Во второй этап конкурса на комплекс зданий Верховного и арбитражного судов РФ прошли проекты четырех авторов – Максима Атаянца, Евгения Герасимова (сделавшего проект совместно с «Чобан проджект»), Юрия Земцова и Никиты Явейна.
Ни из статьи Григория Ревзина, ни из других публикаций, посвященных конкурсу, невозможно понять, насколько удачно решали участники градостроительные, функциональные, пространственные проблемы сложного комплекса.
Создается впечатление, что вся конкурсная борьба (и между проектантами, и между членами жюри) шла вокруг способа декорирования фасадов.
Два проекта (Земцова и Явейна) были лишены явных признаков исторических стилизаций. Проект Герасимова довольно точно воспроизводил стилистику сталинского ампира 40-х годов. Проект Атаянца демонстрировал нечто антично-эллинистическое в интерпретации Ивана Фомина начала ХХ века.
Дмитрий Хмельницкий. Фотография предоставлена автором
Архитектурная концепция
архитектурного бюро«ЗЕМЦОВ, КОНДИАЙН И ПАРТНЕРЫ». Иллюстрация: www.prlib.ru
Архитектурная концепция «Регулярный город»
ООО «Архитектурное бюро «Студия 44». Иллюстрация: www.prlib.ru
Архитектурная концепция
ООО «Евгений Герасимов и партнеры». Вариант 1. Иллюстрация: www.prlib.ru
Архитектурная концепция судебного квартала, 1 вариант © ООО «Архитектурная мастерская М. Атаянца»
«Итоговое заседание жюри длилось четыре часа, хотя обсуждать четыре часа четыре проекта довольно трудно. Архитекторы в жюри – президент Академии архитектуры Александр Кудрявцев, президент Союза архитектор РФ Андрей Боков, президент Союза архитекторов Петербурга Олег Романов и бывший президент Союза архитекторов Петербурга Владимир Попов – агитировали коллег по жюри за проект своего друга, ровесника, одноклассника и сослуживца Юрия Земцова, но не убедили. В жюри, кроме архитекторов, входили Алиса Фрейндлих, Олег Басилашвили и Даниил Гранин от интеллигенции, Владимир Гусев и Михаил Пиотровский от художественной общественности, председатели ВАС и ВС Антон Иванов и Вячеслав Лебедев от судов и Борис Эйфман от театра и министр Владимир Мединский и губернатор Георгий Полтавченко от власти. И вот неархитектурное большинство проголосовало за Атаянца».
Способ комплектации жюри представляет отдельный интерес. Страшно напоминает жюри конкурса на Дворец советов 1931 г. Там тоже было всякой твари по паре, сливки и от высшего (парт)чиновничества, и от архитектурного начальства, и от «культурной элиты».
И результат конкурса оказался очень похожим – победило «использование лучших приемов классической архитектуры».
Правда, сталинское жюри было бессловесной ширмой, а здесь голоса были и разделились.
Разница еще и в том, что тогда имела место настоящая трагедия, а теперь, скорее, фарс. Хотя и не смешной. Такой же серьезный, как и величественный, – как архитектура проекта-победителя.
По-моему, ключевая фраза статьи эта: «Мне кажется, что центр Петербурга – такое место, что любая модернистская архитектура смотрится тут как огородное чучело среди мраморных скульптур. Однако это мое оценочное суждение, и меня тут не поддержал бы ни один современный петербургский архитектор. У них другое на уме».
Имеется в виду, что есть такие места, где можно строить только исторические стилизации. И Петербург – одно из них.
Можно понять, почему среди архитекторов, не склонных к стилизациям, такое мнение не популярно. По-моему, таких мест вообще не бывает. А строительство подделок под старину в любом случае порочно. Признак профессионального упадка. Но если на некоем пустом месте это может быть иногда даже забавно, то рядом с настоящей исторической архитектурой, по-моему, совершенно нестерпимо. Лучший способ морально уничтожать памятники архитектуры – это окружать их современными подражаниями и стилизациями под них же.
Новая архитектура, не пытающаяся притворяться чем-то другим, может быть хорошей или плохой, но огородными чучелами рядом с настоящими старыми зданиями выглядят как раз подделки под них. Независимо от качества изготовления.
То, что российская публика предпочитает плохие стилизации плохим нестилизациям – понятно. Больше 80 лет ничего пристойного не строилось вовсе. Отсюда нулевой опыт жизни в хорошей новой архитектуре. И наивная тяга к подделкам под старину.
Но ведь Петербург не единственный город с историческим центром. И мягко говоря, не самый старый. А создается впечатление, что за пределами советско-российского опыта никакого другого просто не существует.
Похоже, есть прямая связь между официальным воссозданием дикой системы советской архитектурной цензуры в виде московского архсовета (надо полагать, не его одного) и начальственной установкой на стилизации как на главный «творческий метод».
Еще одна важная, более того, принципиальная цитата:
«Надо сказать, наше архитектурное сообщество чудовищно архаично. Вряд ли какому-нибудь человеку в здравом рассудке придет в голову упрекать Dolce & Gabbana или Dior за использование классических реминисценций в дизайне. В литературе доказывать, скажем, Сорокину, что стилизовать русскую классическую прозу – это преступление против духа инноваций и так нельзя,– это какая-то провинциальная комедия. Вообразить себе, чтобы в искусстве кто-нибудь спорил, можно ли рисовать, как Пластов, или только как Малевич,– крайне затруднительно, эти споры ушли в историю полвека назад. Господи, да рисуйте как хотите! Но архитекторы все так же истово борются с колоннами, как будто на дворе 1954 год».
Мне кажется, здесь налицо перекладывание проблем с больной головы на здоровую. Никакой «борьбы с колоннами» я, по крайней мере в архитектуре, не наблюдаю. Полагаю, ее вообще никогда не было. Была и есть борьба с эклектикой. В 1954 году архитекторы тоже боролись отнюдь не с колоннами как таковыми, а с диким (и как раз – архаическим) способом проектировании.
И отнюдь не право любого человека «рисовать как он хочет» стало сегодня предметом обсуждения и поводом для профессиональных конфликтов. Такое право заведомо неотъемлемо. Речь идет о праве называть вещи своими именами. Эклектику – эклектикой. Стилизации – стилизациями.
Классические (или любые другие) реминисценции как в дизайне, так в литературе или в архитектуре – дело вкуса и чувства юмора. Иногда они хороши, иногда нет. Но «реминисценции» – это более чем неточное слово применительно к обсуждаемым явлениям. Классические реминисценции и стилизации «под классику» – совсем не одно и то же. Стилизация под что-то и или под кого-то как метод серьезного творчества – это в наше время довольно сильный профессиональный абсурд. «Инда взопрели озимые» – это как раз про стилизации, а не про реминисценции.
Проект Атаянца апеллирует к проекту Ивана Фомина 1914 года. Там нет никаких «классических реминисценций». Проект Фомина был экстравагантной попыткой решать градостроительные проблемы ХХ века эклектическими методами ХIX-го. Методами, от которых сам Фомин отказался уже через 10-15 лет. То, что было простительно и понятно в момент профессиональных революций начала ХХ века, сегодня выглядит анекдотом. Как бы тщательно этот анекдот не был стилизован под выбранный образец. Стилизаторство имеет полное право на существование, раз оно кому-то нравится. Но...
Искусство архитектурных стилизаций и искусство архитектурного проектирования – отнюдь не синонимы. Я бы сказал, что это две разные профессии. У них принципиально разные системы оценки качества работы. Мне кажется, Ивану Фомину это стало ясно уже почти сто лет назад.
Но есть один момент в этой истории в котором я с Григорием Ревзиным полностью солидарен.
Цитирую:
«В рекомендации жюри вписано пожелание победителю «отказаться от прямого использования форм архитектуры прошлого». Это все равно как предложить написать «мороз и солнце, день чудесный», отказавшись от употребления избитых выражений «мороз», «солнце» и «чудесный день». Забавно, когда люди в здравом уме пишут такую чушь в официальном документе и под этим подписываются».
Действительно, в здравом уме такое не пишут. Позволю, впрочем, себе предположить, что здравых умов было как минимум два (скорее даже два коллективных ума). Один настоял на том, чтобы первую премию получила стилизация под старину, а второй настоял на том, чтобы в качестве рекомендации при дальнейшем проектировании победителю посоветовали отказаться от стилизаций под старину.
Шизофрения, конечно, но показательная. И указывающая, по моему разумению, на источник всех неприятностей в большой российской архитектуре.
В свое время, 80 лет назад, советская архитектура прекратила свое естественное сущетсвование, когда ее поставили под государственное управление и ввели художественные советы причудливого состава. До сих пор в российском чиновно-культурном сообществе существует «консенсус» (прости Господи за грубое слово) о том, что именно так и должно быть всегда. Что главный чиновник архитектурного ведомства имеет право быть главным цензором и регулировать художественную деятельность коллег более низкого ранга. А сами ведомства существуют для наведения порядка в творчестве нижестоящих зодчих. Позволю себе предположить, что в виде абсурдных рекомендаций вроде вышеприведенной мы наблюдаем экзотические проявления внутриведомственных конфликтов.
То, что во всем цивилизованном мире архитектуру и государственную власть связывают совсем другие взаимоотношения, по-прежнему остается за рамками общественного понимания.
