Псков: тяжелая судьба генплана и интуиционная реставрация.

Рассказ о том, как при восстановлении Пскова столкнулось три градостроительные концепции от разных авторов, кто кого съел и почему город теперь так выглядит. Получается, Псков теперь – фентези.

Здание-книжку СЭВа на Новом Арбате собрались комплексно реконструировать. За эвфемизмами скрывается одно — здание с большой степенью вероятности собираются снести. А ведь оно — высшая точка послевоенного советского модернизма, и его надо признать объектом культурного наследия.

На нынешнем рынке застройщики лавируют между неуклонно растущей себестоимостью и растущими же потребностями покупателей, отдающих за свои типовые квартиры впечатляющие суммы. Способна ли архитектура стать дополнительным конкурентным преимуществом реализуемых проектов? И есть ли рецепты, позволяющие строить «дешево и красиво»?

В 1938 году был закончен и тут же запрещен фильм Александра Медведкина «Новая Москва», представлявший архитектуру сталинской Москвы утопией, изготовленной силами народного творчества. Григорий Ревзин рассказывает об этой картине и выдвигает предположения о возможных причинах несовпадения сталинистского произведения со сталинскими представлениями о том, каким ему следует быть.

В основе авангардной архитектуры лежит идея о том, что форма воздействует на психику людей одинаково — это физиология,— так что это искусство для масс, а не для одного человека. Массе покажи шар — она почувствует гармонию, покажи вертикаль — она почувствует стремление, сложи одно с другим — получишь Институт Ленина Ивана Леонидова, стремление ко всемирной гармонии, которая покамест еще не наступила.В основе авангардной архитектуры лежит идея о том, что форма воздействует на психику людей одинаково — это физиология,— так что это искусство для масс, а не для одного человека. Массе покажи шар — она почувствует гармонию, покажи вертикаль — она почувствует стремление, сложи одно с другим — получишь Институт Ленина Ивана Леонидова, стремление ко всемирной гармонии, которая покамест еще не наступила.

... У нас есть ранние утопии Михаила Хераскова («Полидор, сын Кадма и Гармонии», 1794), есть «4338 год» Владимира Одоевского, есть «Что делать?» Николая Чернышевского, произведения небезынтересные, но заметно вторичного свойства, чьи умеренные достоинства ощутимо проигрывают на фоне величия классической русской литературы. Русская антиутопия несравненно богаче. Однако есть одно исключительное произведение русской утопической мысли, невероятно оригинальное и радикальное. Это «Философия общего дела» Николая Федорова.

«Алиса в Стране чудес» как утопия абсурда. Этот роман балансирует на грани утопии и антиутопии. Все операции по фрагментированию сознания, которые совершаются по ходу действия, нужны для того, чтобы вписаться в идеальное государство — колоды карт или собрания шахматных фигур. Можно сказать, что любая антиутопия — это утопия абсурда, который принимается всерьез. Но Кэрролл не делает этого шага. Для него абсурд остается предметом бесконечного, хотя и несколько своеобразного веселья.

Впервые Академгородок Новосибирска прямо назвал утопией в 1997 году советолог из Принстона Пол Джозефсон — с отсылкой к Новой Атлантиде Френсиса Бэкона. Но, разумеется, отчетливый привкус осуществленной утопии ощущался в Академгородке задолго до его слов. Григорий Ревзин объясняет, почему эта утопия возможна только в условиях гонки вооружений.

Как утопия превратилась в науку: Иоганн Готлиб Фихте и его «Замкнутое торговое государство».

Зачем государству равенства в утопии Дени Вераса «История севарамбов» нужен абсолютный монарх.

Иногда так любишь какое-нибудь прошлое, что как-то забываешь, когда живешь, сейчас или тогда, особенно если «сейчас» отличается от «тогда» достаточно резко. В случае, если настоящее не отличается от прошлого — и даже старательно не отличается, стремится с ним отождествиться,— любить и забываться сложнее.

Григорий Ревзин о том, в чем магия «говорящей архитектуры».

Если предложить историкам архитектуры рейтинговое голосование за самую яркую утопию, город Шо Клода-Никола Леду, вероятно, окажется на одной из первых позиций. В этом есть неловкость перед утопистами других профессий.

Григорий Ревзин о том, можно ли оторвать итальянского футуриста от Муссолини.

В истории архитектурной утопии «Новый город» (Citta Nuova) Антонио Сант-Элиа интригует известной таинственностью. Это один из центральных образов архитектурного авангарда. Таинственность определяется двумя обстоятельствами.

Григорий Ревзин о том, как Корбюзье с последователями привели Европу к ее нынешнему виду.

Сергей Кузнецов о том, какие проекты определяют облик столицы на столетия вперед и как город превратился из мегаполиса в «стар-полис».

Григорий Ревзин о Гипподаме и «гипподамовой планировке». Аристотель отнес Гипподама к числу предшественников Платона в деле изобретения идеального государства. Платон — отец утопии, так что Гипподам ее дед, и при всей шаткости этой генеалогии счет утопий можно начинать с него. Шаткость отчасти компенсируется тем, что Гипподама можно считать архитектором (хотя скорее — городским планировщиком). <...

Григорий Ревзин о том, как Сен-Симон назначил утопию государственным долгом. Сен-Симон относится к ограниченному числу подлинных пророков веры в социализм, что вселяет известную робость любому, кто собирается о нем писать,— в него инвестировано слишком много надежд, светлых мыслей и желаний.

Григорий Ревзин о том, как Сен-Мартен скормил утопию Крокодилу и что из этого вышло

Григорий Ревзин о Багдаде. Город Багдад (Madinat al-Salam, «город мира», в смысле центр мироздания) был основан халифом аль-Мансуром (Абу Джафар Абдуллах ибн Мухаммад) в 762 году. На голом месте, с нуля. Город не сохранился, но он известен по описаниям и изображениям.

Григорий Ревзин о Пиранези и «Capricci di Carceri». В теме «Пиранези и утопия» есть проблема. Все его произведения существуют в некоем едином пространстве, он не помещает археологические останки и архитектурные видения в два разных места, нет деления на реальность и воображаемую вселенную. Это не виды фантастической страны и в этом смысле не утопия.

Григорий Ревзин о том, что ковид оставил от урбанистики. Благоустройство сошло на нет. Остатки былой роскоши поражают масштабами дерзаний. Сергей Капков, автор парка Горького, до вируса уже почти назначенный курировать программу «Мой район» (а она должна была поднять спальные районы до уровня центра), теперь разрабатывает тему балкона как пространства контакта человека с природой. Впрочем, так же энергично и прекрасно, как раньше, разрабатывал для этого тему парков и городских лесов.

В 1805 году британский архитектор Джозеф Майкл Ганди опубликовал две книги, «Проекты коттеджей, коттеджных ферм и других сельских построек» и «Сельский архитектор». Этот жанр — сборники проектов сельских домов — среди архитекторов уважением не пользуется, люди строили и сейчас строят такие дома без помощи архитектора. Немногие числят Ганди в истории архитектурной утопии, из недавно опубликованных назову прекрасную книгу Тессы Моррисон «Утопические города 1460–1900».

Премию Pritzker prize, которую называют «архитектурной Нобелевкой», получили в этом году Жан-Филипп Вассаль и Анна Лакатон, архитекторы, которые считают, что новое — это хорошо перестроенное старое. За всю историю премии это лишь третья, полученная французами. Рассказывает корреспондент “Ъ” во Франции Алексей Тарханов.

Дубай — это соединение двух утопий. Одна — утопия модернизированного человечества, утопия постгосударства, где люди свободны от всего, у них нет ничего, кроме обмена и конкуренции, нет никаких этических, идеологических, национальных, религиозных ограничений, которые могло бы наложить на них общество и государство. Вторая — это утопия едва ли не племенная, где эмир заботится о своих подданных как о членах семьи, учит, лечит, кормит, селит, дает воду, тепло и прохладу, радуется детям и чтит стариков.

Паоло Солери учился у Фрэнка Ллойда Райта, в художественной коммуне «Талиесин-Вест», и его оттуда выгнали — вероятно, из-за конфликта с Ольгой Ивановной Райт, женой великого мастера. Видимо, логика отталкивания и притяжения привели к тому, что хотя утопия Солери не имеет ничего общего с идеями Райта, сам тип жизни коммуной он воспроизвел.