Проект перемирия

Неделю назад Сергей Чобан презентовал на «Стрелке» книгу, написанную им совместно с историком архитектуры профессором Владимиром Седовым, завкафедрой Истории отечественного искусства МГУ. Книга называется «30:70. Архитектура как баланс сил» и основная заключенная в ней идея звучит приблизительно так: модернизм уничтожил баланс, который был до этого, сдвинув его в сторону контраста и иконических зданий. С «иконами» получилось неплохо, но нельзя заполнить весь город иконами – будет какофония; а вот фоновая архитектура модернизма скучна. Следовательно, для восстановления нарушенного баланса сил необходимо заново развить фоновую архитектуру. А чтобы она не была скучной, ей требуется декор – иначе человеку не на чем остановить глаз и получается так, как с фоновой архитектурой модернизма – однообразно и для человека некомфортно. Сергей Чобан сравнивает этот эффект с кроной дерева: вначале мы воспринимаем ее целиком, как силуэт и массу, но дерево не было бы так хорошо, если бы, приблизившись, мы не могли бы рассмотреть листья – не имели бы возможности углубиться в детализацию.

Фактически в книге есть две идеи: баланса, основанного на контрасте, и идея намеренного выращивания, культивирования второй половинки контраста. «Для эффекта Бильбао нужен сам Бильбао» – средневековый городок, который служит рамой для иконы неомодернизма и делает его столь притягательным. Получается, что здание-звезда – драгоценный камень, а старая архитектура обрамление, которому на правах рамы разрешены разные рокайли. Но исторические города конечны – звучит между строк, на всех не хватит. Значит, современной архитектуре необходимо самой поработать над тем, чтобы создать для своих жемчужин достойную раму. И в отличие от предлагаемых ранее благородно минималистичных, но скучных вариантов авторы предлагают обратиться к архитектуре детализированной – приводя в качестве доказательства очерк ее истории от античности до наших дней.

У сторонников так называемой классики глаза засияли так, как будто им предложили постановление об излишествах 1955 года, но с обратным знаком – не об устранении, а о насыщении проектирования и строительства излишествами. Сергей Чобан, однако, отрицает даже, что эта книга манифест, ограничиваясь скромным определением «эссе»; к слову на лекции он уверенно произнес, что поглощен архитектурной практикой и больше ничего не напишет. То есть цель книги не очень ясна – не призыв, а высказывание, хотя в заключении авторы смело говорят: призываем. «Я не призываю вернуться обязательно к классике, – говорит Сергей Чобан. – Можно вернуться к чему угодно». Ар-деко, модерну… Ближе к концу лекции в качестве удачного примера среда слайдов появился один из домов мастера петербургского модерна архитектора Алексея Бубыря.

Надо сказать, что возврат именно что не к классике, а к декору – давняя идея Сергея Чобана. Когда бюро SPEECH только еще начинало работать в Москве и предлагало первые орнаментированные дома – на Можайском валу или в Гранатном переулке, – первый номер журнала speech: вышел с темой Орнамент; в нем был опубликован перевод знаменитой статьи Адольфа Лооса «Орнамент и преступление», как одного из главных оппонентов и проклинателей декорированной архитектуры. Так был начат диалог и надо думать, что вышедшая сейчас книга – его продолжение. Поэтому в утверждение, что книга не манифест, не очень верится; что бы ни утверждали авторы, стремясь ослабить пророческий пафос, элементы социальной инженерии в их эссе неизбежно содержатся. Ведь если кто-то взялся проводить некую идею, манифестарности не избежать.

Однако у данного манифеста есть ряд особенностей, и первая – отрицание того, что он манифест. Ее несложно объяснить: все привыкли, что манифесты свойственны авангарду и модернизму, он любит изъясняться с их помощью и в отсутствие манифестов, вербальных или пластических, заметно хиреет и грустит. Книга Чобана и Седова в этом смысле антиманифест, потому что она – не авангардный дискурс, а пассеистический по форме и содержанию. Она, однако, не отрицает модернизма, как это делают в своих высказываниях классики, то есть антагонистом модернизма, антимодернистским высказыванием тоже не является. Она предлагает контрастный баланс, то есть и не компромисс, но вещь сродни компромиссу – своего рода схему водяного перемирия. В этом ее новизна, потому что война между классикой/ардеко/историзмом и авангардом/модернизмом идет уже больше ста лет, и никто – тут может быть знающие люди меня поправят, но кажется, еще никто – не предлагал условий перемирия. В реальности оно давно наступило; но не в головах, далеко не во всех головах. В головах царит: мы – они, правильно – неправильно, аксиомы, лозунги и остракизмы. Никто еще не пытался предложить условия союза и мотивировать его необходимость. Даже идея контекстуального модернизма не предлагала союза как такового, поскольку ставила в подчиненное положение тягу модернизма к контрасту и яркому высказыванию.

Пассеизм – важная особенность книги, причем проявляется он двояко. Прежде всего в ней содержится идея возврата: «мы призываем к возвращению исторически оправдавших себя преимуществ изобразительной пластики и высокой плотности деталировки фасадов фоновой застройки». Но книга ретроспективна и по форме, что важнее, поскольку таким образом она указывает путь, может быть, даже заманивает.

Начнем с истории. Большая часть эссе Седова и Чобана состоит из очерка истории архитектуры, за что его уже несправедливо, но предсказуемо прозвали «шпаргалкой по ЕГЭ». Оставим в стороне то, что ЕГЭ по истории архитектуры нет и вряд ли будет. Но история архитектуры – наука, она развивается несмотря на плюрализм с постмодернизмом в рамках определенной степени объективности, обладает тенденцией к приращению и накоплению знания, а следовательно, расширению и специализации исследований. Если сказать проще, то книги становятся толще, а их темы уже. Есть два исключения: первое – учебники, «шпаргалки» – предполагается, что они не должны перерастать определенный объем, но должны быть crème de la crème объективности; второе – эссе, объем у них тот же что у учебников или меньше, а вот объективность с обратным знаком – эссе вещь принципиально субъективная, это личный взгляд на известные вещи. Эссе были популярны у авторов Серебряного века, в период расцвета личных взглядов, языка и позиции, затем личность вышла из моды также, как и эссе, и о них все забыли, хотя какая-то тоска осталась.

Сейчас появление эссе не о личных переживаниях, а про всю историю архитектуры – вещь неожиданная: авторы пишут о прошлом архитектуры в целом, используя метод, популярный сто лет назад. В то же время Владимир Валентинович Седов – фундаментальный ученый, автор тех самых толстых книг и множества статей, так что неудивительно, что в легком и подвижном тексте временами проскальзывает какие-то избыточные уточнения, к примеру упоминание о том, что в кладке VI века сполии используются чаще, чем раньше… Вот зачем это нужно среди доказательств важности декорирования фоновой архитектуры? Да низачем.

Дело в том, что текст не подчинен строго доказательству одной главной мысли. Размышления об истории архитектуры льются свободно, местами смещая акценты – к примеру Софию Константинопольскую перенесли из Средневековья в античность – причем вольности трактовок опять же никак не связаны с доказательством ценности декора. Временами авторы, как будто спохватываясь, упоминают об орнаменте, но не более того. Лишь к эклектике лейтмотив начинает захватывать текст целиком, и то не полностью, в ритме прогулки, а не марша. Тут может возникнуть простое возражение: если вы доказываете важность возврата к декору, почему не подчинить ему всю книгу? Не начать с момента Х, того самого историзма, когда обилие украшений стало раздражать неискренностью, не выстроить аргументацию четко и ясно, обосновав свои постулаты железобетонно? Но нет, авторы, похоже, сознательно встают в позицию не-навязывания, а личного рассуждения.

Второй элемент пассеизма – книга проиллюстрирована рисунками Сергея Чобана. Ни одной фотографии (хотя в лекции они были), ни одного чертежа. Временами это мешает, поскольку графика не всегда точно коррелируется с текстом, а где-то можно заметить, как в рассказ, подобно вязанию, «накидывает лишнюю петлю», связывая себя с рисунком, потому что он был – так случилось с собором Пальма-де-Мальорка. Пусть он и самый большой, но в контексте истории архитектуры в целом кажется необязательным. С другой стороны, именно рисунки – по определению личные при любой степени миметичности – усиливают в тексте элемент эссе, заметок, чтения в определенной степени легкого.

Здесь, впрочем, личность расщепилась на две. Жанр книги с рисунками автора – древний, как проскинитарии, где паломники рисовали, как могли, Храм Гроба Господня. Он достаточно современен и популярен в XX веке. Но книга, конечно, не имеет ничего общего с модным рисованным журналом. Напротив, вспоминаются иллюстрированные гравюрами истории искусства XIX века – «сросшись» с личным взглядом Серебряного века, здесь они образуют несколько новый взгляд на историю, намеренно рукотворный и в то же время тщательный, не слишком вольный. Рисунки – притягательная, обаятельная часть книги, они провоцируют рисовательный зуд – читаешь, и в то же время хочется что-то набрасывать, прорисовывать. Но начинаешь разглядывать линии, а не собственно детали, думаешь о том, как удалось поймать такую ясную тень, и отвлекаешься от предмета архитектуры, погружаясь в графику.

Так что в книге сосуществуют, на самом деле, два параллельных текста: вербальный исторический и графический. Ни один не иллюстрирует другой в полной мере, они как будто бы сосуществуют, иногда пересекаясь, как люди для того, чтобы обсудить какую-то интересующую обоих идею. Среди графики есть рисунки-размышления, ближе к модернизму их становится больше, местами они ироничны. Рисунки говорят, включаются в повествование – и тоже не только о декоре и даже не только о контрасте, а временами просто о специфике пространства и пластики.

Как это ни странно, пассеизм делает книгу современной, принадлежащей нашему времени, когда манифест модернистского плана кажется безнадежно устаревшим. Но не только он. Книга – вероятно, одна из первых, погружающих, пусть и достаточно специфичным способом, архитектуру в урбанистическую проблематику. Она рассматривает архитектуру не через призму самоценности ее формального языка – классики как таковой, декора как такового, – а через призму города, ставя вопрос не «какой должна быть архитектура», а – какой она должна быть для того, чтобы образовать гармоничный городской ансамбль, причем авторы предлагают принципиально новое средство формирования ансамбля: контраст вместо «иерархии».

К предложенному, разумеется, много вопросов. Модернизм осмыслил помимо прочего тему трущобы, бедного жилья, заменив его на индустриальное с удобствами, но, да, безликое, подчас принципиально нейтральное – обеспечил комфортом тело, проигнорировав душу. Между тем проблема дорогого и дешевого, бедного и богатого жилья осталась, а книга берет ее полностью за скобки, как будто рассматривает архитектуру в пределах Садового кольца или ЖК минимум бизнес-класса, вынося остальное в разряд строительства. Не говоря уже о том, что сама по себе идея «создать», разработать вторую половину контрастной гармонии, учитывая ее по определению подчиненное положение, требует большой доли смирения со стороны архитекторов, которым, в массе, смирение не свойственно. Но как знать. Показательно то, что книга, содержащая, казалось бы, рецепт мирного соглашения, к перемирию не приведет. Ее приветствовали представители «классики», как будто не заметив, что направление, которое они представляют, здесь занимает фоновое, а отнюдь не иконическое положение. Пассеизм такого уровня по определению не смогут принять модернисты. Не говоря уже о том, что крайне утопической кажется идея переориентировать технологии с вентфасадов на некую массивную кладку, которая сама станет носителем декора (в последней идее ощущается наследие модернистской любви к правде конструкции, замененной на правду крепления декора). Стройкомплекс вещь устойчивая, сомнительно что он так вот перейдет на какие-либо квадры, хотя Сергей Чобан на лекции упомянул, что в Германии идут исследования в этом направлении. Впрочем на лекции было не много известных практикующих архитекторов, зато много молодых людей. Интересно, что думают они. Ведь создать феномен, даже еще и «фоновый» – задача на перспективу.