Иван Баан: «Я заставляю себя смотреть на контекст»

Фотограф Иван Баан рассказал Архи.ру об участии в арт-проекте «Надежда» о российских промгородах, съемке с птичьего полета и критическом высказывании в архитектурной фотографии.

29 Октября 2015

Интервью

Фотография Архитектура Иностранцы в России Урбанистика / Градостроительство Арт

Голландский архитектурный фотограф Иван Баан (Iwan Baan), сотрудничающий с такими мастерами современной архитектуры, как Рем Колхас, Жак Херцог и Пьер де Мерон, Заха Хадид, Стивен Холл и бюро SANAA, недавно отснял конструктивистские постройки Екатеринбурга для выставки «Надежда. Российские промышленные города глазами художников» в рамках 6-й Московской биеннале современного искусства. Мы встретились с ним перед его лекцией в Институте «Стрелка», чтобы расспросить о том, какой он увидел столицу Урала, зачем он снимает города с вертолета и почему на его снимках люди играют не меньшую роль, чем здания.

zooming — Иван Баан. Чикаго © Iwan Baan. Предоставлено автором

– Перед интервью я из любопытства зашла на ваш Instagram и увидела всего два снимка, сделанных в Москве: первый (весьма предсказуемо) – сталинская высотка, вторая – паук Луиз Буржуа перед МСИ «Гараж». Не могу не спросить: это главное, что поразило вас в Москве, или это просто настолько знаковые вещи, которые невозможно обойти вниманием?

Иван Баан:
– «Семь сестер», конечно, сложно не заметить, и к тому же они – часть идентичности Москвы. Но я пока нахожусь в Москве не так долго и пока мало видел, а вот завтра надеюсь погулять по городу. Вообще до этого я был здесь всего пару раз, и каждый раз – с коротким визитом: в школе управления «Сколково» по приглашению Давида Аджайе и еще в связи с проектом МСИ «Гараж» по приглашению Рема Колхаса.

– А завтра куда поедете? Может быть, смотреть новое здание Захи Хадид на Шарикоподшипниковской улице?

– Я бы и сам хотел знать, куда мы отправимся, но меня пока держат в неведении.

– Сегодня вечером на «Стрелке» вы будете рассказывать об участии в выставке «Надежда/Hope. Российские промышленные города глазами художников», которая проходила на Трехгорной мануфактуре в рамках 6-й Московской биеннале современного искусства. Как вы оказались в этом проекте?

– Симон Мраз (директор Австрийского культурного форума в Москве) и Николас Шаффхаузен (директор венского Кунстхалле), кураторы этой выставки, предложили мне поработать в рамках этого проекта над одним из российских городов. Это предложение оказалось очень кстати. Мне интересно смотреть на город как единое целое. Я постоянно бываю в разных городах, но зачастую так концентрируюсь на съемке конкретного объекта, что почти не вижу того, что его окружает. Поэтому я всегда буквально заставляю себя смотреть на контекст, а не только на то здание, которое надо снять. Когда мне предлагают участвовать в подобных проектах, я мгновенно соглашаюсь, особенно если они завязаны вокруг какой-то особой темы. В случае Екатеринбурга речь шла о конструктивистских постройках, поэтому я мог смотреть на город через призму конструктивизма, чтобы понять, что происходит сегодня с этим некогда промышленным центром.

– Как вы ориентировались в Екатеринбурге? У вас там был проводник или вы пользовались путеводителем?

– Для начала мы с моими коллегами сами исследовали историю города, поговорили с людьми, которые знали что-то о Екатеринбурге. Нам очень помогли сотрудники Австрийского посольства: они свели нас со знающим молодым архитектором-екатеринбуржцем. Он показывал нам город в течение недели.

– Проект посвящен именно промышленным городам, а на ваших фотографиях больше обычных екатеринбургских улиц. Промышленные объекты вы видели?

– Видел, просто любая выставка предполагает ограниченное количество работ, поэтому в нее попали не все фотографии. Что поразило меня в этом городе, так это взаимосвязь, тесное соседство жилых районов и мест приложения труда. Фабрики и заводы, занимающие гигантские территории, находятся прямо в центре города. Жилые дома соединяются с ними подземными тоннелями и надземными переходами. Эти два мира – работа и дом – были невероятно переплетены. И это все еще видно. Многие из заводов и фабрик сегодня уже не работают, но их физическое присутствие в городе и теперь ощущается.

– Название выставки «Надежда» символично. С одной стороны, так называется металлургическая промзона в Норильске. С другой – именно на промышленные города в советское время возлагались надежды на светлое будущее. Кураторы предложили художникам осмыслить феномен промгородов в нынешней России. Судя по выставке, там все безнадежно. А вам как в Екатеринбурге показалось?

– Конечно, если смотреть на все эти здания эпохи конструктивизма, находящиеся в запущенном состоянии, то возникает тяжелое чувство. Но, в то же время, мы встречали невероятно много молодых людей, выбравших жизнь именно в этом городе. Там существует пространство для новых начинаний молодых художников и архитекторов, которые на самом деле довольно активно осваивают Екатеринбург. Руины прошлой эпохи – это, возможно, почва для семян чего-то нового. Это всегда волны. Посмотрите на Америку: там есть так называемый «ржавый пояс» с бывшими промышленными столицами, вроде Детройта, которые испытали [в конце XX века] огромный отток населения. А сегодня туда переезжают молодые художники, которым все менее по карману жизнь в крупных городах типа Лос-Анджелеса и Нью-Йорка. Там они находят «чистый холст», невероятные пространства для воплощения своих замыслов. Я думаю, у Екатеринбурга в этом смысле есть схожий потенциал.

– Что вы думаете о получившейся выставке?

– Я, кстати, только что оттуда – к сожалению, не мог присутствовать на открытии 22 сентября. Мне кажется, получилась очень интересное собрание совершенно разных художников. Мне нравится идея соединить российских участников с иностранцами, которые могут посмотреть свежим взглядом на знакомое всем место. Я отметил проект, в котором один из фотографов снимал один и тот же город в разное время года. Меня в России завораживает как раз это – резкое изменение состояния природы от сезона к сезону. Было бы здорово еще пару раз съездить в Екатеринбург в разное время года и [каждый раз] увидеть его другим.

– Я не ожидала увидеть на выставке так много портретных снимков. Мне почему-то казалось, что выставка о городе – это, прежде всего, архитектура, городские панорамы. А оказалось, что город – это люди, которые работают на заводе и живут в своих тесных квартирах.

– Люди – это важная составляющая, если можно так сказать. Они и делают город городом. Для меня важен одновременно и крупный план, «наезд» камеры на людей и детали, составляющие ткань города, и «отъезд» камеры – виды с птичьего полета, которые позволяют прочесть его топографию.

– Эти фотографии с птичьего полета – ваш излюбленный прием. Как вы к нему пришли?

– Я всегда делал такие снимки с воздуха, лет 15–20 или около того.

– Как вы находите вертолет? Такое чувство, что у вас есть свой.

– Было бы неплохо обзавестись своим, а не ломать каждый раз голову над тем, как его найти. В некоторых местах с этим сложновато, вот в Екатеринбурге, например, но мы все же нашли способ. Для меня важно приближать и отдалять план, это очень помогает понять город. Ты видишь отношения его частей и элементов, понимаешь замысел архитекторов и городских планировщиков, особенно когда речь идет о «больших идеях». В начале XX века в Екатеринбурге происходили масштабные градостроительные процессы. Сверху это все очень хорошо читается.

– Я заметила, что на некоторых ваших снимках конструктивистские здания отступают глубоко на задний план, а передний план занимают люди, им отводится главное место. Вы вообще уделяете людям большое внимание в своих фотографиях. В Екатеринбурге вы с ними как-то взаимодействовали?

– Конечно, немного пытался, хотя я не говорю по-русски, мне помогал переводчик. Общение с жителями – это еще одна возможность открыть для себя город. Ты показываешь людям, что ты делаешь, они как-то на это реагируют. Но тут всегда тонкая грань: надо уметь быть и незаметным наблюдателем, особо не вмешиваясь в происходящее, «мухой на стене». Но, конечно, мне ужасно интересно узнать, что люди думают о своем городе. Часто, сделав кадр, я спрашиваю их, из какого они района. Иногда меня приглашают в гости или куда-то ведут, так порой можно оказаться в самых странных ситуациях. Я фотографировал одно здание, и какая-то женщина вдруг пригласила меня зайти внутрь. Там в интерьерах ленинской поры занимались танцами люди 70–80 лет. Такое при всем желании нельзя запланировать.

– То есть екатеринбуржцы были открытыми и радушными?

– Да, вообще здесь оказалось довольно легко снимать на улице. Люди не возражали, спрашивали, что я делаю, и приглашали в гости. В Африке, например, где я много работаю, снимать людей на улице куда сложнее. Почему-то там существует представление, что человек, который фотографирует, может быть террористом.

– Расскажите о продавщице шавермы – наверное, самый эмоциональный снимок из вашей екатеринбургской серии.

– О, эта женщина была как будто совершенно готова к съемке: вся такая нарядная под стать своей яркой палатке. Когда она вышла, я тут же начал ее фотографировать, но она вдруг оробела, стала отказываться. Пришлось показать ей снимки, объяснить, к чему это все, после чего она согласилась позировать. Но все равно идеально получился только самый первый кадр, когда я застиг ее врасплох.

– Я читала, что в самом начале карьеры вы пытались снимать архитектуру, но ваш заказчик настаивал на скучных классических ракурсах, и вы бросили это занятие. Чем вы занимались потом?

– Вообще я занимаюсь фотографией с 12 лет, изучал фотографию в школе искусств. У меня, действительно, был разовый опыт – один-единственный заказ сразу после окончания учебы, когда я пытался как-то свести концы с концами. Один архитектор предложил мне сфотографировать его объект, и это было просто ужасно. Он возвращал мне снимки три раза с указаниями, с какого угла надо снимать. В конце концов я подумал: зачем я ему нужен, если он и так знает, как надо делать мою работу? На этом я с архитектурой завязал и переключился на документальную фотографию для газет и журналов. Документальная фотография меня вообще сильно увлекла еще во время учебы, мы все фанатели от таких мастеров жанра, как Мартин Парр, например.

– Справедливо ли будет сказать, что вы работаете в гибридном жанре – фоторепортажа и традиционной архитектурной фотографии?

– Не знаю, для меня никакой смены стиля не было – я всегда так снимал. Я обращаю внимание на людей и то, как они ведут себя в общественном пространстве. Сейчас я больше сосредоточен на том, как рассказать историю о городской среде, о том, как люди «обживают» новые места в городе. Что делает место особенным? Почему это здание находится здесь, а не где-то еще? Я много путешествую и в разных странах оказываюсь в совершенно безликих местах, которые становятся такими из-за девелоперов, копирующих друг друга. Уникальное становится редкостью, но именно уникальное я пытаюсь найти: и в современной архитектуре, и в «народной» – когда люди вынуждены строить жилье из немногих доступных им материалов.

– Объект обязательно должен вам нравиться, чтобы вы взялись его снимать? В ваших снимках есть место критике?

– Разумеется, бывает, что я фотографирую проекты, которые мне совсем не нравятся, но при этом я нахожу их ужасно интересными в более широком смысле, в контексте городской среды. Своими фотографиями я как бы задаю вопрос «почему они здесь?», и это может вызывать шок.

– У меня примерно такую реакцию вызывают ваши китайские снимки: суперсовременная архитектура в окружении лачуг. Возникает вопрос, с каким намерением вы выявляете этот контраст. Критическое ли это высказывание, ответ ли на вопрос «что этот объект дает среде и нужен ли он здесь»?

– Абсолютно. В большой степени контекст я показываю для того, чтобы сопоставлять объект со средой и выявлять абсурдность их соседства. Это часть создания истории с помощью фотографии. Я не отношусь к снимаемым объектам как к чему-то сакральному, чему-то, что ценно само по себе. Они – часть более широкого контекста. Вот почему снимки с высоты птичьего полета важны для меня – я делаю шаг назад и как будто смотрю со стороны.

29 Октября 2015

Беседовала:

Ася Белоусова

Похожие статьи