Почему живописец на архитектурной биеннале? Все не так просто. Куратор выставки Елена Руденко объяснила, что стратегия Рогинского по разъятию мира на праэлементы (дверь, стол, полка, стул, ванна, бутыль) вполне согласуется с идеей «Основ» («Fundamentals»), которая была сформулирована куратором биеннале Рэмом Колхасом и определила режиссуру главной выставки фестиваля.
Как мы помним, главная выставка в центральном павильоне Джардини называется «Элементы архитектуры». Она презентует некий каталог модулей, из которых собирается здание: потолок, окно, пол, балкон, санузел, дверь и т.п. Выставка замечательна как образец архитектурной пропедевтики, трехмерное пособие по обучению азбуке архитектурных форм. Энциклопедические статьи, коими сопровождаются демонстрации образцов кровель и унитазов, могли бы стать основой конспектов каких-нибудь пытливых юношей и девушек из архитектурных колледжей и вузов. Проблема в том, что в общении с этой энциклопедией элементов отсутствует личная эмоция и авторская речь художника-создателя. Экспозиция Рогинского эту проблему разрешает. У него ведь тоже про протоформы нашего бытия и быта. Однако каждый из них запечатлен портретно и заряжен выстраданной самим художником энергией жизни.
Входящих в университет Ка’Фоскари, где разместилась выставка Рогинского, встречает его легендарная красная «Дверь». Это объект 1965 года. Не найденный, как можно сперва подумать, а созданный специально и имеющий абсолютно «портретную», как и «Черный квадрат» Малевича, пластику и даже мимику. Великолепна работа с поверхностью, которая препарируется художником столь ювелирно (с бережным вниманием ко всем заусенцам, потекам краски и кракелюрам), что грубое изделие обретает качество уникальной драгоценности, нечто вроде зашифрованного автопортрета автора.
Так, уже на пороге посетитель выставки обретает измерение человечности в общении с равнодушным к этой проблеме интернациональным модернизмом блочных домов и типовых квартир. Дальнейшее движение эту тему «измерения человечности» поддерживает и развивает. Отлично, что архитектуру выставки делал гуру отечественного модернизма Евгений Асс. Он разместил работы на двух этажах. Сама планировка главной анфилады университета Ка’Фоскари проста: большой коридор, выходящий на Гранд Канале. Параллельно с ним – цепь маленьких средневековых комнаток с деревянными потолками и иногда каминами. Асс намеренно сделал переживание пространства трудным. Он рассек все анфилады деревянными фальшстенами. Выкрасил каждый встроенный в древность зальчик в цвет живописи Рогинского (мягкие тона розового, зеленого, темно-синего, молочный белый, охристый). Вышло нечто вроде лабиринта. Зритель блуждает по закоулкам сознания жителя советских хрущоб и коммуналок. Разговор ведут населяющие комнаты подобных квартир вещи.
Один вопрос Евгению Ассу
Архи.ру:
– Евгений Викторович, какого эффекта Вы хотели добиться в проекте экспозиции?
Евгений Асс:
– Эффект не то слово – я пытался достичь некоей конгениальности экспозиционного пространства живописи Рогинского. И я бы говорил не о лабиринте, а о трудной траектории движения внутри живописного пространства. Изломаные формы залов, драматичные пространственные переходы (все проемы сделаны разными), нерегулярная развеска работ – для меня все это «архитектура живописи» Рогинского.
Архи.ру:
– Евгений Викторович, какого эффекта Вы хотели добиться в проекте экспозиции?
Евгений Асс:
– Эффект не то слово – я пытался достичь некоей конгениальности экспозиционного пространства живописи Рогинского. И я бы говорил не о лабиринте, а о трудной траектории движения внутри живописного пространства. Изломаные формы залов, драматичные пространственные переходы (все проемы сделаны разными), нерегулярная развеска работ – для меня все это «архитектура живописи» Рогинского.
Вещей в комнатах много и они собраны по разделам. Первый – «Азбука двухмерности». Работы 1978–1980 года. Полки с бутылками и посудой. Нарочито брутально нарисованные, дешевым акрилом на дешевой бумаге или картоне. Наделенные какой-то животной, первобытной силой. Дикая живопись сродни фовизму: кажущаяся небрежность происхождения самого аристократичного. Точность и глубина цвета и красота тональных отношений воздействуют как зажженный солнцем витраж.
В разделе «Интерьер. Пейзаж. Фигура в пространстве» показаны работы 1981–1982 годов. Это визуальная реконструкция Рогинским тех квартир, что были известны по советским годам. Художник уже жил в Париже и писал комнаты с абажуром, ванные и лестницы по памяти. Он не желал никому нравиться. Его кредо было освободить искусство от красивости и искусственности, максимально стереть дистанцию между занятием живописью и жизнью. Одно живое ведь у них сродство. Потому его интерьеры нарочито убогие, утлые. С прокопченными ваннами, пыльными батареями, грубыми столами и кособокими лестницами-стремянками. Двухметровые картины выполнены на бумаге акрилом почти в монохромной технике: серое подцвечено розовым. Тем не менее попадая глазом в эти интерьеры мы не чувствуем ущербность и дискомфорт. Тонкая работа с пространством и деликатная нюансировка поверхности в пределах одного тона делают живопись изысканной и очень благородной. Не иначе в этих коммунальных интерьерах советского модернизма витают обрывки интеллектуальных споров о Бахтине и Шкловском (они велись как раз в пространстве общих кухонь).
Одна работа на выставке точно отсылает к возможному сочувственнику Рогинского в смысле созидания нарочито некрасивого и грубого, но при этом рафинированного и прекрасного по тонкости воплощения искусства. Эта работа «Парикмахерская». В мареве утреннего рассвета советский парикмахер ловко обрабатывает ножницами волосы сидящего перед зеркалом клиента. Ну, конечно, визави Рогинского в данном случае – Михаил Федорович Ларионов с его цирюльнями, неуклюжей пантомимой жизни провинциальных городов, нарочито безыскусной живописью и при всем при том – ошеломляющей культурой цвета и пространства. Рогинского с Ларионовым сближает понимание обыденной и банальной городской среды как уникального источника художественных идей и образов.
Сегодня и в России, и в мире наметился процесс реабилитации той безликой блочной архитектуры 1960–1980-х, которую до поры до времени в интеллигентских кругах любить было неприлично, а ненавидеть – бонтон. Нынче молодое поколение именно во второй волне послевоенного модернизма ищет образцы антибуржуазного стиля, отзывчивого к социальным проблемам. Многие павильоны нынешней биеннале посвящены модернистской застройке стран периода шестидесятых – восьмидесятых.
Как воодушевить зрителя на контакт с этой безразличной архитектурой? Как одушевить ее? Ответ помогает найти Рогинский. Последний раздел выставки называется «Возвращенная живопись» (1991–2001). В нем показаны картины (холст, масло) с видами уголков Москвы, которую живущий в Париже художник писал по памяти. Розовые дома с рядами одинаковых окон, синие бараки, серые улицы и подъезды выглядели бы депрессивно и безрадостно если бы не исходящая от каждого холста энергия любви и сострадания. К тому миру, который художник давно оставил, но который остался с ним на всю жизнь.
Выставка открыта до 28 сентября.