«Архитектура начинается с иррационального пространства»

Публикуем расшифровку беседы теоретика архитектуры Александра Раппапорта и архитектора Сергея Чобана, состоявшейся в Латвии осенью этого года. Поводом для встречи и разговора послужила вышедшая в издательстве НЛО книга «30:70. Архитектура как баланс сил», написанная Сергеем Чобаном и Владимиром Седовым.

mainImg
Александр Раппапорт: Я бы начал наш разговор с известной провокации. Вы в своей книге много пишете о развитии городов и о том, как они могут/должны застраиваться. На мой же взгляд, главная проблема современного градостроительства в другом – город, по крайней мере в том виде, в каком мы его знаем, начинает исчезать. И в ближайшее время исчезнет. Его разрушит компьютерная культура, интернет. Ведь главной миссией города всегда была коммуникация, а сегодня для ее осуществления нет необходимости находиться физически рядом с другими людьми. Мы все больше работаем удаленно. Я, например, живу и работаю здесь, у себя на хуторе в Латвии, работаю очень интенсивно, и в городе, в той же Москве, появляюсь в лучшем случае раз в год.

Сергей Чобан: Честно говоря, не могу с вами согласиться. Я, как и вы, вырос в Петербурге, в Ленинграде. И я всегда обожал город. Наш город – и город вообще. Я по своей сути очень городской человек, и, честно говоря, убежден, что таких людей если и не абсолютное большинство, то действительно очень много. Посмотрите на статистику: и количество городских жителей на планете постоянно растет, и городской туризм уверенно продолжает набирать обороты. Жизнь в городах кипит, и мне кажется, причина этого очень проста: людям недостаточно того, что они могут с помощью компьютера общаться друг с другом и выполнять огромное количество работ. На мой-то взгляд, наоборот, сегодня доказал свою несостоятельность феномен disappearing city Райта. Модель, когда люди распространялись по маленьким городам и автономным территориям, не прижилась.

Другое дело, что уровень недовольства городами, их современным устройством, их архитектурным наполнением сегодня очень высок. На мой взгляд, он почти достиг критической отметки. И именно это стало для меня поводом написать книгу. Города растут, укрупняются, но как сделать так, чтобы они нравились населяющим их людям, чтобы новые здания вызывали положительные эмоции и желание сохранять их?

АР: Я не отрицаю того, что в настоящий момент города продолжают развиваться. И убежден, что по инерции города, конечно, еще долго будут существовать. Но внутреннее мое ощущение таково, что мегаполис постепенно рассасывается, и человек сейчас оказывается перед новой колоссальной проблемой: что будет вместо города? Как вообще жить на этой Земле и какова роль архитектуры в этом столь меняющемся мире? Я убежден в том, что архитектура – это искусство мистическое, эзотерическое. И оно гибнет в техническую эру.

СЧ: То есть становится излишне прагматичным?

АР: Да, теряет установку на трансцендентные ценности. На долговечность, на жизнь, на чудо. Архитектура фактически превратилась в дизайн. Знаете, почему она перестала быть искусством? Потому что все высокие здания имеют внутри себя этажи. А не обще-интерьерное пространство. Здание, которое большое и внутри пустое, оно – архитектура. А если его разбить вот на такие курятнички...

СЧ: То оно превращается просто в оболочку, согласен с вами. Конечно, архитектура в большой степени начинается с пространства абсолютно иррационального.

АР: С интерьера. Интерьера, который и является прообразом мира. Знаете, сейчас вспомнил одно очень сильное свое впечатление: здание Кронштадтского собора, который был перестроен под офисы. Огромный собор пятиэтажный был разбит вот на эти клетушки.

СЧ: О, меня эта тема тоже невероятно занимает. У меня еще 15 лет назад в Берлине была инсталляция, посвященная проектам 1920-х годов, когда в многоэтажное офисное здание были превращены и гигантский купол церкви, и огромная полая изнутри голова Ленина. И действительно, в советской реальности таких примеров было достаточно много. Например, в Ленинграде Комбинат живописно-оформительского искусства был расположен именно в церкви. В этом году я, кстати, снова вернулся к этому образу – для спектакля «Светлый путь. 1917», который режиссер Александр Молочников поставил в МХТ по случаю столетия Октябрьской революции, придумал оформить пространство сцены в виде гигантской арки, которая затем превращается в вертикальную коммунальную квартиру, наполненную этажами.

АР: Подобная десакрализация архитектуры сегодня происходит повсеместно. Вместе с этой пустотой исчезает и душа. Как теоретика архитектуры меня это связывает с проблемой живого и мертвого. Конечно, с точки зрения биологии в архитектуре нет ничего живого, но в метафизическом смысле архитектура, безусловно, бывает живой и мертвой. И мертвенность архитектуры, к сожалению, до сих пор не стала предметом ни вдумчивого анализа, ни тем более критики. В масштабе города, мне кажется, это проявляется в том, что сейчас город перестал быть тем местом, в котором реализуются великие проекты. Было время, когда все делалось в городах. Человек переезжал из итальянской деревни в Рим и становился Леонардо... Сегодня, наверно, только в масштабах всей планеты можно стать соразмерным нынешней ситуации человеком.

СЧ: Мне кажется, еще в XIX веке это было возможно. Но с тех пор плотность общежития, сосуществования людей изменилась на несколько порядков. Сегодня на сравнительно небольшом участке живет огромное количество людей. Небоскребы, метро, отели гигантские – вот лишь некоторые форматы сосуществования, которые сегодня стали нашей реальностью. Вообще говоря, сегодня люди только с большим достатком могут позволить себе уединение. В основном же они, я бы сказал, приговариваются к существованию в довольно плотном общежитии. Можно предположить, что в этом общежитии не будет места великим идеям. Но в то же время, наверно, нужно признать, что все равно огромное количество людей будут проживать, ну, скажем так, рядом друг с другом. То есть в любом случае будет всегда возникать некое продолжение развития структуры города как места проживания большого количества людей. И, на мой взгляд, вряд ли это будет обживаемый ландшафт.

АР: А мне кажется, это будет как раз ландшафт. Хотя я произношу «ландшафт» и сам до конца не понимаю, какой же смысл вкладываю в это слово. Но интуитивно чувствую, что в понятии «ландшафт» таится какая-то удивительная, фантастическая, сравнимая с пространственными чудесами логика. Вот что, собственно, входит в ландшафт? Рельеф? Деревья? Или звуки природы, или ритм? В архитектуре целостность и полнота определяются технически довольно просто. В ландшафте же почти не бывает не-целостности. Тогда как город, наоборот, свою целостность практически полностью утратил. Возьмем, например, исчезновение улиц как таковых. Даже там, где города растут, улицы в них исчезают.

СЧ: Многие города сегодня пытаются вернуть себе улицы.

АР: Каким образом? Новые улицы делают? Где? В микрорайонах? Или в столь модной ныне квартальной застройке?

СЧ: Само ощущение замкнутого фронта перед улицей, оно сейчас, конечно, очень популярно. И ощущение общественного первого этажа, раскрытого по отношению к улице. Сегодня именно первый этаж разграничивает уличное пространство от дворового. И на мой взгляд, это очень правильная тенденция. Но есть и другая проблема: поколение людей, которые выросли в панельных домах, они не осознают ценность улицы. И именно эти люди сейчас довольно активно приходят в том числе на рынок недвижимости, как покупатели. И выясняется, что они любят ездить в города с красивыми, насыщенными жизнью улицами, но сами жить в доме, где будут смотреть, как у них это называется, «окна в окна», они не хотят. И возникает довольно интересная и одновременно трагическая двойственность. Людям нравятся одни города, но жить они предпочитают в других. И когда проектируешь кварталы – казалось бы, абсолютно сомасштабные человеку, – они смотрят на макет и спрашивают: «Вы нам что, двор-колодец делаете?». И им все равно, что этот «двор-колодец» имеет ширину 60 метров.

На преодоление этого разрыва в сознании, на мой взгляд, необходимо время. И тем не менее градостроительная стратегия развития большинства европейских городов сегодня базируется именно на улицах, прилегающих к ним фронтах домов, за которыми уже располагаются полузамкнутые или замкнутые кварталы. В Берлине это практически единственный способ застройки – причем не только центра города, но и большого количества новых кварталов. Это, безусловно, и в Москве сейчас превалирующий тип застройки, и в Петербурге. И когда мы делаем проекты развития городских территорий, мы всегда предлагаем уличные пространства, бульварные пространства, площади, которые либо ограничены со всех сторон, либо как-то связаны с крупными рекреационными пространствами. На мой взгляд, это если не единственный, то точно один из самых действенных способов гармоничного развития города.
zooming
zooming
Александр Раппапорт и Сергей Чобан на Балтийском побережье, Латвия, 2017. Фотография Анны Мартовицкой

АР: Я бы, кстати, оспорил предложенную вами пропорцию 30:70. Я думаю, в реальности это 2:98.

СЧ: Это если мыслить категориями соборов и самых выдающихся сооружений... Но есть ведь в структуре города и доминанты чуть более низкого ранга, но от этого не менее заметные. Хотя я сам всегда подчеркиваю: 30:70 – это максимальная пропорция. В реальной городской среде процент фоновой застройки, по моим наблюдениям, составляет 80-85 процентов. И именно поэтому так важен вопрос о ее качестве и разнообразии деталей. Высокий темп развития технологий, конечно, заставляют искать совершенно новые формы реализации этой идеи. Но в любом случае мне бы очень не хотелось потерять ощущение тактильности городской ткани. Сейчас оно почти ушло. Мне бы очень хотелось его вернуть.

АР: На мой взгляд, это почти так же утопично, как и вернуть улицы пешеходам или, скажем, гужевому транспорту. Ведь вы никуда не денете машины, правильно? Или вы считаете это возможным?

СЧ: Я думаю, что сейчас это сложно сделать. И не только из градостроительных соображений или соображений скорости перемещения, но и в связи с тем, что кардинально поменялось отношение к животным. И подобная эксплуатация лошадей, мне кажется, теперь неизбежно встретит очень серьезное сопротивление. Например, в Берлине сейчас успехом увенчалась инициатива по отмене катания туристов в упряжках. На мой взгляд, отношение к животным – это важный индикатор общей, так сказать, доброты и нравственности общества. Поэтому, я думаю, здесь не будет поддержки. И, конечно, с тактильностью поверхности похожая ситуация: вернуть ручную обработку облицовочного материала невозможно. Но необходимо искать новые формы производства. Понятно, что мы не сможем возродить, с одной стороны, очень тяжелый труд каменщиков, но, тем не менее наш глаз все равно нуждается в том, чтобы видеть определенную сложность и поверхности, и здания в целом. И эту потребность необходимо удовлетворять, если мы хотим думать о возвращении детально проработанных поверхностей фасадов зданий. Перенастраивать производство, делать его результаты по обработке фасадных поверхностей более совершенными. Думать о желаемом результате и искать способы его получения. В конце концов, ведь и машины со временем будут выглядеть по-другому – рано или поздно водители-люди перестанут быть им нужны.

АР: При этом один мой новосибирский коллега, очень молодой человек, взял и поехал на месяц в Тарусу – нанялся каменщиком, захотел понять, как это – уметь складывать своды.

СЧ: Это тоже способ и, кстати, очень верный. Но он уже никогда не будет массовым, хотя понятно, что сегодня мы практически все получаем образование, которое дает нам крайне слабое представление о том, как строятся здания. На мой взгляд, архитекторы уже давно ничего мы не строят. Более того, построить не могут. Мы только можем наладить этот процесс, можем этот процесс куда-то направить, организовать, в принципе понять, как он функционирует, но мы не в состоянии сами этот процесс реализовать от начала до конца. Это, конечно, большая проблема. Но она связана и с определенным уровнем комфорта, которого мы ожидаем от своей жизни, от жизни вокруг нас. И поэтому, с моей точки зрения, ни гужевой транспорт, ни труд каменщиков или штукатуров того качества, которое было в Петербурге прошлых столетий, сегодня, к сожалению, не представим. Именно в сочетании с комфортом повседневной жизни.

АР: И тут опять ландшафт выходит на первый план. Мощение, например, становится одной из главных тем городского пространства. Причем мощение может быть не только, так сказать, камнями разной фактуры. Это и мелкая пластика, какие-то маленькие пандусы, лестнички, парапеты, – и вся эта сцена, собственно то, что находится на уровне ног прохожих, она становится темой фантастического самоопределения человека.

СЧ: Согласен с вами, что архитектурное решение улицы складывается не только из фасадов домов. Это тем более важно, что мы воспринимаем город не столько из окна автомобиля, сколько взглядом пешехода. И все больше современных городов ставят именно пешеходов во главу угла, создавая для них разнообразные возможности познания ландшафта. При этом мне кажется очень важным, чтобы в сечении каждой улицы было достаточное место для того, чтобы уместиться и пешеходам, и машинам. Этот баланс необходим – все эти проекты, связанные с разведением транспорта и пешеходов по разным уровням, как это сделано, например, в Гонконге, вызывают у меня самое неблагоприятное ощущение. Если ты, например, пытаешься пешком пройти в таком городе вдоль набережной, то попадаешь в пространство, абсолютно для человека не предназначенное. Поэтому и в масштабе отдельного здания, и в масштабе улицы в целом я считаю столь важным возвращение к структуре поверхности. Это, кажется, довольно простая цель, но, откровенно говоря, пока она не достигнута, говорить о других целях в современной архитектуре представляется мне довольно сложным. Потому что в конечном итоге именно это служит залогом удовлетворения от современной архитектуры – не только сегодня, в момент, когда она только построена и впечатляет своей новизной, но и в будущем, когда это ощущение исчезнет и должно уступить место удовольствию от восприятия достойно стареющих деталей зданий.

АР: Должен сказать, ваша теория близка мне не только с прикладной точки зрения, но и идеологически. Пережив три революции – коммунистическую, научно-техническую и информационную (самую последнюю), – архитектура вступила в эпоху индивидуальности. Но не в смысле создания иконических объектов (это как раз позади), а именно в смысле важности работы каждого с мелкими, частными деталями и смыслами. Из интересных качеств, любопытных, индивидуальных мелких деталей сегодня может складываться бесконечное количество вариантов решений. Я называю это «калейдоскопом архитектора»: архитектор должен искать не теорию, которая объяснит ему, как строить хорошие здания, а дорабатывать, сочетать и складывать то, что его окружает. Индивидуальность человека, индивидуальность архитектора и его теоретических средств и дает ему в руки самый важный инструмент, который позволит ему генерировать по-настоящему индивидуальные решения, живые и интересные. Мне видится в этом очень важный принцип функционирования архитектуры в будущем, когда высшая механика индивидуации заменит уже порядком изношенную категорию прогресса.

18 Декабря 2017

Похожие статьи
Комментарии экспертов. Цирк
Объявлены результаты голосования: москвичи (29%) и дети (42%) проголосовали за первоначально победившее в конкурсе здание цирка в виде разноцветного шатра. Мы же собрали по разным изданиям комментарии экспертов архитектурно-строительной среды, включая авторов конкурсных проектов. Получилась внушительная подборка. Эксперты, в основном, приветствуют идею переноса в Мневники, далее – приветствуют обращение к общественному голосованию, и, наконец, кто-то отмечает уместность эксцентричной архитектуры победившего проекта для типологии цирка. Читайте мнения лучших людей отрасли.
Женская доля: что говорят архитекторы
Задали несколько вопросов женщинам-архитекторам. У нас – 27 ответов. О том, мешает ли гендер работе или, наоборот, помогает; о том, как побеждать, не сражаясь. Сила – у кого в упорстве, у кого в многозадачности, у кого в сдержанности... А в рядах идеалов бесспорно лидирует Заха Хадид. Хотя кто-то назвал и соотечественниц.
Григорий Ревзин: «Сильный жест из-под полы. Нечто победило»
Обсуждаем дискуссии вокруг конкурса на цирк и сноса СЭВ с самым известным архитектурным критиком нашего времени. В процессе проявляется парадокс: вроде бы сейчас принято ностальгировать по брежневскому времени, а знаковое здание, «ось» Варшавского договора, приговорили к сносу. Не странно ли? Еще мы выясняем, что wow-архитектура вернулась – это новый после-ковидный тренд. Однако, чтобы жест получился действительно сильным, без профессионалов все же не обойтись.
Сергей Скуратов: «Если обобщать, проект реализован...
Говорим с автором «Садовых кварталов»: вспоминаем историю и сюжеты, связанные с проектом, который развивался 18 лет и вот теперь, наконец, завершен. Самое интересное с нашей точки зрения – трансформации проекта и еще то, каким образом образовалась «необходимая пустота» городского общественного пространства, которая делает комплекс фрагментом совершенно иного типа городской ткани, не только в плоскости улиц, но и «по вертикали».
Технологии и материалы
D5 Render – фотореализм за минуты и максимум гибкости...
Рассказываем про D5 Render – программу для создания рендеринга с помощью инструментов искусственного интеллекта. D5 Render уже покоряет сердца российских пользователей, поскольку позволяет значительно расширить их профессиональные возможности и презентовать идею на уровне образа со скоростью мысли.
Алюмо-деревянные системы UNISTEM: инженерные решения...
Современная архитектура требует решений, где технические возможности не ограничивают, а расширяют художественный замысел. Алюмо-деревянные системы UNISTEM – как раз такой случай: они позволяют решать архитектурные задачи, которые традиционными методами были бы невыполнимы.
Цифровой двойник для АГР: автоматизация проверки...
Согласование АГР требует от архитекторов и девелоперов обязательного создания ВПН и НПМ, высокополигональных и низкополигональных моделей. Студия SINTEZ.SPACE, глубоко погруженная в работу с цифровыми технологиями, разработала инструмент для их автоматической проверки. Плагин для Blender, который обещает существенно облегчить эту работу. Сейчас SINTEZ предлагают его бесплатно в открытом доступе. Публикуем рассказ об их проекте.
Фиброгипс и стеклофибробетон в интерьерах музеев...
Компания «ОРТОСТ-ФАСАД», специализирующаяся на производстве и монтаже элементов из стеклофибробетона, выполнила отделочные работы в интерьерах трех новых музеев комплекса «Новый Херсонес» в Севастополе. Проект отличает огромный и нестандартный объем интерьерных работ, произведенный в очень сжатые сроки.
Сейчас на главной
По ком звонит колокол
В петербургском Манеже работает выставка, посвященная подвигу тыла в годы Великой Отечественной войны. За архитектуру отвечало бюро DD|A:D, которое не оставило посетителям шансов «проскользить» по экспозиции: приемы из сакральной и мемориальной архитектуры включают чувства, а фактуры, цвет и свет задают тон, подготавливая к встрече с тяжелыми и важными событиями.
Медицинская сталь
Петербургский бренд Hircost специализируется на одежде для врачей, в том числе неформальной. Для флагманского магазина NDA design studio воспроизвели эстетику медицинского кабинета: с помощью металлических поверхностей, «хирургического» освещения, стеклоблоков и амальгамных штор примерочных.
Бронза, соль, стеклоблоки
Отель «Сижан» по проекту Vector Architects на востоке Китая спланирован вокруг девяти внутренних дворов, каждый из которых получил свою трактовку.
Разноцветный город
Работая для Кунцево над масштабным проектом, у которого пока еще нет названия, Kleinewelt Architekten не только предложили целый веер силуэтов башен «ампирных» оттенков, и не только продумали разновысотность, создав внизу шестиэтажный «неоурбанистический» город квартальной планировки – но еще и нашли для своего решения исторические и средовые обоснования. Они восстанавливают несколько «сталинских» домов, оставшихся от послевоенного города Кунцева, а также ж/д станцию 1953 года, снесенную в 2017.