Для столь экзотического угощения à la russe были и есть, впрочем, все основания: UNK поселились в памятнике архитектуры, неорусском особняке начала XX века, 1911 года постройки. Когда-то головной офис UNK находился на арендуемых площадях завода «Союз», где сейчас строится ЖК Luzhniki collection; затем UNK были разбросаны по всей Москве, и какое-то время искали «свой дом», перебирали разные предложения. И хотя вероятные места были очень разными – рассказывают, что именно Юлий Борисов настоял на историческом особняке. Любят модернисты работать в исторических зданиях.
Особняк – архитектора Шервуда. Тут-то и начинается путаница. Впрочем, небольшая и легко распутываемая, поскольку UNK, и в этом они большие молодцы, нарисовали хронологию истории особняка – в столовой, прямо на стене, как сейчас принято делать на выставках. Проиллюстрировали фотографиями; выставка и есть.
Итак, путаница. Она, к примеру, может обнаружиться в том, что особняк архитектора Шервуда, а автор проекта – архитектор Николай Дмитриевич Бутусов. Бутусову на момент окончания строительства было 47 лет, Шервуду – 44 года; оба молодых архитектора успели поработать в эклектике, неоклассике, модерне и их биографии еще, вероятно, ждут своих историков. Идем дальше: Владимир Шервуд, но не тот, который спроектировал Исторический музей, а его сын Владимир Владимирович, автор, к примеру, неоклассического доходного дома Титова на Старой площади, перед началом улицы Ильинки. Русские архитекторы Шервуды были потомками английского механика «черсточесальных машин» Вильгельма Шервуда, и участок на Малой Калужской, где сейчас поселились UNK – фамильное гнездо его потомков, так как участок Вильгельм получил по приезде в Москву в 1809 году. В России Вильгельма переименовали в Василия, и у него было четыре сына и одна дочь. Сын Иван, родившийся еще в Англии, известен тем, что сообщил Александру I о готовящемся восстании декабристов, за что Николай I затем присоединил к его фамилии слово «Верный». А другой, Иосиф, был отцом Владимира Шервуда и дедом скульптора Сергея Владимировича и архитектора Владимира Владимировича. Начнёшь разбираться в династиях архитекторов – закопаешься...
В 1812 году дом Вильгельма Шервуда на Малой Калужской сгорел в пожаре Москвы и был отстроен заново. В какой-то момент, хотя вряд ли в 1813 году, дом Шервудов стал деревянным «Теремком» в псевдорусском стиле.
В середине XIX века дом окружили здания завода Бромлей; завод в значительной части был военным, производил станки для обточки стволов, цилиндровки гранат и патроны; в советское время он назывался «Красный пролетарий». Так вот, Владимир Шервуд-сын был в том числе архитектором завода Бромлей. Но каменный особняк ему построил Николай Бутусов. Почему так? Пока не знаем.
К чему все это? Ну, хотя бы к тому, что UNK выбрали для своего «гнезда» место со значительной, даже семейной архитектурной историей. Несложно заметить, что среди фотографий на нижнем этаже семья Шервудов соседствует с семьей и коллегами Юлия Борисова – преемственность не только намечена, но и подчеркнута.
Впрочем не менее интересна архитектура самого «Теремка». Он появился незадолго до Первой мировой, и он – пример развитого, чтобы не сказать позднего нео-рюса. От псевдорусского стиля в нем нет уже почти ничего – кроме идеи дать наследию вторую жизнь, оживить и осмыслить. Вовсе это не пестрый, не дробный, даже не красно-кирпичный, безо «штучного набора» дом. Его не только коснулось влияние Дягилевских сезонов, Билибина, Васнецова, он уже – некая сумма переосмысления их идей. Его формы – цельные крупные, текучие, это довольно высокий уровень развития стиля модерн, видно, что здесь он пришел к определенному итогу, оказался на грани не только исторических пертурбаций, но и искусства XX века. Это вам не подделка под палаты XVII века – а дом-сказка, дом-театр, инсценировка.
До реставрации Теремок был почему-то желтым с зелеными прорисовками; хотя его первоначальная окраска – белая с цветными деталями, примерно как в расположенной тут неподалеку церкви Николы в Хамовниках. Архитекторы UNK рассказали мне, что первоначально они планировали сделать фасады полностью белыми; но в процессе раскрытия фасадов нашли первоначальную раскраску и после консультаций с ДКН воспроизвели именно ее. Таким образом, сейчас мы видим фасады особняка такими, какими они были реализованы в 1911 году.
С задорными цветными прорисовками. И надо признать, что это удачный результат: стало заметно, насколько здание 1911 года по-хорошему современно.
В какой-то степени он даже кажется постмодернистским, Теремок архитектора Бутусова. Посмотрим хотя бы на спирально-бочковидные колонны крыльца: да они же как будто сделаны из цветной жвачки восьмидесятых. Ну и Хундертвассер тоже вспоминается.
Словом, Теремок выглядит как пример модерна, вышедшего к «революционной» границе и готового встретиться с современным искусством.
Что и происходит в интерьере, где у архитекторов были «развязаны руки» и они поработали с белым цветом вовсю.
Интерьер у нас «как яичко», – говорят UNK. И очень точно: входишь внутрь, как в гигантскую яичную скорлупу; вспоминаются и космические корабли (или даже образы рая?) из кино. Все белое, круглится и светится, края и стыки формы различимы далеко не всегда. И впрямь чувствуешь себя цыпленком – хочется пошутить, что мы попадаем внутрь «яйца современного искусства». Ну, или, в данном случае, архитектуры. Яйцо – сравнение с большим метафорическим потенциалом, достаточно вспомнить, что во многих мифах из яйца рождается мир, так что оно вполне подходит на роль образа архитектурного творчества, рождающего как объем, так и пространство «из ничего», ну или из пассивной материи.
Отчасти скругления заданы исходной архитектурой Бутусова, но где-то и добавлены: в виде круглящейся стойки ресепшна во входном вестибюле, или элементов сантехники, круглых столов и светильников, кольцевых и дисковых. Авторы усиливают потенциал скругления и приводят его, особенно с помощью дисковых ламп, к абстрактной геометрии круга.
Белизна усилена подсветкой, в том числе встроенной в пол или вот в поручень лестницы, ведущей вниз. Пластика интерьера получается довольно-таки специфичной: изогнутых поверхностей тут много, но они не ощущаются как материальные, тяжелые и объемные. Наоборот, благодаря и белизне, и подсветке оболочка кажется скорее эфемерной, то ли виртуальной, как в кино и в игре; то ли сделанной из белого листа бумаги. Тогда, на смену яичной скорлупе, приходит другая метафора – белого листа, ну или экрана, архитектурной «бумаги», на которой, или в данном случае «внутри которой» должны рождаться идеи и формы.
Свет, белизна и круглящаяся форма особенно ощутимы на лестнице, где архитекторы позволили себе зенитные фонари и где, как следствие, происходит «крещендо» в развитии намеченного сюжета.
Здесь же на лестнице мы внезапно обнаруживаем, что в интерьере есть, оказывается, цвет. Он «поселился» на историческом элементе – чугунных перилах, и это, предсказуемо, ярко-красный, фирменный цвет UNK, который здесь, однако, тяготеет к какому-то даже пионерскому алому оттенку – возможно, из-за обилия света со всех сторон.
Тем не менее акцент уместен и даже воспринимается как стержень здания. Строго говоря, лестница почти всегда – такой стержень, функционально или образно, или и то и другое; здесь, кажется, удалось свести все составляющие вместе, включая «столб» света: от дневного естественного из зенитных окон до ниточки подсветки поручня лестницы, ведущей в подвальную часть. Идя вниз, можно даже подумать, что свет пробивается на ступени сверху; хотя это не так. Но мысль проведена последовательно.
Замечу, что, если нео-рюс фасадов очень «модерновый», гибкий и обобщенный до высокой степени новизны, то элементы исторического декора, сохранившиеся в интерьере, очень традиционны и тяготеют к XIX веку. Чугунные балюстры лестничных перил красивые, но для своего времени довольно обычные; никакой текучести модерна в них не наблюдается, разве что гофмановские козлиные ноги. Может быть, потому их и выбрали на роль цветового акцента – потому что форма выпадает из гибкой пластики интерьера?
Другой исторический элемент – рельефные нервюры, скопированные Бутусовым из Теремного дворца и украшающие ребра распалубок купола во входном тамбуре – архитекторы UNK, наоброт, оставляют белыми. Поэтому замечаешь их не входя в Теремок, а выходя из него.
Входя – видишь два зеркала vis-a-vis, привычно, но всегда эффектно расширяющих пространство, и фотографию БЦ «Академик» в перспективе коридора под цилиндрическим сводом.
Фотография очень уместна. Она не только без обиняков показывает, что мы попали в офис архитекторов – она еще и анонсирует входящему его смысловую структуру. Офис выстроен на знаковых проектах UNK – а Юлий Борисов не устает повторять, что его задача работать с уникальными объектами – соответственно, вся навигация сформирована «попроектно», каждая переговорная имеет имя: «Суббота», «Академик», «Атом», «Орбитал». Все это отражено на указателях, а они здесь повсюду, рельефные и тоже белые.
Цвет здесь присутствует не только в виде алого акцента перил. Поскольку UNK обладают немалым опытом в области офисных и общественных интерьеров, в собственном офисе они следуют современным тенденциям: внизу, помимо столовой-кафе, организуют общественное пространство с амфитеатром, и на всех этажах, начиная от входа – уголки-ниши для уединения и разговоров. Там и там, то есть везде, где люди не только работают, как в опен-спейсе и переговорных, стерильный белый цвет дополнен натуральной зеленью растений «зимнего сада», сдержанным светлым деревом и примерно того же оттенка тканью диванов. Они не спорят с основной темой, скорее погружаются в равномерно светящееся пространство и дополняют его. Нейтрально, но все же оживляют.
В конечном счете получается, что выбор особняка был удачным.
Не только потому, что получили в свое распоряжение и привели в порядок яркий и интересный памятник московской архитектуры, куда теперь вдвойне хочется прийти на экскурсию: по истории и по современности. Не только потому, что владеют теперь еще и роскошным двором, где и состоялась летняя презентация, а внутри разместилось, помимо рабочего, еще и общественное пространство, амфитеатр с большим экраном, где вполне можно проводить лекции, столовая-кафе с кухней и целый ряд уютных «уголков», как принято в современных офисных интерьерах.
Помимо всех этих достоинств, для хорошего современного офиса – необходимых на грани хрестоматийного и поэтому достойных упоминания, но не акцентирования, – тут возник любопытный диалог из области понимания архитектурной формы, или даже так – взгляда на поиски современности как таковой. Здание для своего времени было на острие поисков новизны, в рамках одного из актуальных тогда направлений, русского стиля. Надо ли говорить, что, сделав круг, повестка (ну, или одна из повесток) вновь пришла к опытам в области идентичности, и сейчас для тех авторов, которые решаются заниматься такими опытами, намного более актуально, нежели 100 лет назад, найти ее именно в современной парадигме. В проектах Юлия Борисова такие опыты, вроде бы, пока не замечены. Зато в новом офисе архитекторы UNK дают более тонкий ответ на тот же вопрос: поселившись в историческом нео-рюсе, они осмыслили его интерьер как остро современный – но между интерьерами и фасадами возникают заметная стилевая связь. Оказавшись здесь, мы можем не только увидеть, но даже ощутить: между ними 112 лет, но они как родные, проводят одну и ту же тему гибкой новизны, белизны, цельной формы. Тут и становится ясно, как много между нашими временами общего... И что тема, заданная сто лет назад, в сущности, продолжает свое развитие и сейчас.
Иначе говоря, тут понимаешь, что в словосочетании «современная архитектура» заключена определенная загадка. Не стоит его слишком прямолинейно понимать.