Дом Гоффмейер в Бремерхаффене. 1935. Фото © Carsten Krohn
Корпус в жилом массиве «Город Сименс». 1930. Фото © Carsten Krohn
Тем не менее, хронологическая стрела из снимков, направленная в прошлое, от позднейших к самым ранним постройкам Шаруна, ведет нас не только через его творчество, но и по истории Германии XX века. Архитектор никогда не покидал родину – даже и тогда, когда после 1933 был вынужден прятать новаторские интерьеры своих частных домов под предписанным властями «традиционным» обликом. Построенные тогда виллы, впрочем, не менее, а порой и более интересны, чем возведенные до того корпуса в берлинском «Городе Сименса» (1930), прозванные жителями «броненосцем» (морские мотивы встречаются во многих работах Шаруна, а собственно «броненосец» – эхо вышедшего в тот момент на киноэкраны фильма Эйзенштейна) или огромный загородный дом фабриканта Шминке (1933) со сложной перетекающей планировкой и большими площадями остекления.
Дом Шминке в Лёбау. 1933. Фото © Carsten Krohn
Район «Шарлоттенбург северный» в Берлине. Фото © Carsten Krohn
Возможно, вынужденное возвращение Шаруна к черепице и кирпичу (чего требовала не только формальная цензура, но и государственная монополия на использование бетона и стали, которые шли на менее невинные нужды) прошло так удачно, потому что со схожих задач архитектор начинал свою карьеру. Традиционные материалы и приемы использовались им при строительстве жилых домов «Пестрый ряд» в Инстербурге (ныне – Черняховск Калининградской области) в начале 1920-х – в ходе восстановления Восточной Пруссии после разрушений Первой мировой войны. О захватывающей истории этой – самой ранней – работы Шаруна Архи.ру публиковал статью одного из инициаторов нынешней выставки в Музее архитектуры Дмитрия Сухина (часть 1, часть 2). «Пестрый ряд», ныне нуждающийся в срочной реставрации, также можно увидеть на фотографиях Карстена Крона.
Жилой комплекс «Ромео и Джульетта» в Штутгарте. 1959. Фото © Carsten Krohn
В биографии Шаруна – участие и в экспрессионистской «Стеклянной цепи» Бруно Таута, и в основанном Хуго Хэрингом и Людвигом Мис ван дер Роэ объединении модернистов «Кольцо», в выставках Немецкого Веркбунда в 1927 (дом №33 в поселке Вайссенхоф) и в 1929 (дом для холостяков и малосемейных в Бреслау–Вроцлаве), а также не-участие по решению организаторов в выставке Баухауза в 1923: он и его друг Хэринг не вписались в этот смотр современного движения из-за недостаточной «простоты» и «индустриальности» их построек.
Государственная библиотека Прусского культурного наследия в Берлине. Читальный зал. 1979. Фото © Carsten Krohn
После войны Шарун, до того разработавший генплан «Города Сименса», как глава берлинского Отдела строительства магистрата руководил созданием «Коллективного плана» (1946), предполагавшего комплексное развитие города как линейной цепочки «соседств» по долине реки Шпре. Этот план не был воплощен в жизнь, но заложенные там его идеи были использованы Шаруном в других проектах. Он продолжил застройку «Города Сименса» расположенным рядом районом «Шарлоттенбург Северный» (1961), предварительно рассчитав, квартир какого типа и размера не хватает берлинцам: они и составили этот жилой массив. Район, как и во многих других западногерманских примерах тех лет, намеренно заселялся жителями разного достатка и разных профессий – без какой-либо социальной сегрегации. Шаруну должна была быть особенно близка такая схема, так как, никогда не состоявший ни в одной партии, он всю жизнь был приверженцем «социализма сердца».
Городской театр в Вольфсбурге. 1973. Фото © Carsten Krohn
Самая известная постройка архитектора – уже упоминавшийся Концертный зал Берлинской Филармонии (1963), позже дополненный Музеем музыкальных инструментов (1971) и Залом камерной музыки (1987). Даже если бы Шарун за свою жизнь ничего не спроектировал, кроме берлинского Концертного зала, он все равно вошел бы в историю мировой архитектуры: новаторское расположение зрительских мест террасами вокруг сцены сблизило слушателей и исполнителей, изменив привычный фронтальный «сценарий» восприятия музыки. Эта схема была затем многократно воспроизведена другими архитекторами, однако в полной мере повторить решение пространства и акустические свойства берлинского зала не удалось, пожалуй, пока никому. Возможно, объяснение этому – в том, что упускается из виду социальная, гуманистическая идея Шаруна: «Пространство создается человеком, его переживающим и наполняющим смыслом». Это качество зала сразу оценили современники: журнал Spiegel назвал Филармонию первым демократическим пространством Германии.
Городской театр в Вольфсбурге. 1973. Фото © Carsten Krohn
Также среди наследия Шаруна – тонко продуманные школы, своего рода «городки» из павильонов и улиц, где ученикам разного возраста было бы комфортно и интересно учиться, жилые комплексы, включая знаменитый «Ромео и Джульетта» в Штутгарте (1959), очень коммерчески успешный несмотря на первый взгляд остро-оригинальную планировку (большинство комнат в квартирах имеют пять и более углов, но, по отзывам жильцов, они очень удобны), Государственная библиотека Прусского культурного наследия в Берлине (завершена в 1979; ее читальный зал можно видеть в фильме «Небо над Берлином» Вима Вендерса), городской театр в Вольфсбурге (1973) – всего более 300 проектов и построек.
На творчество Шаруна сложно наклеить стилевой ярлык. Сложный абрис многих его построек как будто напоминает об экспрессионизме, необыкновенно свободные планы – об органической архитектуре, их соответствие программе и удобство говорят о функционализме. Главным для этого архитектора было пространство, которое он и проектировал с учетом контекста и назначения. С другой стороны, пространство – ключевое понятие и для модернистской парадигмы, но с ней у Шаруна не так много общего. Видный британский исследователь Питер Бланделл-Джонс считает, что «шаруновское» пространство повлияло на немецких архитекторов, но едва ли было понято за пределами страны. О схожем говорит и Дмитрий Сухин: по его мнению, «почвенное» творчество Шаруна – в отличие от идей Баухауза – не могло стать экспортным товаром. Поэтому архитектор, несмотря на все трудности, остался в Германии: он не смог бы работать на чужбине и вряд ли нашел там отклик. Однако Сухин также подчеркивает «конструктивность» и имманентную функциональность архитектуры Шаруна как альтернативу популярному жонглированию стилевыми «признаками» и потому видит в близком знакомстве с его работами отечественной публики не абстрактное интеллектуальное развлечение, а вполне практическую пользу – как от изучения достойного образца.
Считается, что XX век стер различия между архитектурой разных стран, привел все к общему знаменателю. Возможно, в наши дни национальные границы и правда исчезают, но ситуация с прошлым столетием гораздо сложнее. В большинстве стран мира работали выдающиеся мастера, которые очевидно не вписываются в «генеральную линию» истории архитектуры, как ее принято рассказывать. Если брать мировой масштаб, видных «одиночек», находившихся вне глобализационного процесса, окажется едва ли не больше, чем крупных фигур «мейнстрима». Сейчас предпринимаются попытки сделать историю современной архитектуры менее черно-белой, не такой однополярной, и выставку в Музее архитектуры, открывающую многообразие творчества Ганса Шаруна для отечественного зрителя, можно считать шагом в этом направлении.
Спонсорами выставки выступили Благотворительный фонд истории и культуры Пруссии «Видергебурт» и компания Keimfarben, чьи краски по-прежнему покрывают фасады «Пестрого ряда», жилых домов Ганса Шаруна в Инстербурге-Черняховске: с 1921 года перекраски не потребовалось.
Выставка продлится до 20 мая 2015.
