Между тем проект «Шухов парка» – начинание совершенно другого масштаба. Он расположен в центре города, территория вытянута вдоль дамбы Верхневыксунского пруда, которая имеет статус ОКН федерального значения, так как построена в XVIII веке. Парк начинается от площади Металлургов перед дворцом Баташевых, где сейчас располагается дом-музей промышленников. Дамба-набережная благоустроена в 2019 году по проекту Wowhaus, они же разработали концепцию всего парка. Вскоре сюда перевезут ключевые инженерные памятники с территории Выксунского завода ОМК: водонапорную башню и сетчатый свод листопрокатного цеха, оба связаны с авторством Владимира Шухова. В парке также планируется построить здание Кванториума, детского образовательного технопарка, в котором помимо стандартных квантумов-лабораторий будет присутствовать металлургический квантумум, разработанный специально для Выксы. Кванториум проектирует АБ «Остоженка» и Андрей Гнездилов, а гостиницу, вытянутую вдоль набережной – Front Architecture. Словом, начинание звучное, во многом уникальное, хотя бы из-за размаха, почтенного возраста федеральных памятников, а еще потому, что весь парк расположен на 6-8 метров ниже уровня воды, как поля в Нидерландах.
А музей «Центра промышленного прогресса» – ключевая, самая заметная, не побоюсь этого слова, программная часть более чем амбициозного выксунского проекта. Музей планируется построить на территории первого чугунолитейного завода Баташевых, существующего здесь с XVIII века (для него и была сооружена дамба).
В проекте Никиты Явейна, «Студии 44» и Сергея Падалко, «Витрувий и сыновья», здание будущего музея оправдывает заложенные в него амбиции – ни много ни мало, а архитекторы поставили перед собой задачу не просто, что само собой разумеется, грамотно спроектировать общественное здание – а выразить в нем глубинную суть металлургии и металла как такового.
Для меня проект очень важен. Нам удалось прикоснуться к тому, с чем редко удается поработать: к самим истокам, первичности материала, основам, я бы так сказал, нашего материального мира и жизни в целом. Это своего рода «до-архитектура», архитектура до архитектуры.
Главная идея состоит в том, что металл работает на растяжение, тогда как большая часть традиционных конструкций: кирпичные и каменные стены, купола, своды – используют сжатие. Конечно, растяжение существовало всегда, как своего рода параллельная культура в шатрах, в палатках… Но работу металла на растяжение масштабно начинают использовать в позднее время, в конструкциях XX века, в том числе шуховских, и особенно в работах инженеров послевоенного времени. На мой взгляд, очень показательным в этом смысле было здание петербургского стадиона СКК, к сожалению уже уничтоженное: его перекрытие, этакое провисшее над внутренним пространством «брюхо», – было очень эффектным, и оно было построено именно на растяжении.
В проекте «Центра промышленного прогресса» в Выксе мы возвращаем металлу эту первичную функцию и выразительность.
Кроме того, мы планируем использовать только те материалы, которые доступны на месте. Завод выпускает, в числе прочего, трубы и стальной прокат – мы берем трубы разного сортамента и делаем из них колонны периптеров. Берем стальной прокат и делаем из него «натяжные» перекрытия. Все это будет из натурального металла, будет естественно и постепенно покрываться патиной, превращаясь в аналог кортена. Ржавение металла мы рассматриваем как инсталляцию.
Главная идея состоит в том, что металл работает на растяжение, тогда как большая часть традиционных конструкций: кирпичные и каменные стены, купола, своды – используют сжатие. Конечно, растяжение существовало всегда, как своего рода параллельная культура в шатрах, в палатках… Но работу металла на растяжение масштабно начинают использовать в позднее время, в конструкциях XX века, в том числе шуховских, и особенно в работах инженеров послевоенного времени. На мой взгляд, очень показательным в этом смысле было здание петербургского стадиона СКК, к сожалению уже уничтоженное: его перекрытие, этакое провисшее над внутренним пространством «брюхо», – было очень эффектным, и оно было построено именно на растяжении.
В проекте «Центра промышленного прогресса» в Выксе мы возвращаем металлу эту первичную функцию и выразительность.
Кроме того, мы планируем использовать только те материалы, которые доступны на месте. Завод выпускает, в числе прочего, трубы и стальной прокат – мы берем трубы разного сортамента и делаем из них колонны периптеров. Берем стальной прокат и делаем из него «натяжные» перекрытия. Все это будет из натурального металла, будет естественно и постепенно покрываться патиной, превращаясь в аналог кортена. Ржавение металла мы рассматриваем как инсталляцию.
Никита Явейн называет музей «Храмом металла» и «Храмом Гефеста».
Он действительно похож на храм, или даже храмовый комплекс – древний памятник какой-то пестумской архаики, суровый и лаконичный, как мегалит. То ли откопанный из земли, то ли выросший из нее, «дикий», плоть от плоти почвы, из которой, собственно, и берется металл.
Сергей Падалко, «АМ «Витрувий и сыновья»»
Конечно, этот проект – любимый и очень интересный. В нем много уникального, начиная от постановки «в яме» ниже уровня воды: ходя на уровне городской мостовой или дамбы можно будет видеть кровлю, выставочного двухъярусного корпуса – точно. Мы были очень впечатлены и местом, и заводом, и шуховскими конструкциями. Какое-то время думали, как работать с этим материалом, что можно ему противопоставить? И я бы сказал, что у нас получился, в какой-то мере, «анти-Шухов»: листы кровель, которые растягиваются между колоннами, совершенно другие и в то же время их работа интересна с инженерной точки зрения. Мы рассчитали, что будет достаточно толщины 6 мм, но заложили 8 мм в расчете на коррозию.
А процесс образования патины я уже полгода наблюдаю в реальном времени: колонну, которая была частью нашей инсталляции на Арх Москве, было жалко выбрасывать, я отвез ее к себе на дачу, она там стоит, изменяется месяц от месяца. Она действительно очень живая – думаю, в масштабе целого здания это будет захватывающе.
А процесс образования патины я уже полгода наблюдаю в реальном времени: колонну, которая была частью нашей инсталляции на Арх Москве, было жалко выбрасывать, я отвез ее к себе на дачу, она там стоит, изменяется месяц от месяца. Она действительно очень живая – думаю, в масштабе целого здания это будет захватывающе.
Но попробуем рассказать последовательно. Территория вытянута вдоль пруда и начинается от площади Металлургов перед домом Баташевых. Здесь, в северной части, расположатся три музейных корпуса разного размера и ширины, параллельно друг другу и берегу. Каждый объем – «периптер», хотя название не вполне точно, поскольку колонны из труб разного диаметра выстроены только вдоль продольных сторон. Между рядами колонн «подвешены», образуя металлические потолки, провисающие к центру листы металла. Сверху металлические листы будут открыты, вода будет попросту стекать под небольшим уклоном, самым естественным путем. Только в теплом контуре предусмотрен потолок с теплоизоляцией.
Так что конструкция обнажена максимально, в ней читается некая бравада металла – одновременно тяжелого и легко парящего.
Так как ряды колонн – продольные, на ум приходит сравнение не только с храмами-«перипетрами», но и с улицами – «стоями» античных и шире – южных городов, защищенных тентами от солнца (вспомним здесь слова архитектора о растяжении в шатрах и палатках).
Оба сравнения уместны, даже важно, что их два: сходство с периптерами дает проникнуться монументальностью, – и к тому же восходит к 200-летней истории строительства европейских музеев в виде греческих храмов, притом что асимметрия комплекса даже прямо попадает в парадигму зданий нео-грек. В то же время аналогия с улицами позволяет прочувствовать композицию и градостроительный смысл музейного ансамбля – поскольку он умело вписан в окружение, раскрывает оси и видовые «прострелы», не только не замыкает и не перерезает пространство, но и связывает его новыми «лучами».
Главная ось начинается от дома Баташевых и площади Металлургов и сразу приобретает видимую форму металлического пешеходного моста, чья линия продолжается, на уровне 2 этажа, «улицей» между восточным и центральным корпусом, и указывает на главный акцент – водонапорную башню Шухова на площади за музеем. Мост и «улица» за ним позволяет пройти из города сквозь музей на одном уровне и спустившись затем, в конце пассажа, по трем маршам лестницы на дальнюю площадь и в парк.
Заметим, что узкий центральный «периптер» в своем втором этаже не имеет стен: это открытая колоннада, на ней выставляется только один, зато очень крупный экспонат – судя по проекту, конструкция сетчатого купола; его выступающий вверх контур «салютует» прогибу металлического потолка. Таким образом, войдя по мосту, по прямой из города, на уровень 2 этажа, можно не только пройти вперед к башне, но и бродить, среди колонн, под сводом, перейти на соседнюю улицу. Колонны-трубы – разного диаметра, в центральной части тоньше, в боковых толще. То ли здесь три улицы, то ли гипостильный зал, а по функциональному смыслу – общественное пространство. Отсюда будут предусмотрены и запасные входы-выходы музея.
Другая открытая музейная площадь расположена под пешеходным мостом, на 6 метров ниже уровня воды пруда и городской площади Металлургов. К уровню 1 этажа ведет широкая лестница, прорезанная пандусами, которая стелется по склону. Здесь справа от входа расположена еще одна экспозиционная зона под открытым небом – так называемый «Сад Мартена», состоящий из «крупногабаритных производственных объектов машинерии», использовавшихся в мартеновском цеху. В одной из версий проекта авторы предлагали даже «водопад» на одной из торцевых стен. Дальше, со стороны дамбы, «выставляются» две оставшиеся от чугунного завода печи-вагранки, тоже часть открытой экспозиции.
Все это – и уличная экспозиционная зона, и гигантская лестница, и двухуровневое пространство с мостом над головой, – даже мысль о том, что мы находимся ниже уровня воды – работает на wow-эффект, и, безусловно, завораживает. Мы спускаемся из города по железной лестнице и попадаем в «сад» стареющего железа.
Напомню, ансамбль асимметричен, все три корпуса – разных параметров. Центральный узкий и длинный, его ширина всего 12 метров, ширина «улиц» по его сторонам – по 6 м, всего в 2 раза меньше. В первом этаже центрального корпуса расположен музейный вестибюль и кафе, освещенные круглыми окнами в потолке, оккулюсами, похожими на фонари Пулково.
Западный корпус музея, справа от дома Баташевых – невысокий и широкий, почти квадратный. В 1 этаже здесь фондохранилище, кабинеты администрации, комнаты экскурсоводов и туалеты, на 2 этаже залы для временных выставок.
Восточный корпус, наоборот, самый длинный и высокий. Внутри трехъярусное, трехсветное пространство, окруженное галереями; в северном торце – амфитеатр на всю высоту. Здесь планируется разместить постоянную экспозицию. Цельное высокое пространство в центре зала необходимо, в данном случае, не только с эстетической точки зрения: в этом месте сохраняются руинированные остатки стен доменного и литейного цехов XVIII века, наделенные статусом ОКН. Музейный зал, в сущности, строится вокруг них наподобие «чехла». Надо ли говорить, что сохраненные остатки стен в интерьере будут выглядеть как скелеты динозавров в атриуме Музея палеонтологии – то есть, достаточно эффектно и атмосферно.
И все же центральный корпус – самый высокий. Но он еще тонкий и прозрачный, он – акцент, и вестибюль, и портик. Храня одну реликвию, указывает на другую, башню-водокачку на ажурной «ноге».
Шуховская башня возвышается над территорией музея с полным правом, как памятник инженерной мысли, на всю свою историческую высоту 32 метров. Сам же музей – современное здание – ведет себя деликатно, соблюдает заданные соседством дома Баташевых высотные ограничения. Его высота от нулевой отметки 14.4 метра, а если учесть 6-метровое углубление музейной территории, то колоннада центрального корпуса возвышается не больше, чем на 8 м, а два других объема попросту «расстилаются» по земле.
Так в проекте возникает несколько смысловых напряжений. Одно – между контекстуальной деликатностью и брутальным, дерзким архитектурным высказыванием, вполне в духе современного искусства. Не зря Никита Явейн сравнивает музей с инсталляцией.
Другое – между чистотой идеи и нюансами воплощения, которые, безусловно, есть. Архитекторы признаются, что «сырой» заводской металл получит, тем не менее, добавки для красивого старения – то есть материал все же будет обработан специально для здания. Что в потолке спрятаны дополнительные балки для усиления конструкции. Да, наконец, что стеклянные витражи, если уж быть до конца честными, будут не местными, а привозными – в архитектуре-перформансе они занимают нейтральную позицию. Впрочем, здание – не химический эксперимент, оно требует чистоты не ингредиентов, а образа.
Третье и главное, эстетическое напряжение – «между прошлым и будущим». С ним наименее понятно. По словам организаторов, музей «будет рассказывать об истории человеческой цивилизации, преломляя ее через призму металла». Между тем в прессе его называют «Центром промышленного прогресса». Что заставляет предполагать две составляющие: историю и что-то направленное в будущее. С историей более-менее понятно: ее представляют башни-вагранки, остатки стен Доменного и Литейного корпусов со статусом ОКН и даже груда разновременного – от XVIII века до 1960-х годов – кирпича, добытого из разобранных поздних корпусов, похожие на материал из археологического отвала, используемый вторично для стен музея.
Другой полюс – «сырой» заводской металл труб и перекрытий. Взятый «здесь и сейчас», он начнет свою жизнь с момента строительства, ему предписано естественное ржавение, он будет меняться на глазах, жить своей жизнью, чтобы через какое-то время это «новое» циклически стало подобным «старому», погрузилось в созвучный кирпичной стене землистый, бархатистый тон. Нам показывают, как стареет прогресс?
В то же время, состаривая металл и предлагая нам наблюдать за процессом старения, архитекторы работают с новым, современным типом конструкции, использующим – вспоминаем начало – способность металла к растяжению. Обращаются к истории модернизма, отсюда навесные своды и зенитные оккулюсы, но подчеркивают актуальность, перспективность, современность этих конструкций, «наброшенных» на колоннады. Получается интересное отношение к прогрессу: он и результативен, и скоротечен, его поглощает патина, его «откапывают» из земли как псевдоруину.
Псевдоруины очень актуальны и современны, в них, практически, заключается новый прогресс, в них есть мечта откопать какой-то могущественный артефакт, хабар. И тут сложно не вспомнить про кино и вообще про фантастику. Именно она показывает нам, уплотняя рестроспективу до максимальной краткости, как прогресс превращается в исторические слои, уходит в песок и из песка возвращается. И как странно могут выглядеть могущественные вещи.
Так что и первая серия «Звездных войн», да и бессмертный образ гравицапы, «самой ржавой гайки», способной поднять космический корабль, тоже, конечно, приходит в голову.
***
В качестве эпилога надо сказать, что проект музея в Выксе – один из целого ряда музеев в портфолио «Студии 44», и он наследует многие находки: поиск осей и работу с пространством, в том числе общественным, лестницы, площади и амфитеатры, крытые и открытые, «мегалитические» вставки, контрастные сопоставления, до брутального смелые формы, стремление к цельности наряду с просчитанным, четким и логичным распределением функций, которые складываются как пазл или объемная головоломка. Достаточно вспомнить крыло Главного штаба и Музей паровозов, проекты музея совриска в Уфе, Музея блокады в Петербурге, музея техники в Томске, и не только их.Музей металла в Выксе встает в ряд «музеев-мегалитов» как родной, в нем легко найти те же приемы и достоинства. Архитектурный язык усилен промышленной тематикой, гипертрофированной на грани современного искусства.
Иными словами, все сейчас любят старый «пром», сохранение, реконструкцию, – а как сделать следующий шаг, превратить эти симпатии в образное высказывание? «Ржавеющий» музей в Выксе, пожалуй, дает ответ на вопрос.