Это одна из самых амбициозных строек современной Москвы. 20 000 м2 в центре столицы должны уже в наступающем 2020-м году превратиться в «пространства для выставок, перформативных и просветительских программ, зал на 420 человек со сплошной стеклянной стеной за сценой и видом на березовую рощу», посадка которой – также часть архитектурной концепции.
Проект готовят в парижском отделении бюро Ренцо Пьяно, едва ли не самого авторитетного создателя музейных пространств за последние полвека. Признание нашло архитектора благодаря Центру современного искусства в Париже (1971–1977), получившего затем имя своего заказчика, французского президента Жоржа Помпиду. Спроектированный вместе с Ричардом Роджерсом, он стал символом не только новой эры в архитектуре, но и метафорой нового мира, возникшего на руинах послевоенной Европы. После этого проекта, сделавшего неизвестного 33-летнего итальянца мировой звездой, Ренцо Пьяно построил немало музейных зданий на большей части континентов, умело совмещая выразительный стиль своей мастерской Renzo Piano Building Workshop с индивидуальными требованиями заказа. Вскоре эта насыщенная панорама будет дополнена и московской постройкой.
Пьяно – отнюдь не первая арх-звезда, создающая музейные пространства в столице. Протагонистом новой музейной моды, после неудавшихся попыток Нормана Фостера, стал здесь Рем Колхас, что отнюдь не случайно: Россия куда ближе ему по духу и методу, чем любому другому его «звездному» коллеге. «Гараж» – не просто очередной «внеевропейский» проект модного архитектора, в нем читаются следы его студенческого интереса к советскому авангарду, его текстов о Леонидове в журнале Питера Айзенмана Oppositions, отношения к пост-социалистическому наследию, теоретического дискурса о роли автора и коллектива в архитектурном творчестве в целом.
Но все это далеко от стиля и установок Ренцо Пьяно, равнодушного к теории архитектуры, к наследию ХХ века с его радикализмом и коллективизмом. Он называет свое бюро в буквальном смысле «мастерской» (“workshop”) и подчеркивает «ремесленнический» характер своего подхода, «причесавшего» радикальные тренды своих старших современников-утопистов, от английского Archigram до итальянского Archizoom, сделав их удобоваримыми для сверх-крупного капитала, будь то богатое государство, влиятельная корпорация, или «частный» миллионер. Такие заказчики видят в проектах Пьяно свой идеализированный портрет – инновативность, технологичность, масштабность, открытость для общества, в то время как рафинированность и шик сразу же исключают все возможные «левые», «филокоммунистические» аллюзии.
Невольно напрашивается аналогия: ГЭС-2 – фонд Prada на родине Терезы Мавики в Милане, построенный уже упомянутым Колхасом (2008–2018). И там, и здесь заказчик – крупный частный капитал, лицо и основа национальной экономики: у них – модный бренд, у нас – нефть и газ, первый номер списка Forbes Леонид Михельсон. Правда, миланский фонд должен был «джентрифицировать» неприглядную восточную периферию бурно развивающейся итальянской «северной столицы», у нас же благоустраивают одно из самых престижных мест во вполне благополучном центре города.
Ренцо Пьяно, сегодня достигший уже почтенного возраста 82 лет и обладающий всеми возможными титулами, в том числе и академика римской Академии святого Луки, – свидетель «героической» истории ХХ века. Он еще застал «пионеров» современной архитектуры, но сумел «взять от них лучшее», сведя к минимуму мешающий хорошо обеспеченному материально творчеству социальный пафос, присущий «классическому» модернизму. В 1960-е – 1980-е годы, когда даже племянник ключевого архитектора фашистского режима Марчелло Пьячентини – Карло Аймонино – состоял в коммунистической партии, Ренцо Пьяно удалось сохранить нейтралитет в лучших традициях правящих в Италии почти полвека католических демократов, которые умеют виртуозно балансировать между традицией и новацией, элитарностью и народностью.
Мастер в Россию шел с неохотой, что неоднократно повторял в интервью и на недавней пресс-конференции в ТАСС, констатируя, что делать проект его «не попросили, а приказали» (“ordered”). Действительно, едва ли архитектора могли привлечь неограниченные финансовые возможности московского заказчика, которого, по его собственным словам на той же пресс-конференции, не беспокоит уже в два раза превышенный бюджет проекта. Обычно такие обстоятельства вызывают шквал общественной критики в адрес архитектора и подрядчика, но здесь она ни к чему, ведь наш заказчик, кажется, на все согласен. Параллельно бюро RPBW ведет проекты музейных зданий в Стамбуле и Бейруте, строит небоскребы в Лондоне и Тайбэе, реализует проект благоустройства в королевстве Монако. Таких бюджетов в мире немало, а Ренцо Пьяно – он один.
Архитектора, всегда тонко чувствующего, как не ввязаться в потенциальную авантюру (вспомним его проект жилого и офисного комплекса для римского района ЭУР 2008 года или не состоявшееся участие в конкурсе на парк «Зарядье»), убедили, скорее, не миллионы, а дипломатический талант соотечественницы Терезы Мавики, давно работающего в России куратора современного искусства, директора Фонда V-A-C, а теперь и комиссара российского павильона на Венецианской биеннале. Стоит отметить, что в самой Италии схему «призвание варягов» очень не любят, и назначения иностранцев на руководящие должности вызывают бурную волну негодования: достаточно вспомнить конкурс на должности директоров крупнейших итальянских музеев в 2015 году, страсти по которому кипят до сих пор.
Для России же иностранцы – это часть собственной, национальной культуры, о чем ярко говорит отечественная история в целом и история архитектуры в частности. И место застройки в полукилометре от Кремля показательный тому пример. Здесь любой почувствовал бы себя если не Алевизом Новым, то Осипом Бове, или по меньшей мере выпускником римской Академии художеств Борисом Иофаном, чей Дворец Советов должен был появиться как раз напротив (не он ли заставил Терезу Мавику мечтать о «Вавилонской башне»?).
Поставленная задача традиционна для архитектуры современных выставочных зданий: реконструкция объектов «промышленной археологии» – Трамвайной электростанции и складов водочного завода Смирновых начала ХХ века. Решение, предложенное RPBW – эффектно, оно подкупает стилем, открытостью, «современностью». В нем узнается рука мастера, его виртуозная способность дать объекту узнаваемость без навязчивости, емкость без тяжеловесности, элегантность без излишнего пафоса, в лучших традициях made in Italy. Решения пространств также узнаваемы, если не сказать предсказуемы: открытая площадь, подвешенные пандусы, сочетание стекла и металла, очень современная, но в то же время уютная атмосфера, инновационность и, как обещают авторы проекта, экологичность. Но Пьяно всегда уважителен и к местной традиции: так, если крыши римского «Аудиториума» покрыты свинцом в память о барочных куполах церквей Вечного города, то в Москве genius loci узнается в неожиданной для ее центра березовой роще: стереотип, превращенный в архетип.
Архитектор гордится, что возводит высококачественное здание, особенно «по сравнению с тем, что сегодня строится» в российской столице, как он отметил на пресс-конференции. Он несет добро московской архитектуре, цивилизует Бейрут и острова Новой Каледонии, внедряет по всему миру эко-технологии в монстры-небоскребы. Сегодня, когда Генуя, где живет и работает архитектор, отрезана от мира из-за пришедших в негодность во время недавних ливней автострад, он безвозмездно проектирует новый мост взамен обрушившегося в прошлом году из-за отсутствия своевременного ремонта. С высоты склона Лигурийского побережья, где находится его знаменитое бюро, он говорит о красоте, природе, внимании к условиям труда – отстраненно и созерцательно, как это надлежит фигуре его возраста, опыта и славы.
Образ московского проекта Пьяно, как и следовало ожидать, – емкий, качественный, узнаваемый, как и положено известному бренду. Он без очевидного пафоса впитал в себя память об архитектуре Москвы от Ивана III до наших дней, деликатно выстроил контраст между историческим окружением и современностью. Сегодня едва ли можно кого-то испугать современной архитектурой в историческом центре, тем более, что и от исторических памятников в месте, где возводится новое здание V-A-C, помимо Кремля, за последние 100 лет осталось немногое. Неоготическая архитектура включилась в новое проектное решение и обеспечила зданию диалог с архитектурными формами кремлевских башен, а трубы, превратившиеся в непременные для проектов генуэзца-«мореплавателя» Пьяно «мачты» – указали на прибрежное расположение и придали динамичности. Безусловно, «звездный» объект добавит благородства одному из самых интересных, но в то же время противоречивых московских районов, в визуальном обзоре которого соседствуют Фиораванти и Иофан, псевдо-Тон и Церетели.
Чем же станет ГЭС-2 –«фабрикой культуры», генерирующей «культурный продукт» или «огромным цирком», отвечающим на запрос «хлеба и зрелищ»? На этот вопрос пытается найти ответ Сьюзен Лейси: проект этой художницы из США запущен сейчас фондом V-A-C. В его рамках жителей окраинных московских районов Ясенево и Новогиреево спрашивают, как подобный центр может быть полезен их району и им самим. Если неочевидность пользы нового объекта заметна уже из-за Садового кольца, то надежда остается лишь на гостей столицы.
Завершение «главной стройки столицы» намечено на 2020 год. Хотелось бы, что здание оправдало все ожидания, а главное – не стало «Вавилонской башней», грандиозной затеей, потерявшей смысл в процессе своего воплощения.
Автор – историк архитектуры, PhD.
[1] Из переписки Терезы Мавики с художником Рагнаром Кьяртанссоном, приглашенным сделать «сайт-специфичный» проект к открытию здания на Болотной набережной. Цитата по материалам, представленным общественности в рамках пресс-конференции Фонда V-A-C 29 октября 2019 года в Москве.