Лужайка бородачей

Неделю назад я съездила на Боровицкую площадь посмотреть, как она там с новым памятником и благоустройством от AI-architects. На площади было людно: посетители, преимущественно предпенсионного возраста, фотографировались вокруг памятника, обсуждали горельефы за ним, зримо доказывая вечную популярность нарратива. Люди группировались и на противоположной стороне Моховой: одни выясняли, как перейти на другую сторону площади, другие – что за дворец такой на холме над ними. Пашков дом, дом Пашкова… Кто такой Пашков? Пожилых посетителей разбавляли группы юношей в куртках с надписью Russia на спине. Происходящее напоминало стихийный, хотя необычно тихий митинг коммунистов.

Военно-историческое общество, которое поставило памятник, постаралось и расписало брандмауэр дома напротив лицами Минина и Пожарского – и лидеры второго ополчения, и бронзовый князь имеют схожее выражение лиц, между князьями Дмитрием Михайловичем и Владимиром Святославичем возникает какое-то напряжение, большие круглые глаза отрешённо смотрят куда-то по косой вверх – не иначе как ожидают прибытия космической расы бородачей из новой книги Пелевина. Солдат из Трептов парка, нарисованный на соседнем брандмауэре, закругляет картину окончательно: Боровицкая площадь идеологически освоена; куда там Кремлю или Пашкову дому, тут вовсю работает монументальная пропаганда, поддержанная, как справедливо заметил Рустам Рахматуллин, статуями Александра I и патриарха Гермогена «тоже с крестом» в Александровом саду.

Об особенностях получившейся скульптуры Салавата Щербакова сказано так много, что не хочется повторять. Она крупновата, и непонятно, дорабатывали болванку после уменьшения высоты или оставили как была. Густо покрыта орнаментом в духе реалистического историзма XIX века, от которого скульптура ушла недалеко, разве что XIX век не позволял, кажется, себе устанавливать памятники такого размера так близко к зрителю, но и тут многое объяснимо: данный князь есть результат довольно механистичного условного переноса Св. Владимира, воспетого Михаилом Афанасьевичем Булгаковым, условного присвоения его Москвой и в этом смысле повторяет истории строительства храмов – Новых Иерусалимов, только с обратным знаком: если Новые Иерусалимы возвышают Святую землю и поклоняются ей, то здесь перенос, по-видимому, не подразумевает почитания первоисточника. Надо ведь было запросить в Киеве модель памятника, тогда перенос был бы точнее. Вот патриарх Никон же запросил модель Иерусалимского храма в свое время. Словом, памятник спорный, как стыдливо определяют его те, кто не хочет вступать в спор и ругать.

Дискурс разделился, таким образом, на три примерно потока: одни по служебной обязанности пиарят памятник, другие ругают и дискутируют – этих больше всего, это основная ветка. Третья самая маленькая: тут хвалят благоустройство «Никсоновой лужайки», интонационно отделяя его от «спорного памятника». И невдомёк им, что это вещи довольно-таки неразделимые, они уже вместе. Но тоже понятно почему: памятник плохой, благоустройство хорошее, надо разделить их по смыслу, иначе, как говорил Высоцкий про «Робин Гуда» – «фильм плохой, баллады хорошие, поэтому баллады надо убрать».

Итак, Никсонова лужайка, все домики на которой снесли в 1972 году, после миллиона терзаний: планов строительства депозитария музеев Кремля и княжеских скитаний, теперь благоустроена под памятник. Москомархитектуры провёл прогрессивный конкурс, куда пригласил 20 молодых и перспективных архитекторов. На работу дали всего неделю. В финал вышло семь бюро, победили AI-architects: Александр Томашенко и Иван Колманок, – и это большой успех в любом случае, сделать площадь в самом центре Москвы. Проект реализован достаточно быстро, его главной идеей было символически изобразить круги на воде, из которой якобы выходит крестившийся князь. В связи с чем возникает крамольная мысль: а нельзя ли снабдить площадь механизмом, который убирал бы памятник под землю – условную воду, и выдвигал бы его вверх, символически крестя язычника, при проезде мимо, скажем, правительственных делегаций. Было бы очень сюжетно, с одной стороны – deus ex machina, с другой – ансамбль в остальное время был бы лишь благоустроенной площадью… Но это фантазии, конечно, кто же будет рыть такую глубокую яму.

Архитекторы предлагали сделать вокруг постамента Владимира небольшой пруд-бассейн, чтобы памятник окутывался паром, ночью – светящимся. Идея выхода из воды становилась таким образом буквальной. Но с бассейном не получилось, хотя была бы отличная перекличка с бывшим бассейном «Москва» – многие ещё помнят, как он парил зимой. Ограничились подсветкой, вообще подсветка в этом проекте играет самую креативную роль и архитекторы, по их словам, приложили много усилий для того, чтобы не упрощать проект при реализации. Просчитали геометрию лампочек, вмонтированных в траву, подсветили ступеньки, опирающиеся на железобетонную конструкцию, заложили возможность разных программ мигания лампочек – праздничную, например. Вокруг постамента вместо бассейна сделали световой контур, похожий на нимбы-обручи с картин Врубеля – где-то его уже назвали нимбом. В дождливый или снежный день свет от кольца должен создавать мерцание капель вокруг князя, который символически выходит из воды.

Так что – невозможно оторвать благоустройство от памятника, любая добросовестная работа, а она в случае с благоустройством, очевидно, добросовестная и креативная, должна в наше время не только учитывать, а и проживать контекст, пропускать его через себя, осмыслять и преобразовывать, реагировать. А уж такой контекст, который в самом центре площадки и для которого собственно делается благоустройство – уважающий себя архитектор вообще не может не учесть, это и не контекст даже, а сюжет, главная тема. Поэтому дистанцироваться – невозможно, хотя и слияния не происходит. Как уже было сказано, даже информационные потоки – один мощный, о памятнике, и другой слабый, о площади, – идут параллельно, причем второй с оговоркой: «можно сколько угодно спорить».

Что получилось? Получилось, мягко говоря, контрастно. Как Пашков дом и памятник – вещи из разных миров, и именно поэтому слабо памятнику испортить дом, невозможно в принципе, с дома как с гуся вода, он лучше, – восторг людей, которые пришли посмотреть на памятник и про дом ничего не знали, и может быть впервые по-настоящему увидели его – одно из подтверждений этому. Хотя оно не значит, конечно, что за чистоту и красоту Боровицкой площади не стоило бороться. Так вот, площадь и памятник, как площадь и дом – вещи из разных измерений и порядков.

Памятник архаичен лет на 130 с перебором, идеологичен. И московский, и киевский памятники – примеры русофильства, пережившего сейчас полтора века. Площадь же, как и, в общем-то, дом – примеры западнической культуры, той её части, которая идёт совершенно в ногу со временем и от этого качественна и привлекательна. Их соединение – механистическое, не соединение, а сосуществование, похоже на то, что происходит в обществе: одни со щами в бороде и потрясанием ржавыми мускулами …ммм, бронзовыми мечами, другие на сигвеях среди лип. Встречаясь, обычно в интернете, они подчас страшно ругаются, но есть и другая позиция – игнорирования друг друга, а также малых дел. Если чего-то, ну, к примеру, памятника, нельзя избежать, то нужно хотя бы площадь сделать по европейским стандартам и для людей. Но бесконфликтно. Окутать сияющими брызгами, ещё раз показать проезжающей правительственной делегации – и москвичам, конечно, и москвичам – возможности современного урбанистического подхода к городскому пространству, как это лаконично и впечатляюще. Обычно в нашей реальности бородатая и урбанистическая пропаганда существуют раздельно, не очень замечая друг друга, а тут сошлись очень тесно и умудряются вроде бы не конфликтовать.

Но во-первых, для такого памятника органичнее архаичный вариант постановки: с мраморными лестницами, балюстрадами, бронзовыми фонарями, досками, капителями. Что-то подобное террасам, окружающим ХХС. Предыдущий проект ИГСП был ближе к этому идеалу, но всё равно оставался чересчур лаконичным, хотя и выпукло демонстрировал небольшой размер доставшейся князю горки.

Во-вторых, дело малое, но хорошее оказывается в подчинённом положении, в буквальном и переносном смысле «у ног» бронзового памятника. Архитекторы предлагали сделать наземный переход перед метро – идею не поддержали. Поэтому идею обустройства существующей стихийной тропинки не удалось полностью реализовать, закруглить в маршрут. О тропинке надо сказать отдельно. В современной урбанистической культуре, которая начала формироваться где-то в 70-е – 80-е годы в том числе и в Москве, обустройство стихийных тропинок – одна из важных идей. Эта культура в идеале даже не направляет потоки, а сама следует за ними, проявляя удивительное по нашим временам народничество, реинкарнацию идеи XIX века, когда на народ не смотрят свысока, стремясь его, тупой, обмануть или, наоборот, научить, организовать и возглавить. В стихийной воле народа, которая выражается, к примеру, в протоптанном коротком пути, видят некий идеал совершенства, в данном случае практицизма. Нам тяжело ходить вокруг – мы идём напрямик, а архитектор принимает это решение, ну, практически как волю Божию – значит, здесь дорога и нужна. Логика эта очень симпатичная, и, повторюсь, ей уже больше сорока лет, наверное. Она как вишенка на торте украшает разные проекты. Но она совершенно противоположна идее парадного памятника, к которому надо подходить по парадной лестнице напрямик. Здесь получилось так, что бывшая народная тропа, а теперь лестница умеренно-парадная с признаками амфитеатра подходит к памятнику сбоку: пафосный памятник встал на народную тропу, но как-то боком. Подойти с парадной точки, гладя анфас, невозможно: что, конечно, прежде всего результат переносов – памятник планировали поставить над рекой, а поставили на лужайке, к которой даже подойти от Волхонки, куда князь смотрит, толком нельзя, а только посмотреть. Нарушены все каноны, и конечно, из-за общественного мнения, сбора подписей против – т.е. тут тоже сыграла своё народная воля, но она пошла поперек памятника, так что органично не получилось.

К слову напрашивается сравнение киевского и московского памятника: тот, времени уваровской триады, скромнее: князь держит крест, но снимает перед городом (Днепром? землей?) шапку. Никакого в помине меча. Наш «московский» князь шапки не ломает – негоже, видно, да и меч у него практически уже наготове. Если посмотреть на позу, то следующим движением должен бросить крест и выхватить меч правой рукой. Ох. То, что при довольно нелепой постановке памятник теперь смотрит аккурат на юго-запад, т.е. точно на Киев, тоже факт. Памятник – результат большого пафоса и множества последующих компромиссов: с одной стороны, хочется вырядится в парчу и бархат и перед народом как-то шапки не ломать, а с другой стороны – множество обстоятельств. Так хоть пешеходный переход делать не будем. Так что урбанистическим в полной мере проект благоустройства сделать не удалось, не удалось выстроить городские связи.

Вот и бродят любопытствующие по тротуару перед Пашковым домом, ищут переход, которого не сделали. Идти короче всего от выхода из подземного перехода перед Кутафьей башней, по Манежной улице, чьи дворы архитекторы тоже предлагали каким-то образом открыть, и тоже не удалось, – идти 370 м. Или из метро «Боровицкая» налево, огибая тот же переход, на Манежную – 710 м – хотя между выходом из метро и памятником 95 м по прямой и наземный переход сделал бы путь кратчайшим. Можно идти от метро направо, где, перейдя Знаменку и Волхонку, по лестнице спуститься под Каменный мост и пройти под ним – 670 м, но мы же гуляем? Здесь идеи урбанистики, которая в идеальном варианте стремится сделать хорошо для человека-пешехода и превращает город в тусовку под открытым небом, входят в противоречие с идеей поклонения: Владимир-то святой, а следовательно по идее его изображение может быть предметом паломничества, хотя конечно тип такого паломничества в основе скорее католический, но и неважно. А если урбанистика думает о коротких и удобных путях, чтобы остались силы тусоваться, то паломничество, как известно, требует длинного пути пешком – до Киева или Иерусалима. В данном случае появление памятника сокращает путь до Киева, но совсем упрощать путь паломника неправильно, и идея сокращения, двух минут от метро, в неё не вписывается. Паломник должен подходить вокруг, с уважением; а не пробегать мимо рысцой по тропинке и уже точно не тусоваться. Сейчас у памятника в основном фотографируются и рассматривают рельефы, но это эффект открытия новой достопримечательности. Задержаться тут можно только для произнесения речей или слушания экскурсии. Скамеек нет, а хиппи и даже хипстерам под носом у кремлевской охраны явно не место. В сущности, главный маршрут – по ступенькам с венками для возложения или с экскурсоводом из Александровского сада, от Гермогена и Александра I, по плану монументальной пропаганды-2. Так что и специфика европейского типа благоустройства меняется, теряет свои части. Но не перестает быть контрастной памятнику: в сети уже давно обсудили, что в центре такой площади может быть что угодно: идея кругов на воде настолько абстрактна, что нейтральна к содержанию. А только так и выживешь: будучи к содержанию нейтральным.