Эрик Оуэн Мосс: «Мы должны быть оптимистами»

Эрик Оуэн Мосс о демократических принципах организации пространства, финансовой отдаче экспериментальных проектов и о смене функции архитектурных памятников.

mainImg


Архи.ру:
– Вашим первым опытом участия в российских архитектурных конкурсах был, насколько я понимаю, проект Мариинского театра в начале 2000-х. Сегодня вы здесь из-за конкурса на IT Технопарк «Сбербанка» в «Сколково» [бюро Э.О. Мосса вышло в финал конкурса, первое место заняли Zaha Hadid Architects – прим. Архи.ру]. Как вы относитесь к идее иннограда «Сколково» и к замыслу строительства нового города в чистом поле?

Эрик Оуэн Мосс:
– Есть замечательный довод, который подходит для любого города с его историей, зданиями, улицами, инженерными коммуникациями, реками, деревьями: город должен продолжать развиваться. Если же вы работаете с территорией, которая никогда не была застроена, то там основным доводом становится возможность сделать что-то новое. Поэтому, если вы оптимистичны, а мне кажется, что без оптимизма делать такие проекты нельзя, так же, как мы были оптимистами, работая над проектом Мариинского театра, проект развития территории с нуля должен быть для вас шансом показать новое время, новое видение банка, новое видение российских официальных структур в новом пространстве.

Эрик Оуэн Мосс в Школе МАРШ. Фото © Илья Локшин. Предоставлено Школой МАРШ
Эрик Оуэн Мосс в Школе МАРШ. Фото © Илья Локшин. Предоставлено Школой МАРШ
Эрик Оуэн Мосс на лекции в Школе МАРШ. Фото © Илья Локшин. Предоставлено Школой МАРШ



– Вы затронули тему репрезентации российской власти посредством архитектуры: полагаете ли вы, что архитектура может изменить имидж страны? И может ли архитектура влиять на политику?

– Архитектура может отстаивать определенные ценности – демократические ценности, принципы организации пространства. Это выражается в том, как вы двигаетесь, как и на что вы смотрите, как вы думаете, куда у вас есть доступ, а куда – нет. Если эта стена стеклянная – я могу видеть свозь нее следующие десять комнат, а если она бетонная, то нет. Если на окнах есть решетки, можно подумать, что мы в тюрьме, а если это просто открытое отверстие, что – на пляже. Как люди двигаются, смотрят, насколько для вас пространство узнаваемо, какие отношения между пространством внутри здания и снаружи, как сооружение взаимодействует с растительностью, с другими зданиями, связано ли оно с соседними постройками или стоит отдельно – все это зависит от принятой организационной стратегии. И, хотя архитектура может влиять на очень многое, мне кажется, она не может изменить политический контекст кардинально, хотеть этого – значит, требовать от нее слишком многого. Но она может использовать определенные символы, встраивая их в конкретные ситуации. И это каждый раз выбор, отбор, то, кто выбирает – по-моему, это важно, ведь судят о постройках и проектах не только архитекторы или конкурсное жюри, но и все остальные люди, даже те, которые еще не родились. Люди приходят смотреть на здания и обсуждают, что было сделано, а что нет, оценивают преимущества того, что было или не было построено, было спроектировано, но не было реализовано. И эта ситуация обсуждения принятых авторами проекта решений позволяет сделать политическое высказывание.

Конкурсный проект IT Технопарка «Сбербанка» © Eric Owen Moss Architects
Конкурсный проект IT Технопарка «Сбербанка» © Eric Owen Moss Architects
Конкурсный проект IT Технопарка «Сбербанка» © Eric Owen Moss Architects



Если вы посмотрите конкурсное задание или программу для IT Технопарка «Сбербанка», в ней говорится об открытости, прозрачности, о новом этапе развития технологий и других подобных вещах. В этом задании разговор о банке ведется в терминах культурных институтов, встроенных в глобальные процессы. Проект предполагает создание около 10 тысяч рабочих мест, также много людей будет жить и работать на прилегающей территории. Они должны иметь возможность прийти в Технопарк, и тогда возникает вопрос, что они будут там делать? Поэтому мы спроектировали рестораны, выставочные пространства, конференц-залы, информационные зоны.

Конкурсный проект IT Технопарка «Сбербанка» © Eric Owen Moss Architects
Конкурсный проект IT Технопарка «Сбербанка» © Eric Owen Moss Architects
Конкурсный проект IT Технопарка «Сбербанка» © Eric Owen Moss Architects



– Учитывая ваш опыт постепенной трансформации комплекса зданий в Калвер-сити близ Лос-Анджелеса, с какой скоростью должен развиваться проект, возникающий в чистом поле, должен он быть таким же медленным, как в случае Калвер-сити, или он может быть динамичным?

– Проект, о котором вы упомянули, затрагивает очень значительную территорию. Он начинался не как единый план, это была серия отдельных заказов, по-своему уникальных, которые можно даже назвать экспериментальными – где-то реконструировались существующие здания, где-то добавлялись новые элементы, где-то менялись конструкции. Но самое интересное, что эта территория стала очень привлекательной для жителей. Когда мы только начинали, это была окраина города, промышленная зона, с железнодорожными путями и производством, созданным еще до Второй мировой войны. Позже производственная база переместилась в Мексику или Китай, и тогда встал вопрос о будущем этой территории, о том, что можно сделать с подобными участками. И владельцы земли решили, что архитектура в данном случае должна стать частью пиара этого района, чтобы сделать его коммерчески привлекательным. И теперь там расположены офисы Nike, Kodak, Ogilvy International, Go Daddy. То есть проект начался как экспериментальный, а в результате характер территории полностью изменился – она стала очень престижной. И сейчас мы делаем там очень необычный небоскреб, над которым работаем последние 10 лет.
Офисное здание Waffle в Калвер-сити © Eric Owen Moss Architects

Возвращаясь к вашему вопросу о скорости развития проекта, с моей точки зрения, это напрямую зависит от намерений собственника и экономической ситуации, особенно в условиях мирового кризиса или постепенного выхода из него. «Переформатирование» бывшей промзоны, откуда выведено все производство, и изменение плотности ее застройки хорошо отражает специфику развития Лос-Анджелеса и местный культ Кремниевой долины. Технопарк в «Сколково», возможно, похож на эту историю, ведь каждый хочет иметь свою Кремниевую долину – в Санкт-Петербурге, Лондоне, Нью-Йорке. Есть ли в этом смысл и можно ли это реализовать – это другой вопрос. Если сравнивать скорость развития и структуру проекта в Лос-Анджелесе и в «Сколково», то проект Технопарка, в отличие от района в Калвер-сити – это единый проект, огромный участок длиной почти 800 м. Хотя он также может быть разбит на много небольших проектов. Эта территория находится в юго-западной части «Сколково», и из-за своей большой пропускной способности она будет сильно влиять на развитие всего иннограда.
Офисное здание Waffle в Калвер-сити © Eric Owen Moss Architects

Одна из проблем Технопарка – в том, что одна архитектурная команда хочет сделать весь проект, весь Технопарк, а это сложно, это фактически то же самое, что построить для частного девелопера целый город. При этом проект важен, поскольку он будет влиять на социальную и культурную жизнь всего «Сколково». Для решения этих проблем можно сделать Технопарк привлекательным для людей, учесть экологическую ситуацию, окружающую среду, продумать его взаимодействие с другими зданиями на территории. В данном случае развитие такого комплекса – это, скорее, вопрос влияний, а не возможности что-то жестко регулировать.
Офисное здание Waffle в Калвер-сити © Eric Owen Moss Architects
Офисное здание «Птеродактиль» в Калвер-сити © Eric Owen Moss Architects



– С одной стороны, сооружения в Калвер-сити и другие ваши здания достаточно минималистичны по решению и выбору материалов (бетон, металл, стекло). И они могут восприниматься как абстрактные композиции, как элементы ландшафта. С другой стороны, в названиях некоторых построек присутствует явный анималистический мотив, как например, офисное здание «Птеродактиль». Что стоит за вашими идеями, с какими образами они связаны?

– На начальном этапе, мне кажется, всегда присутствует несколько разных идей. Архитектура как отражение процесса познания – это поиск, исследование, эксперимент. Но это не творчество по принципу «я могу спроектировать архитектурный объект так или так» с воспроизведением этого подхода в разных городах. Такая позиция означала бы, что у вас есть четкая идея тогда, когда ее не может быть. Для архитектурного процесса моя идея – это чувство, которое у меня есть сейчас, и оно меняется, это то же самое, что стремление быть активным и живым. И архитектура – это производное этого чувства. Поэтому каждое здание изначально «другое», однако оно также отражает часть общих идей и опыта. И идея эксперимента оказывается ведущей для создания архитектуры, независимо от того, к чему относится этот эксперимент – к форме, к пространству, к материалам. Последнее бывает реже, хотя есть один материал, который представляется мне абсолютно фантастическим – это стекло, оно как воздух.

Поэтому я рассматриваю архитектуру как один из пластов культуры. Если вы признаете, что культура изменяется, это не означает, что она становится лучше, она становится другой. Это заставляет нас задавать вопросы, как мы используем вещи, с какими целями, как пространство и материалы воздействуют на людей внутри здания. Но строительство подразумевает и другие вопросы – стоимости, конструкций, технических приемов, экологии, и все они должны ставиться и решаться для каждого конкретного сооружения.

Цель исследования – помочь сделать то, что вы до этого исследования не знали, как сделать. Когда вы пишете, вы заранее знаете, что именно будете писать, но, если бы вы были Джеймсом Джойсом или Эдвардом Каммингсом, вы бы спросили себя: «Что это значит – писать?». Он пишет предложение: заглавная буква, существительное, глагол, точка. Это предложение, но не для Джойса. Поэтому в архитектуре нам также интересно исследование, это скрытый подтекст того, чему посвящен каждый проект. И каждый проект изменяется со временем, причем возможность наблюдать этот процесс в течении долгого времени в Калвер-сити очень необычна.

– В чем заключается принципиальная разница в подходе, когда вы работаете «локально» в Калифорнии, где вы живете, и в Москве, в рамках глобального подхода?

– Простой ответ на этот вопрос – вся архитектура глобальна. Для такого здания, как «Птеродактиль», не имеет значения, где оно находится – в Пекине или в Стамбуле. Этот вопрос, скорее, связан с распространением идей, но, если они связаны с архитектурой, они интернациональны, потому что она развивается в глобальном пространстве. Надо учесть, что для очень маленьких городов такое правило не работает, в то время как в Нью-Йорке, Санкт-Петербурге, Москве, Париже, Лондоне или Пекине, в городах, которые пропускают через себя большие потоки людей, архитектурная дискуссия будет иметь глобальный характер. Поэтому работа над архитектурными проектами в разных местах не делает вас зависимым от того места, где вы живете.
Офисное здание (W)rapper в Лос-Анджелесе © Eric Owen Moss Architects
Офисное здание (W)rapper в Лос-Анджелесе © Eric Owen Moss Architects
Офисное здание (W)rapper в Лос-Анджелесе © Eric Owen Moss Architects

Но есть и другая сторона этого вопроса, которую, думаю, некоторые сочтут важной. Например, я утверждаю, то проект IT Технопарка Сбербанка связан исключительно с российским, с московским контекстом, с контекстом развития кампуса «Сколково». Поэтому международный характер архитектуры выражается в том, что современный мир, его условия определяют, как проект должен выглядеть. Современным представлениям о том, что архитектура должна выглядеть одинаково независимо от места расположения, уже почти 100 лет, и связаны они в большей степени не с Россией, а с Баухаузом и футуристами. Но мне кажется, что они должны быть пересмотрены, потому что, например, проект, который мы сделали для «Сколково», невозможно повторить в другом месте из-за особенностей программы, климата, участка, а также потому, что этот проект может одновременно относиться к российской, московской и глобальной архитектурной дискуссии. Поэтому контекст и условия развития проекта оказываются локальными, а те идеи, которые включены клиентом в задание – открытость, прозрачность, комплексность цифровых технологий – также обсуждаются и в Лос-Анджелесе, и в Кремниевой долине. Хотя эти понятия, которые связаны с социальными и политическими идеями, очень по-разному трактуются в разных культурах и в разных странах, и, когда вы слышите их, будучи русским, вы понимаете их иначе, чем если бы вы были китайцем, французом, американцем. Но мы все-таки надеемся, что такая открытость в конце концов станет общей для всех.

Конкурсный проект Национальной библиотеки имени Хосе Васконселоса в Мехико © Eric Owen Moss Architects
Конкурсный проект Национальной библиотеки имени Хосе Васконселоса в Мехико © Eric Owen Moss Architects



– Работая над таким проектом, как IT Технопарк «Сбербанка», думаете ли вы, что цифровые технологии могут изменить архитектуру или как-то повлиять на нее?

– Это, фактически, вопрос о том, какую пространственную форму имеет Интернет, и это очень интересная тема. Несколько лет назад мы участвовали – правда, не победили, а стали вторыми – в конкурсе на здание Национальной библиотеки в Мехико. Проблема была в том, что никто не мог сказать, что такое библиотека, как связаны форма и функция. У нас был консультант из Стэнфордского университета, который расположен в Кремниевой долине. В Стэнфорде есть две библиотеки, и основное здание называется «Зеленой библиотекой». Это постройка в духе мастера неороманского стиля Генри Ричардсона, потому что архитектура кампуса Стэнфорда очень консервативна. Но, в тоже время, это одна из самых хорошо оборудованных и технологичных библиотек, где я когда-либо был. Книги там сканируются роботами, но при этом мебель в читальных залах – старинная, тяжелая. Поэтому технологии в данном случае не определяют современность архитектуры, вы можете сделать очень «цифровое», продвинутое в техническом плане учреждение и поместить его в здание как в XIX веке.

Технология – это идея, которая, как мы знаем, иногда может быть использована в дурных целях, деструктивно – к примеру, молодыми людьми или правительством. Интрига в том, что технология – вполне естественная вещь. Это то же самое, как заявить: «Книги – это замечательно». Но некоторые книги – да, замечательны, другие – нет, есть и совсем провальные книги. Но если мы говорим о технологии в оптимистическом ключе, мы должны говорить о пространстве, которое очень свободно, очень доступно, оно не должно ограничивать ваши возможности, там информация ценится и передается свободно, а не так, что вы скажете мне, что делать, или я – вам. Это идеал, который основан на оптимистическом отношении к цифровым технологиям и оптимистическом отношении к пространству, к поиску новых форм. И такое отношение способствует созданию новой рабочей среды.

Если вернуться к зданию «Птеродактиль», однажды мы с моим другом Стивеном Холлом пришли туда вечером в пятницу около девяти часов вечера. Офисы там расположены над гаражом, и, когда мы поднялись, мы попали в пространство, полное людей – и это вечером в пятницу. В тот день все были заняты волонтерским проектом для мэра Лос-Анджелеса, направленным на рациональное водопользование. Женщины привели с собой детей, кто-то – домашних животных, поэтому можно было увидеть подушку на столе, а на ней – спящую собаку. На площадке перед зданием шли занятия йогой, жарили барбекю, а в помещении устроили бар, причем не в ресторане на той же улице, а прямо в офисе – бар с пивом. Но уже за углом от «Птеродактиля» район не очень приветлив. В то время как внутри него люди чувствовали себя, конечно, не как дома, но это была гораздо более гибкая рабочая среда, с гибким графиком рабочих часов и отпусков. И, если я правильно понимаю, задание для «Сбербанка» также было ориентировано на создание такой гибкой среды. Не знаю много ли таких мест в Москве, но в Лос-Анджелесе таких мест появляется все больше и больше в районе Силикон-бич [район в Большом Лос-Анджелесе, где базируются порядка 500 технологических стартапов – Google, Yahoo!, YouTube и др. – прим. Архи.ру]. Это тоже оптимизм и энергия – заниматься йогой, рисовать на стекле, играть в пинг-понг в офисе, где нет рабочих столов, нет перегородок. И, если люди работают в таком очень экспериментальном пространстве, получается очень оптимистичное настоящее, которое предлагает сценарий развития для будущего. Конечно, перспективы будущего меняются каждый день, но мне кажется, что это также часть идеи «Сбербанка», которая показывает, что архитектура может сделать для развития рабочего пространства в эпоху Интернета.

– Говоря о «Птеродактиле», вы сравниваете интерьер здания и пространство вокруг него, насколько они различаются для вас? Должно ли городское пространство быть чем-то принципиально иным, нежели пространство внутри здания, требует ли оно специальных методов проектирования?

– Если отвечать на ваш вопрос, имея в виду конкурс «Сбербанка», то из-за того, что участок проектирования очень велик, этот проект больше ориентирован на создание стратегии городского развития, и эти цели важны для проекта «Сбербанка» так же, как и вопросы архитектурной концепции. Но при этом пространство или пространства в интерьере этого здания и вне его работают для решения совершенно разных задач. Центральная часть проекта – это «стеклянный бульвар», он продолжает пешеходную зону, которая идет через всю территорию кампуса. И здесь есть важный момент для архитектурной дискуссии, поскольку, с одной стороны, мы делаем открытое общественное пространство, а с другой – это Россия, и на открытом бульваре можно замерзнуть. Это как если бы мы соорудили крышу над Рингштрассе в Вене – это пространство, где есть кафе, рестораны, места для встреч, выставок. Это городское пространство длиной 800 м, причем единое здание, которое мы спроектировали, можно рассматривать и как целое, составленное из множества частей, которые можно использовать по-разному. Человек, работающий в одной части этого комплекса, может никогда не ходить в другую, или может бывать там каждый день. И бульвар позволяет регулировать эти перемещения, хотя это пространство можно трактовать по-разному, меняя его значение с течением времени и предлагая неожиданные способы его использования. Поэтому гибкость в современном ее архитектурном понимании – это важная часть концепции. Однако не имеет смысла делать нейтральное пространство, где вы можете делать вообще все, что угодно. Иначе говоря, нейтральность необязательно должна быть синонимом постоянства. Наш проект, который должен начаться со дня на день в Барселоне – это превращение электростанции Ла-Термика в отель. Также и Лувр в Париже когда-то был жилым комплексом, а теперь стал музеем. Все меняется, и стремление к нейтральности – это лишь результат неопределенности понятий. Поэтому проект Технопарка для «Сбербанка» состоит из множества отдельных частей, которые могут быть использованы по-разному. Это другое определение гибкости, но, тем не менее, это тоже гибкость.

Проект реконструкции электростанции Ла-Термика в Барселоне © Eric Owen Moss Architects
Проект реконструкции электростанции Ла-Термика в Барселоне © Eric Owen Moss Architects



– Реализуя свои необычные по форме и по структуре здания, как вы сотрудничаете с инженерами, конструкторами? В СССР была долгая традиция типового строительства, когда одни и те же здания и конструкции воспроизводились по многу раз, в разных местах, что стало причиной значительной консервативности стройкомплекса. Как вы видите воплощение своих идей здесь, в России?

– Работа с инженерами – безусловно, важная часть проекта. Но мы работаем здесь, в Москве, с инженерами – московским филиалом ARUP – так же, как мы работаем с инженерами по всему миру. Мне кажется, называя здания «необычными», вам стоит быть осторожнее. Иногда постройка отличается от других, а по сути довольно обычна, а иногда сооружение кажется таким же, как и все остальные, но за этим может скрываться нестандартное решение. Когда мы разрабатываем проект, мы работаем с инженерами очень плотно, потому что строительство – это очень ответственный процесс. Этот процесс должен быть максимально эффективным по использованию времени, проект должен быть экономичен. И то, как мы этого добиваемся, в Америке называется «реализуемостью» идеи (constructability).

Например, работая над одним из проектов в Лос-Анджелесе, мы заказываем сталь в Германии, подрядчики по стали – из Лос-Анджелеса и Оклахомы, а инженеры – специалисты по инфраструктуре – из Европы: вот такая команда ответственна за реализуемость проекта и выстраивает его виртуальную модель, не упуская ни одной детали. И мы видим процесс целиком, понимаем, какие детали надо заказать за 3 месяца, а что – за полгода. Конечно, это не абсолютная защита «от дурака», но близко к этому, такая модель позволяет управлять взаимодействием генподрядчика, конструкторов, производителя стали и архитекторов так, чтобы были понятны все параметры на каждом этапе – последовательность действий, смета, график. Это одно из преимуществ работы с трехмерными цифровыми моделями. При этом все специалисты работают с одной и той же моделью в программе CATIA, которая изначально была создана для авиакосмической промышленности. Поэтому мне кажется, что практические вопросы не противоречат идейным и концептуальным решениям до тех пор, пока кто-нибудь не начнет спрашивать «Что это?» вместо того, чтобы спросить «Как мы можем это сделать?» Вы должны понимать, что вам известно, чего вы хотите, и чего вы не знаете. Тогда можно посмотреть и решить, что сделать так не получится, а вот по-другому – можно попробовать. И в моем офисе дискуссии, как что-то сделать лучше, происходят постоянно.

Другой вопрос – что такое здание, о чем оно говорит нам? А также какие решения стоят за строительством этого здания, например, за решением строить те или иные вещи одинаково. И через двести лет кто-то особым образом поймет ваши приоритеты, ваши ценности, ваш город. Будет ли там разнообразие, интересные различия, а не только однообразная, однотипная, гомогенная среда? Разнообразие на самом деле долговечно, и тогда вы поймете, что потенциальные возможности – только в том, чтобы предложить что-то [новое] как элемент города или здания или предложить как идею, которой присущ оптимизм или энергия или прогрессивная точка зрения. Важно ли это? Мне кажется, да, учитывая опыт проекта в Калвер-сити, о котором мы говорили: он оказался потрясающе успешным с финансовой точки зрения, потому что там была возможность для появления необычных зданий. Большие компании не рассматривают современную экспериментальную архитектуру как отличительный знак своей бизнес-модели, но воспринимают ее как часть своей бизнес-модели.

– Считаете ли вы, что целый город должен быть застроен экспериментальной архитектурой, или она должна появляться только в отдельных местах – зданиях или общественных пространствах? Должна ли быть в городе анонимная или вернакулярная архитектура?

– Я не думаю, что это моя задача – решать это. Мне кажется, это было бы огромной ошибкой или даже самонадеянностью – указывать всем городам, чтобы те строили только современную архитектуру. Задача при городском планировании – создавать возможность для воплощения различных подходов. Если у города есть история или способ себя подать, который существует уже много лет, не думаю, что есть причины поступать подобно Шанхаю и сносить все здания, которые не являются современными небоскребами. Мы сидели в кафе в Шанхае и видели, как сносят очень длинное необычное здание конца XIX века. Я сказал, что его нельзя сносить, а мне ответили, что его надо снести. Мне кажется, есть достаточно пространства и для современной, и для исторической архитектуры. Что сохранять, а что нет – это интересный вопрос и повод для дискуссии, как и вопрос, почему мы не пытаемся сохранить все. Лос-Анджелес – это в большой степени город, который не пытается сохранить ничего. При этом мы раз за разом возвращаемся в палаццо Венеции. Изменяются ли нужды города или нет? Изменяется ли смыслы городской жизни или нет? То, что происходит, это как мне кажется, всегда попытка расставить по-новому акценты в средствах коммуникации, средствах транспорта... Бульвар, предложенный нами в «Сколково», вряд ли будет иметь смысл в другом месте. Поэтому в городе всегда должна быть возможность что-то изменить и переосмыслить. И это не вопрос идеологии или мастер-плана (который мне кажется немного устаревшей конструкцией), но гибкости мастер-плана, когда идеи могут появляться и исчезать, но город остается открытым для новых возможностей и ищет путь к устойчивому развитию с учетом собственной индивидуальности и истории. И «Сколково», и Технопарк «Сбербанка» – это образцы такого подхода, они не будут удовлетворять всех, но они и не должны всем нравиться: всегда могут быть разные точки зрения. Именно поэтому экспериментальный проект – значителен и полезен, он открывает новые территории и вовлекает людей в свое развитие, а это всегда важно для города.

23 Мая 2016

Похожие статьи
Наталья Шашкова: «Наша задача – показать и доказать,...
В Анфиладе Музея архитектуры открылась новая выставка, и у нее две миссии: выставка отмечает 90-летний юбилей и в то же время служит прообразом постоянной экспозиции, о которой музей мечтает больше 30 лет, после своего переезда и «уплотнения». Мы поговорили с директором музея: о нынешней выставке и будущей, о работе с современными архитекторами и планах хранения современной архитектуры, о несостоявшемся пока открытом хранении, но главное – о том, что музею катастрофически не хватает площадей. Не только для экспозиции, но и для реставрации крупных предметов.
Юрий Виссарионов: «Модульный дом не принадлежит земле»
Он принадлежит Космосу, воздуху... Оказывается, 3D-печать эффективнее в сочетании с модульным подходом: дом делают в цеху, а затем адаптируют к местности, в том числе и с перепадом высот. Юрий Виссарионов делится свежим опытом проектирования туристических комплексов как в средней полосе, так и на юге. Среди них хаусботы, дома для печати из легкого бетона на принтере и, конечно же, каркасные дома.
Дерево за 15 лет
Поемия АРХИWOOD опрашивает членов своего экспертного совета главной премии: что именно произошло с деревянным строительством за эти годы, какие заметные изменения происходят с этим направлением сейчас и что ждет деревянное домостроение в будущем.
Марина Егорова: «Мы привыкли мыслить не квадратными...
Карьерная траектория архитектора Марины Егоровой внушает уважение: МАРХИ, SPEECH, Москомархитектура и Институт Генплана Москвы, а затем и собственное бюро. Название Empate, которое апеллирует к словам «чертить» и «сопереживать», не должно вводить в заблуждение своей мягкостью, поскольку бюро свободно работает в разных масштабах, включая КРТ. Поговорили с Мариной о разном: градостроительном опыте, женском стиле руководства и даже любви архитекторов к яхтингу.
Андрей Чуйков: «Баланс достигается через экономику»
Екатеринбургское бюро CNTR находится в стадии зрелости: кристаллизация принципов, системность и стандартизация помогли сделать качественный скачок, нарастить компетенции и получать крупные заказы, не принося в жертву эстетику. Руководитель бюро Андрей Чуйков рассказал нам о выстраивании бизнес-модели и бонусах, которые дает архитектору дополнительное образование в сфере управления финансами.
Василий Бычков: «У меня два правила – установка на...
Арх Москва начнется 22 мая, и многие понимают ее как главное событие общественно-архитектурной жизни, готовятся месяцами. Мы поговорили с организатором и основателем выставки, Василием Бычковым, руководителем компании «Экспо-парк Выставочные проекты»: о том, как устроена выставка и почему так успешна.
Влад Савинкин: «Выставка как «маленькая жизнь»
АРХ МОСКВА все ближе. Мы поговорили с многолетним куратором выставки, архитектором, руководителем профиля «Дизайн среды» Института бизнеса и дизайна Владиславом Савинкиным о том, как участвовать в выставках, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно потраченные время и деньги.
Сергей Орешкин: «Наш опыт дает возможность оперировать...
За последние годы петербургское бюро «А.Лен» прочно закрепило за собой статус федерального, расширив географию проектов от Санкт-Петербурга до Владивостока. Получать крупные заказы помогает опыт, в том числе международный, структура и «архитектурная лаборатория» – именно в ней рождаются методики, по которым бюро создает комфортные квартиры и урбан-блоки. Подробнее о росте мастерской рассказывает Сергей Орешкин.
2023: что говорят архитекторы
Набрали мы комментариев по итогам года столько, что самим страшно. Общее суждение – в архитектурной отрасли в 2023 году было настолько все хорошо, прежде всего в смысле заказов, что, опять же, слегка страшновато: надолго ли? Особенность нашего опроса по итогам 2023 года – в нем участвуют не только, по традиции, москвичи и петербуржцы, но и архитекторы других городов: Нижний, Екатеринбург, Новосибирск, Барнаул, Красноярск.
Александра Кузьмина: «Легко работать, когда правила...
Сюжетом стенда и выступлений архитектурного ведомства Московской области на Зодчестве стало комплексное развитие территорий, или КРТ. И не зря: задача непростая и очень «живая», а МО по части работы с ней – в передовиках. Говорим с главным архитектором области: о мастер-планах и кто их делает, о том, где взять ресурсы для комфортной среды, о любимых проектах и даже о том, почему теперь мало хороших архитекторов и что делать с плохими.
Согласование намерений
Поговорили с главным архитектором Института Генплана Москвы Григорием Мустафиным и главным архитектором Южно-Сахалинска Максимом Ефановым – о том, как формируется рабочий генплан города. Залог успеха: сбор данных и моделирование, работа с горожанами, инфраструктура и презентация.
Изменчивая декорация
Члены экспертного совета премии Innovative Public Interiors Award 2023 продолжают рассуждать о том, какими будут общественные интерьеры будущего: важен предлагаемый пользователю опыт, гибкость, а в некоторых случаях – тотальный дизайн.
Определяющая среда
Человекоцентричные, технологичные или экологичные – какими будут общественные интерьеры будущего, рассказывают члены экспертного совета премии Innovative Public Interiors Award 2023.
Иван Греков: «Заказчик, который может и хочет сделать...
Говорим с Иваном Грековым, главой архитектурного бюро KAMEN, автором многих знаковых объектов Москвы последних лет, об истории бюро и о принципах подхода к форме, о разном значении объема и фасада, о «слоях» в работе со средой – на примере двух объектов ГК «Основа». Это квартал МИРАПОЛИС на проспекте Мира в Ростокино, строительство которого началось в конце прошлого года, и многофункциональный комплекс во 2-м Силикатном проезде на Звенигородском шоссе, на днях он прошел экспертизу.
Резюмируя социальное
В преддверии фестиваля «Открытый город» – с очень важной темой, посвященной разным апесктам социального, опросили организаторов и будущих кураторов. Первый комментарий – главного архитектора Москвы Сергея Кузнецова, инициатора и вдохновителя фестиваля архитектурного образования, проводимого Москомархитектурой.
Прямая кривая
В последний день мая в Москве откроется биеннале уличного искусства Артмоссфера. Один из участников Филипп Киценко рассказывает, почему архитектору интересно участвовать в городских фестивалях, а также показывает свой арт-объект на Таможенном мосту.
Бетонные опоры
Архитектурный фотограф Ольга Алексеенко рассказывает о спецпроекте «Москва на стройке», запланированном в рамках Арх Москвы.
Юлий Борисов: «ЖК «Остров» – уникальный проект, мы...
Один из самых больших проектов жилой застройки Москвы – «Остров» компании Донстрой – сейчас активно строится в Мневниковской пойме. Планируется построить порядка 1.5 млн м2 на почти 40 га. Начинаем изучать проект – прежде всего, говорим с Юлием Борисовым, руководителем архитектурной компании UNK, которая работает с большей частью жилых кварталов, ландшафтом и даже предложила общий дизайн-код для освещения всей территории.
Валид Каркаби: «В Хайфе есть коллекция арабского Баухауса»
В 2022 году в порт города Хайфы, самый глубоководный в восточном Средиземноморье, заходило рекордное количество круизных лайнеров, а общее число туристов, которые корабли привезли, превысило 350 тысяч. При этом сама Хайфа – неприбранный город с тяжелой судьбой – меньше всего напоминает туристический центр. О том, что и когда пошло не так и возможно ли это исправить, мы поговорили с архитектором Валидом Каркаби, получившим образование в СССР и несколько десятилетий отвечавшим в Хайфе за охрану памятников архитектуры.
О сохранении владимирского вокзала: мнения экспертов
Продолжаем разговор о сохранении здания вокзала: там и проект еще не поздно изменить, и даже вопрос постановки на охрану еще не решен, насколько нам известно, окончательно. Задали вопрос экспертам, преимущественно историкам архитектуры модернизма.
Фандоринский Петербург
VFX продюсер компании CGF Роман Сердюк рассказал Архи.ру, как в сериале «Фандорин. Азазель» создавался альтернативный Петербург с блуждающими «чикагскими» небоскребами и капсульной башней Кисе Курокавы.
2022: что говорят архитекторы
Мы долго сомневались, но решили все же провести традиционный опрос архитекторов по итогам 2022 года. Год трагический, для него так и напрашивается определение «слов нет», да и ограничений много, поэтому в опросе мы тоже ввели два ограничения. Во-первых, мы попросили не докладывать об успехах бюро. Во-вторых, не говорить об общественно-политической обстановке. То и другое, как мы и предполагали, очень сложно. Так и получилось. Главный вопрос один: что из архитектурных, чисто профессиональных, событий, тенденций и впечатлений вы можете вспомнить за год.
KOSMOS: «Весь наш путь был и есть – поиск и формирование...
Говорим с сооснователями российско-швейцарско-австрийского бюро KOSMOS Леонидом Слонимским и Артемом Китаевым: об учебе у Евгения Асса, ценности конкурсов, экологической и прочей ответственности и «сообщающимися сосудами» теории и практики – по убеждению архитекторов KOSMOS, одно невозможно без другого.
КОД: «В удаленных городах, не секрет, дефицит кадров»
О пользе синего, визуальном хаосе и общих и специальных проблемах среды российских городов: говорим с авторами Дизайн-кода арктических поселений Ксенией Деевой, Анастасией Конаревой и Ириной Красноперовой, участниками вебинара Яндекс Кью, который пройдет 17 сентября.
Никита Токарев: «Искусство – ориентир в джунглях...
Следующий разговор в рамках конференции Яндекс Кью – с директором Архитектурной школы МАРШ Никитой Токаревым. Дискуссия, которая состоится 10 сентября в 16:00 оффлайн и онлайн, посвящена междисциплинарности. Говорим о том, насколько она нужна архитектурному образованию, где начинается и заканчивается.
Архитектурное образование: тренды нового сезона
МАРШ, МАРХИ, школа Сколково и руководители проектов дополнительного обучения рассказали нам о том, что меняется в образовании архитекторов. На что повлиял уход иностранных вузов, что будет с российской архитектурной школой, к каким дополнительным знаниям стремиться.
Технологии и материалы
Свет и материя
​В новой коллекция светильников Центрсвет натуральные материалы – алебастр, латунь и кожа – создают вдохновляющие сюжеты для дизайнеров. Минимализм формы подчеркивается благородством материала и скрывает за собой самую современную технологию.
Teplowin: новое имя, проверенный опыт в фасадном строительстве
Один из крупнейших производителей светопрозрачных конструкций на российском строительном рынке – «ТД Окна» – объявил о ребрендинге: теперь это бренд Teplowin, комплексный строительный подрядчик по фасадам, осуществляющий весь спектр услуг по производству и установке фасадных систем, включая алюминиевые и ПВХ конструкции, а также навесные вентилируемые фасады.
Архитектурная подсветка фасадов ЖК и освещение придомовой...
Уютно должно быть не только внутри жилого комплекса, но и рядом с ним. В этой статье мы рассмотрим популярные осветительные решения, которые придают ЖК респектабельности и обеспечивают безопасную среду вокруг дома.
Облицовочный кирпич: какой выбрать?
Классический керамический, клинкерный или кирпич ручной формовки? Каждый из видов облицовочного кирпича обладает уникальным набором технических и эстетических характеристик. На примере продукции ГК «Керма» разбираемся в тонкостях и возможностях материала для современных проектов.
Sydney Prime: «Ласточкин хвост» из кирпича
Жилой комплекс Sydney Prime является новой достопримечательностью речного фронта Большого Сити и подчеркивает свою роль эффектным решением фасадов. Авторский подход к использованию уникальной палитры кирпича в навесных фасадных системах раскрывает его богатый потенциал для современной архитектуры.
Возрождение лесной обители. Как восстанавливали старинный...
Во Владимирской области возрожден из руин памятник церковного зодчества начала XIX века – Смоленская церковь на Веретьевском погосте. Реставрационные работы на каменном храме проводились с использованием материалов компании Baumit.
Урбанистика здоровья: спорт в проектах благоустройства
Уличные спортивные зоны являются неотъемлемой частью современной урбанистической среды и призваны, как и благоустройство в целом, стимулировать жителей больше времени проводить на улице и вести здоровый образ жизни. Компания «Новалур» предлагает комплексные решения в области уличного спорта и также является производителем линейки уличных тренажеров с регулируемой нагрузкой, подходящих максимально широкому кругу пользователей.
​Архитектура света: решения для медиафасадов в...
Медиафасады – это инновационное направление, объединяющее традиционные архитектурные формы с цифровыми технологиями. Они позволяют создавать интерактивные здания, реагирующие на окружающую среду, движение пешеходов или даже социальные медиа. Российская компания RGC представляет технологию, интегрирующую медиа непосредственно в стеклопакеты.
Как уменьшить запотолочное пространство для коммуникаций?
Повысить уровень потолка за счет сокращения запотолочного пространства – вполне законное желание девелопера, архитектора и дизайнера. Но этому активно сопротивляются инженеры. Сегодня мы расскажем о красивом и нестандартном решении этой проблемы.
Холст из стекла
Открытие нового корпуса Третьяковской галереи на Кадашевской набережной в мае 2024 года ознаменовало не только расширение знаменитого музея, но и знаковое событие в области использования архитектурного стекла с применением технологии печати. О том, как инновационное остекление расширило границы музейной архитектуры – в нашем материале.
От эскиза до «Дракона»: творческая кухня «Новых Горизонтов»
Компания «Новые Горизонты», отметившая в 2024 году свое 25-летие, прошла путь от дистрибьютора известного финского производителя Lappset до разработчика собственных линеек детского игрового оборудования. За четверть века они эволюционировали от импортера до инновационного проектировщика и производителя, способного воплощать самые смелые идеи в реальность.
​Палитра вашего путешествия
Конкурс авторских палитр для интерьера «Время, место и цвет» в самом разгаре. Его проводит дизайнер, декоратор и преподаватель Виктория Малышева в партнерстве с брендом красок Dulux. Виктория рассказала об идее конкурса и собственных палитрах.
От плоскости к объему: революция в остеклении с помощью...
Моллирование стекла – технология, расширяющая границы архитектурного проектирования и позволяющая создавать сложные геометрические формы в остеклении зданий. Этот метод обработки стекла открывает новые возможности для реализации нестандартных архитектурных решений, сочетая эстетику и функциональность.
Девять правил работы с инженерами
Проектная компания «Траст инжиниринг», работающая с известными архитектурными бюро на знаковых объектах, составила топ-9 правил взаимодействия архитекторов и инженеров, чтобы снизить трудозатраты обеих команд.
Амфитеатры, уличное искусство и единение с природой
В сентябре 2023 года в Воронеже завершилось строительство крупнейшей в России школы вместимостью 2860 человек. Проект был возведен в знак дружбы между Россией и Республикой Беларусь и получил название «Содружество». Чем уникально новое учебное заведение, рассказали архитекторы проектного института «Гипрокоммундортранс» и специалист компании КНАУФ, поставлявшей на объект свои отделочные материалы.
Быстрее на 30%: СОД Sarex как инструмент эффективного...
Руководители бюро «МС Архитектс» рассказывают о том, как и почему перешли на российскую среду общих данных, которая позволила наладить совместную работу с девелоперами и строительными подрядчиками. Внедрение Sarex привело к сокращению сроков проектирования на 30%, эффективному решению спорных вопросов и избавлению от проблем человеческого фактора.
Византийская кладка Херсонеса
В историко-археологическом парке Херсонес Таврический воссоздается исторический квартал. В нем разместятся туристические объекты, ремесленные мастерские, музейные пространства. Здания будут иметь аутентичные фасады, воспроизводящие древнюю византийскую кладку Херсонеса. Их выполняет компания «ОртОст-Фасад».
Сейчас на главной
Механическое «облако»
Инженерно-технический корпус Cloud Engine по проекту шанхайского бюро XING DESIGN переосмысляет тип инфраструктурного объекта в парковом окружении.
Арочные традиции
В интерьерах Центра исполнительских искусств в шанхайском комплексе New Bund 31 главную роль играет мотив арок, напоминающий об античных аренах. Авторы проекта – Neri&Hu Design and Research Office.
Культурный метаморфоз
В рамках реконструкции дома культуры в селе Алтайского края, которая фактически обернулось новым строительством, новосибирское бюро «Формат Проект» решило сохранить функциональную схему предшественника, но критически переработало фасады, добавив современные материалы, большой витраж и, по настоянию заказчика, скатную кровлю.
Бюро эпохи Возрождения
В проектировании новой штаб-квартиры компании BIG в Копенгагене были задействованы все ее подразделения: архитекторы, конструкторы, городские планировщики, ландшафтные архитекторы и промышленные дизайнеры.
МГАХИ 2024: часть II
Еще пять бакалаврских работ, защищенных на «отлично» на факультете Архитектуры МГАХИ: жилой комплекс в Казани, а также несколько туристических кластеров разной специфики – от устричных ферм и терм до горнолыжного курорта и городского общественного центра.
Очередная революция
Здание нового сеульского Музея робототехники и искусственного интеллекта по проекту турецкого бюро Melike Altınışık Architects по сути и по образу стало его самым крупным экспонатом.
Слои и уровни полета
Проект этот давний – ТПО «Резерв» выиграли конкурс в конце 2011 года, здание сдано в эксплуатацию в 2018 – то есть даже почти «архивный»... Но он малоизвестен, что несправедливо, поскольку ни разу не устарел. А остается актуальным, почти образцовым архитектурным высказыванием в жанре штаб-квартиры. Особенно, надо сказать, офиса авиационной компании. На офис Аэрофлота в Шереметьево он и похож, и не похож. Скорее родственен: развивает тему в узнаваемом авторском направлении Владимира Плоткина. Подробно разбираемся со зданием ОАК в Жуковском, рассматриваем свежие фотографии Алексея Народицкого – съемка стала возможна только теперь, поскольку сейчас территорию привели в порядок.
Арт-лабаз
К своему 800-летию Юрьевец планирует обзавестись арт-резиденцией, которая займет здание лабаза – исторической деревянной постройки, сохранившейся недалеко от дома-музея Весниных. В проекте приспособления бюро APRELarchitetcs руководствуется идеями знаменитых братьев-архитекторов и на первый план выводит подлинные конструкции.
МГАХИ 2024: часть I
Представляем восемь бакалаврских дипломных работ факультета Архитектуры, которые были отмечены на защите и получили оценку «отлично». Все они посвящены образовательных комплексам и культурным центрам с разнообразной географией – от Сириуса до Павловского Посада.
Светопись
Разбираем архитектурное решение дома «Чайка» архитекторов DNK ag – не так давно, в 2023 году, он реализован в составе «коллекции» авторских решений ЗИЛАрта. Там, как известно, все дома подчинены дизайн-коду, но различны. Этот – отличается не только белизной и лаконизмом, но и тонкой работой на ограниченном числе приемов, которые вместе дают то, что можно смело назвать синергией.
Красота и нюансы материи
Книга «Архитектурный бетон. Практика применения в России» соединяет два подхода к рассказу о технологии: практическую, точную, – и творческую: тут собраны примеры современных российских реализаций, которые используют бетон, эстетизируя его открытую поверхность. С обзора книги, главным редактором которой стала Анна Мартовицкая, мы начинаем спецпроект, посвященный архбетону, и планируем в дальнейшем его развивать.
Настоящая «Большая глина №4»
В китайском Исине открылся Музей глины UCCA по проекту Кэнго Кумы. Покрытый глиняной черепицей гороподобный объем отсылает к форме традиционных печей для обжига керамики.
Блинчик с арабеской
В Дубае открылся ресторан сети «БлинБери», интерьер которого разработала волгоградская студия Rogojnikov&Sorokin. С помощью резных панелей из фанеры архитекторы решили сразу несколько задач: придали помещению с высокими потолками уюта, закрыли инженерные коммуникации и объединили символы двух культур.
Вера и каштаны
Интерьеру кафе в Воронеже, названному в честь Веры Комиссаржевской, бюро Tou Architects придало театральности за счет акцентной стены с мозаикой, в которой зашифрован важный городской символ. «Мозаику-приму» оттеняют винтажная мебель, темное дерево и фактурная штукатурка.
Казус Нового
Для крупного жилого района DNS City был разработан мастер-план, но с началом реализации его произвольно переформатировали, заменили на внешне похожий, однако другой. Так бывает, но всякий раз обидно. С разрешения автора перепубликовываем пост Марии Элькиной.
Жизнь в каньоне
Щелевые каньоны гор в штате Колорадо интерпретированы в проекте многоквартирного дома One River North пекинского бюро MAD в центре Денвера.
В поисках клада
Бюро GAFA совместно с Tegola и Архитайл в рамках воркшопа фестиваля Москомархитектуры «Открытый город» организовало экспедицию на карельский остров Кильпола. Там, среди мхов и скал, студенты искали ответ на вопросы – что такое сакральное, где оно живет, чем питается? В этом участникам помогали ландшафтный инженер Евгений Левин и художник Николай Рерих, а также лось и отсутствие сотовой связи. Рассказываем, как всё было.
Пресса: Архитектор Максим Атаянц — о выставке «Три времени...
Как не думать о Римской империи, когда в Пушкинском музее в Москве только что прошла эстетская выставка «Три времени Рима»? И теперь гравюры из коллекции, которую архитектор Максим Атаянц собирал долгие годы, обсуждают урбанисты со всей страны: вновь оказалось, что древнейший мегаполис — это база, и мы до сих пор не выучили его уроки.
Архитектурный гуманизм
Психиатрическая лечебница Compos Mentis по проекту бюро SPACEMAGUS в индийском городе Ранчи представляет собой альтернативу государственным больницам, редко учитывающим в своей архитектуре нужды пациентов.
От Канонерки до Териберки
Публикуем лучшие дипломные работы Санкт-Петербургской академии художеств имени Ильи Репина, подготовленные в мастерских Феликса Буянова и Вячеслава Ухова в 2024 году: парк у Финского залива, крематорий на Канонерском острове, застройка территории ЛенЭКСПО и Музей китов в Териберке.
Архитектура комфорта
Учебный центр Гронингенского университета по проекту KAAN Architecten задуман как серия пространств для занятий, отдыха и общения студентов с вниманием к их физическому здоровью и психологическому комфорту.
Завтрак у воды
На набережной в Волгограде открылась кофейня, над интерьерами которой работало бюро Rogojnikov&Sorokin. Архитекторы подчеркнули преимущества советского неоклассического павильона, в котором когда-то продавали мороженое, добавив современных деталей и непринужденного шика
Пустыня в алмазах
Гостиница по проекту шанхайского бюро SHUISHI в пустыне Тэнгэр на севере Китая развивает тему бриллиантов и звезд.
Реставрируя, оживляй
Публикуем лучшие дипломные работы Санкт-Петербургской академии художеств имени Ильи Репина, подготовленные в мастерской Николая Смелкова в 2024 году: ревитализация балкарского аула, реставрация монастыря в Новой Ладоге и приспособление под новую функцию Пеньковых амбаров на Тучкове буяне.
Ледокол Баумана
На прошедшей неделе Сергей Кузнецов показал журналистам кампус МГТУ имени Н.Э. Баумана. Мы хотели сделать по итогам показа репортаж – а получился репортажище, пространный в унисон с масштабом новой Технологической долины на Яузе. Рассказываем об экскурсии, структуре «долины» и особенностях ее архитектурного образа. Нам показалось, что авторы тут стремились к архетипическим формам современности. Их тут немало, и в общем, и в частностях. К примеру, все фасады стеклянные – подчиненные особенной форме, или нет... Но не только.
Залететь в тренды
Бюро Izi Design спроектировало для Ульяновска гибридное двухуровневое пространство, которое объединяет ресторан, студию флористики, лекторий и салон красоты. Интерьеры предлагают посетителям череду популярных в последнее время приемов: от оливкового дерева в кадке до шлакоблоков в качестве элемента дизайна.
Пресса: Рухнет ли центр Петербурга? Градозащитники правда...
Давно идут разговоры, что исторический центр Петербурга разрушается. Есть ли риск того, что он действительно однажды рухнет? Почему строгие законы об охране памятников не решают всех проблем? Чем вредно поклонение прошлому как самоценности? И, конечно, самый главный вопрос — что нужно делать, чтобы старый Петербург достался нашим потомкам в состоянии еще лучшем, чем он достался нам? Специально для «Собака.ru» архитектурный критик, автор телеграм-канала «Город, говори» Мария Элькина задала самые неудобные вопросы главному краеведу Петербурга Льву Лурье и девелоперу Игорю Водопьянову и собрала гид.
В золотой обертке
Новое здание библиотеки района Фар-Рокавей в Нью-Йорке стараниями архитекторов Snøhetta и художника Хосе Парла получило золотые стеклянные фасады, будто расчерченные перьевой ручкой.
Преемственность и развитие
Публикуем лучшие дипломные работы Санкт-Петербургской академии художеств имени Ильи Репина, подготовленные в мастерской Никиты Явейна в 2024 году: авторы предлагают идеи для Музея блокады и намывных территорий в районе поселка Горская, а также новый туристический объект в Териберке.
Под руководством архитекторов
100-километровая лондонская линия Елизаветы, охватывающая 41 подземную и надземную станцию и обслуживающая более 200 млн пассажиров в год, получила Премию Стерлинга как лучшее сооружение Великобритании-2024.