Строительство, надо сказать, развернулось не то чтобы быстро: несколько лет жители Москвы, постоянно проезжая здесь по Третьему кольцу, имели возможность наблюдать рост бетонных каркасов и их постепенную облицовку. Сейчас возведение комплекса ускорилось, он готов больше чем наполовину. Осенью 2017 открылись корпуса гостиницы 5* и апарт-отеля Hyatt Regency, спроектированные архитекторами SPEECH, летом 2018 – следующий ряд из трех офисных корпусов севернее, между двумя поперечными проездами. На следующем пятиугольном участке продолжается строительство ЖК «Арена Парк», три из его домов, вдоль западного контура участка, сданы весной текущего года. Пять П-образных корпусов здесь отведены под апартаменты, один угловой, почти квадратный в плане и выходящий на ТТК – офисный. Всё: гостиницы, офисы и жилье, – размещается на общем пятне двухъярусной парковки.
Мы привыкли к Арене Парку, из-за того, что он расположен на одном из самых заметных мест Москвы, перекрестке ТТК с Ленинградским проспектом, за прошедшие 2-3 года стало казаться, что он был здесь всегда. Между тем с ним связано несколько тем: роста масштаба московской застройки, ощущений, возникающих внутри и собственно архитектурная – двух «рук», играющих одну пластическую партию. Комплекс дорогой, фасады каменные, архитекторы смогли позволить себе здесь достаточно ресурсоемкие решения, работу с материалом и формой.
Время роста
Высотность, определенно, повысилась. Москва растет вверх быстро и решительно, за Ленинградкой к югу – ЖК «Царская площадь» бюро SPEECH, до 19 этажей, напротив шедевр московского модернизма, «Дом на ножках» Андрея Меерсона, 14 этажей плюс опоры. В перспективе БЦ Нордстар, 42 этажа, еще чуть дальше Сити. Город вырос, теперь пятиэтажки со стороны улицы Марины Расковой, кстати не вошедшие в программу реновации, выглядят паузой, слепым пятном.Сергей Чобан рассматривает «Арену Парк» – застройку вдоль Башиловки, – прежде всего как градостроительный ответ, группу объемов, уравновешивающих крупную, хотя и не то чтобы высокую, градостроительную доминанту – здание реконструированного стадиона «Динамо». Архитекторы SPEECH занимались мастер-планом всей территории Динамо, включая парк и стадион, и вели проект реконструкции стадиона, первая версия которого была предложена Эриком Эгераатом и затем переработана Дэвидом Маникой.
«Стадион – это большой и заметный, в чем-то «экзальтированный» объем, – говорит Сергей Чобан. – Такого рода иконическая архитектура требует достойных кулис – «корсета» или «оправы», а в окрестностях, напротив, наблюдается множество пустот, «проседаний» застройки. Кроме того сами по себе трассы Ленинградского проспекта и ТТК в этом месте – очень широкие, расстояние между зданиями с разных сторон проспекта почти 200 м, такие пролеты тоже требуют архитектуры значительного масштаба. На мой взгляд теперь дома ЖК «Царская площадь», с одной стороны, и Hyatt, с другой – неплохо «держат» перекресток, работают как два «бастиона» на углах развязки. Возможно, Hyatt даже мог бы быть чуть выше. Их архитектура, с одной стороны, фоновая, сдержанная, а с другой – она насыщена деталями, что позволяет лучше воспринимать фасады человеческому глазу».
Тихий город
Удивительно, но несмотря на соседство двух шумных трасс, комплекс, если съехать с ТТК на дублер и войти внутрь, оказывается довольно тихим внутри, вероятно из-за того, что трасса достаточно далеко, а между корпусами образуется сравнительно спокойный, если учесть расположение участка в целом, и благоустроенный городок. В нем даже есть несколько наземных парковок. Слева, к северу, парк Динамо, в торце, вдоль эстакады Ленинградки, длинный сквер Динамо, обустроенный в результате конкурса 2015 года. Летом там совершенный покой, только подъезжают дорогие машины с людьми в костюмах да пробегают участники каких-то фестивалей, призванных разнообразить пятизвездочную жизнь. Открылось несколько ресторанов, один выстроил внушительную террасу со стороны сквера.Одним из достижений проекта 2010 года Сергей Чобан считает, помимо уменьшения плотности предшествующего проекта вдвое, появление разрывов между корпусами. Действительно, зигзаг-«змея» ушел, разделился на отдельные здания, между которыми появились «прострелы» – цезуры, в сторону парка и трассы. Один из лучей, между домами в западной части ЖК, направлен в центр парка.
Благоустройство по современным московским меркам обычное, хотя и не дешевое: трава, подсветка, в том числе встроенная в мощение, ритмическое чередование светло-бежевых и темно-серых плит откликается на фасады, где известняк соседствует с темным камнем и стеклом. Некоторые фасады в солнечный день отбрасывают на асфальт блики, которые рифмуются с вымосткой. Ходить вокруг и внутри довольно приятно и легко, возможно благодаря близкому расположению зданий, – им в целом удалось уловить масштаб исторического города XVIII–XIX века, подчеркнув типологическое сходство фактурой натурального камня. Подобный образ сейчас часто озвучивают в рекламных буклетах, он стал этакой притчей во языцех, но поймать нужную интонацию получается далеко не всегда. Здесь, пожалуй, получилось. Причем с трассы это совершенно не чувствуется, необходимо погулять внутри.
Два пианиста
Работая вместе, деликатно чередуя объемы, SPEECH и «Резерв» разыграли ту же «карту», что и в Wine house и нескольких других проектах: одни классицисты, другие модернисты, одни апеллируют к архетипам наследия, другие – не разрушают их, но приводят к более смелым, алгебраическим, свежим решениям. Все это – в рамках общей респектабельности, фактуры плотного белого камня и стекла и даже близкого цвета.«Цвет камня в наших зданиях более светлый, почти белый», – замечает Владимир Плоткин. И действительно, камень здесь белее, и между корпусами возникает гризайльно-акварельная игра оттенков, как будто мазков, слегка отличающихся по тону, создающих еле заметную, но возможно ощутимую на уровне подкорки вибрацию. Действительно, если все было одинаково белым или предсказуемо бежевым, было бы скучнее.
Камень – в случае со зданием Hyatt травертин, – укрепили для российских условий. Русская зима вредна для травертина, влага в кавернах замерзает и может их разрушить, повредить структуру камня. Каверны заполнили смолой вакуумным способом и армировали с незаметной тыльной стороны.
Ар-деко+
Первый блок корпусов, завершенных, как мы помним, осенью 2017 – гостиница и апарт-отель Hyatt, спроектированные и построенные SPEECH. Два здания выстроены трапециевидным «покоем», крылья раскрыты на север, на кровлю двухъярусного стилобата. Между корпусами – целиком стеклянный, почти зеркальный, но достаточно крупный и весомый, двухъярусный переход с волнообразным верхом и конференц-центром внутри. Он нависает над входами в гостиницу – слева, и в апарт-отель справа, образуя защиту от дождя – своего рода массивный «козырек», общий для двух зданий; зеркальное стекло отражает мощение и улавливая дополнительную толику света и изменяя ощущение пространства зеркальным потолком и стенами, играя с перспективой.В стеклянном створе входа гостиницы хорошо виден интерьер просторного лобби и эффектная винтовая лестница без дополнительных опор – ось входного пространства, освещенная сверху через овальный купол во втором этаже.
«В нашей стране почти нет новых отелей с высокими входными холлами и ясным пространством общественных зон, нередко все тесновато и запутано. – говорит Сергей Чобан. – Думаю, нам удалось восполнить этот пробел, создать высокое, репрезентативное пространство, где легко сориентироваться и понять, где конференц-зал, а где бассейн. Мы вынесли все технические структуры наверх, освободили холл от лифтовых шахт и соединили весь «костяк» здания централизованно в систему анфиладных, просматриваемых, раскрывающихся друг за другом пространств по горизонтали и вертикали. Получилось достаточно эффектно: бассейн нависает над входом и освещен естественным светом сверху и с торцов, вся плавательная дорожка получила дневной свет, один из видов – на «волну» конференц-зала. Фитнес-центр получил шикарный вид на Ленинградский проспект, бар на верхнем этаже – большую террасу. Внутри отель выглядит не скучно, а репрезентативно, парадно, что важно для гостиниц такого класса и звездности. Неудивительно, что Hyatt принимал гостей финала ЧМ’18».
Эффектная лестница холла (его интерьер и все общественные пространства разработаны Ara design) окружена широкими круглыми колоннами, которые облицованы полосками мрамора, похожими на каннелюры – прием, известный по московскому метро и американскому ар-деко.
Стилистике ар-деко, обобщенной и настроенной на восприятие XXI века, но вполне узнаваемой, подчинен внешний облик обоих корпусов, хотя они и различаются в нюансах. На сходство работают сочетание камня, стекла, тонких бронзово-золотистых металлических рамок, обрамляющих все элементы нижнего яруса, и угловатых «восьмерок», вставленных в рамы окон верхних ярусов. С ними перекликаются темно-желтые вертикальные полоски между окнами, определенно напоминающие каннелюры, а с «каннелюрами» – фризы горизонтальных полос стилобата, бежевых и черных, вызывающих уже не классицистические, а ретро-техногенные ассоциации, напоминающие о предметах дизайна 1930-х – 1960-х, радиоприемниках и хиппи-автобусах. Здание оказывается целиком подчинено схеме вертикальных и горизонтальных полос, которые «держат» его объем достаточно жестко, как часть механизма, каннелюры ассоциируются здесь с треками какого-то конвейера, – возможно, это определено соседством автомобильной развязки, ведь ближайший сосед фасадов Хайата – эстакада Ленинградки. И полукруглый эркер на углу ТТК напоминает не столько конструктивистский «нос», например, как у Наркомзема Щусева, сколько поворот механической ленты или шарнир. Намек на классическую архитектуру настолько вплетен здесь в образность технического плана, что они срослись, даже сложно отделить одно от другого.
Верхний ярус первого корпуса решен как терраса под крупным каменным козырьком, а часть технических сооружений оформлена как широкие скругленные каменные столбы, напоминая одновременно и традиционные «трубы с парохода» дома-корабля, и скульптурные вентшахты Марсельской единицы Ле Корбюзье. Эта форма, если конечно запрокинуть голову и рассматривать верх гостиницы, достаточно ясно апеллирует к прототипам классического модернизма. В «Доме-сороконожке» Андрея Меерсона прямо таких форм нет, но – можно себе представить, что объемы на кровле Хайат перекликаются с его овальными лестницами-башнями.
Архитекторы соединили в формах корпусов Hyatt прямоугольник и круг, – поясняет Сергей Чобан, – сочетание, типичное, по словам архитектора, для допетровской архитектуры. Из соединения получились в целом ортогональные, несмотря на трапециевидное расширение, объемы, и строгая сетка фасадов, а также два полукруглых эркера, формирующих южный фасад с помощью симметричной стереометрической фигуры, немного напоминающей растянутый эспандер. Внимание: эркер, видимый в Третьего кольца, не единственный, у него есть пара с противоположной стороны. Из сочетания прямоугольника и круга получилась также обтекаемая скругленная форма углов объемов и пилястр, – отчего здание выглядит оформленным, очень добротным, или даже качественно «обтесанным», как хорошее украшение или предмет ювелирного искусства, – особенность, присущая архитектуре ар-деко и, возможно, наиболее ярко подчеркивающая родство здания Hyatt с ним.
Второй корпус, тот, что делает первый шаг вглубь участка, не так жёсток с переплетением вертикалей и горизонталей. Здесь появляется стена, окна попарно по горизонтали объединены неглубокими филенками, каннелюры намечены тоньше – ассоциации с «постконструктистской» архитектурой 1930-х здесь сильнее. Хотя родственность корпусов очевидна: она проявляется в общем решении стилобата из двух высоких общественных этажей, оформленного лопатками черного камня, разделяющими широкие, витринного типа окна с бронзово-металлической разрганкой, широким фризом полосатого камня, опоясывающим оба здания выше стилобата, как будто их перевязали лентой. Надо сказать, тема «перевязанности лентой» в данном случае важна, она еще нам встретится в дальнейшем.
Модернизм
Два офисных здания, спроектированных Владимиром Плоткиным, занимают угловые положения в третьей линии, они фланкируют третий офисный корпус архитекторов SPEECH. И демонстрируют иной, во многом противоположный – так и задумано, показать две «руки» – подход к форме. Помимо ощутимо более светлого, почти белого, цвета – здесь вообще нет скругленных углов, все углы прямые, кое-где острые. Так и вспоминаются известные стихи про овал и угол. Сами углы – в предыдущих зданиях каменные, а здесь часто раскрываются угловым окном, а там, где окна на углах сделать было нельзя, появляются обозначающие их ниши-филенки, отмечая единство логики построения. Профилировка минимальная, ее нет, никаких срезов, скруглений, ступенек, филенок.Окна и простенки чередуются в шахматном порядке, но в восточном корпусе их высота один этаж, ритм фасадов западного объединяет по два этажа в высокие стройные ленты и здесь между двухъярусными лентами появляется тонкая горизонтальная полка, самого простого контура, без профилировок. Здание кажется составленным, как гробница Хатшепсут, из поставленных друг на друга пилонад. Такие опыты, с множеством пилонад, в современной архитектуре известны, в них прочитывается латентная классика, но в очень лаконичном изводе.
Но пилонады – не каждая, а через одну – еще и экспериментируют с шириной проемов, плавным градиентом уменьшая и увеличивая проемы то в ту, то в другую сторону. Методом ассоциаций это построение напоминает металлофон, по которому молоточким провели по туда, то сюда – в детстве мне всегда казалось, что когда звуки делают при этом «вжжжик», то и клавиши немного меняют ширину под напором руки. Еще башня напоминает игру Дженга, где из сооружения надо вытаскивать кубики: чередование градиентов производит впечатление устойчивой нестабильности, качания. Покрутишь головой, глядя на него – того гляди закружится. Эффект организован методом оп-арта: межэтажные линии в результате кажутся не горизонтальными, как будто полы внутри «заваливаются». Но тряхнешь головой – наваждение проходит, все же не все полосы градиентны, а через одну, если бы таким градиентным был каждый этаж, ощущение было бы, надо думать, слишком сильным.
Игру подхватывает пара прозрачных решеток-«пергол», вырезанных в теле здания, внизу – в качестве угловой галереи, вверху как обрамление террасы; и над входом во втором ярусе. В сущности та же сетка, но объем «вынут», и на северо-западе, где угол здания острый из-за конфигурации участка, он удален, как будто для удобства пешеходов, чтобы «срезать» маршрут. Не то чтобы это существенно уменьшало путь, но интересно само возникающее в результате ощущение относительности массы, отсутствия жесткой предопределенности – объем не строгий кубик, из него можно что-то вынуть: вспоминаем Дженгу. На ту же относительность, на оттенок нестабильности, работают и градиенты ширин. В какой-то степени подход противоположен основательной, ненарушаемой симметрии 5-звездной, то есть серьезной и респектабельно-устойчивой по определению, гостиницы. Там – контрабас, басовитый и весомый, здесь – какой-то легкий клавикорд или даже тема из «Алисы в Стране чудес», книги, которую, как известно, написал математик, играя с лингвистикой. Угловые корпуса предстают своего рода математической игрой, достаточно абстрактной для того, чтобы не вызывать никаких сомнений у поверхностного зрителя, но исподволь раскачивающих, облегчающих сугубую серьезность соседей, превращая камень – по ощущением – в бумагу или гипс, материалы для логической игры.
Приемы, от лаконичной сетки до срезанного, или «вынутого» угла, встречаются в работах Владимира Плоткина. Вспомним хотя бы офисное здание на улице Красина, где методом среза с прозрачной решеткой устроена галерея первого этажа. А игра с плавно изменяемой шириной окон напоминает центральный ризалит Wine house. Но и различия очевидны: в здании на Красина не было и следа неустойчивости, разве что чуть-чуть, для облегчения целого. Здесь образная неустойчивость, открытость на грани хрупкости тонкого дерева на ветру, причем несколько углов ветром как будто уже выдуло, – стала основой сюжета. Сравним опять с гостиницей: она не просто очень структурна, детализирована, устойчива, она еще и многократно «перевязана» горизонтальными полосами. Хрупкий объем корпуса «Резерва» едва схвачен тонкими полками и стоит, как кажется, на моральном стержне какого-то внутреннего упорства.
Второй, восточный, корпус ТПО «Резерв» использует те же принципы, но каменных поверхностей здесь больше, шахматный порядок строго соблюден – никаких оптических качаний, вырезы входных лоджий массивнее, верхняя пергола только намечена черными вставками. Поверхность цельная, никаких профилировок нет совсем, даже тонких полок. Зато каменные простенки между окнами обведены тонкими отступами и выглядят как костяшки домино, равномерно выстроенные с нахлестом вокруг окон, что тоже антиклассично, поскольку хоть и не скрывает, но маскирует, а значит эстетически игнорирует межэтажные горизонтали. Корпус более весом и основателен, его стереометрия серьезнее, правила строже, хотя шахматный ритм окон все равно противопоставлен «классической» клетке, в которой окна принято ставить одно над другим.
Если первый корпус был похож на неустойчивую конструкцию тонких пилонад, то второй как будто блок известняка, аккуратно обтесанный, с вырезанными «по линейке» проемами. Что и понятно – он представляет свою версию комплекса городу, машинам, едущим по кольцу, он должен быть прост, ясен и «работать» издали. А стройный, тонкий, колышущийся западный корпус обращен к парку, отсюда различия в трактовке одной темы.
Неоклассика или модерн?
Здание SPEECH в обрамлении двух башен «Резерва» остро отличается. Оказавшись между минималистскими пропилеями, авторы пошли от ар-деко вглубь и обратились за поддержкой к модерну. Причем скорее даже не к архитектуре модерна начала века, прямого сходства здесь нет, а к его плакату и гравюре, что позволило укрупнить форму. Модерн, как известно, был тотальным стилем, который стремился захватить собой все виды искусства и больше внимания уделял дизайну, оформлению, всяким оберткам и афишам. Для кого-то это милые мелочи, а для стиля это был способ проникнуть в жизнь людей и коммерцию повсеместно. К чему это я? – а к тому, что средний корпус, если подумать, похож на подарочную коробку в плиссированной бумаге, перетянутую орнаментальными лентами. Ленты, надо сказать, даже не модерн, а неоклассика: гирлянды с рельефом лаврового венка напоминают о Максе Клингере и еще о доходном доме 1917 года на Краснопролетарской улице, в двух шагах от офиса SPEECH, там они обрамляют подъезды, есть ощущение, что архитекторы попросту заметили их, идя мимо на работу, и развили тему, превратив в основную и «скрестив» с модерном из-за укрупнения элемента.От гирлянд, вероятно, происходит и двойная «перевязанность» корпуса: они сами перевиты, и в то же время опоясывают здание.
«Плиссировка» очень крупная – это ряды треугольных эркеров, одна часть каменная, другая, пошире, стеклянная. Углы скруглены по большому диаметру, их сочетание с широкими плоскими вертикалями напоминает сытинскую типографию «Утро России» и банковские здания Китай-города. Но не совсем: зигзаг, перевязанный «лентами», все же впрямую не похож ни на одно здание модерна. Объемный трехгранный эркер там появиться с легкостью мог, а треугольный вряд ли. Так что, с одной стороны, сходство, а с другой – довольно высокая степень обобщения и остранения – вызывают довольно неожиданный эффект при восприятии; оно кажется модерном, который крутнули как юлу, и его фасады «поехали» по часовой стрелке – ощущение, построенное примерно как стена-штора Джулио Романо в палаццо дель Те, найденное маньеристами и в современной архитектуре популярное, поскольку связано с нашим представлением о динамике архитектуры, искусства в основе статичного, но увлеченного намеком на движение.
Дальнейшее развитие темы в домах ЖК следует тем же принципам, разве что напряжение сопоставления несколько размывается – «руки» и подходы заметно разнятся, а материал, пропорции и композиция едва-едва, что обеспечивает цельность. Высотность к северу растет, а композиция, начатая трапециевидным «покоем» гостиницы, завершается подобным ему домом с раскрытыми крыльями, обращенными навстречу крыльям гостиницы, то есть внутрь территории. Четыре П-образных дома-рамки раскрыты к общему бульвару, но сохраняют и собственные дворы. «Резерв» придерживается тонкой минималистической решетки, раскрывает стеклянные углы – SPEECH варьирует классические мотивы и орнаментику.
Есть и еще одна особенность: при всем имманентном различии подходов, подчеркнутом в тонкостях, здания поставлены рядом, достаточно плотно, и в некоторых вещах, помимо сходного материала, «взаимопроникают». К примеру можно вспомнить, что зигзагообразный фасад в других случаях – любимый прием Владимира Плоткина, вот он появляется не только в доме-воспоминании о модерне, но и во входной группе здания «Резерва» напротив – как будто один корпус отпечатался в другом. Но при восприятии существенны еще и отражения. Стекла здесь имеют достаточно высокий коэффициент зеркальности, конечно не блестят как новогодняя елка, но отражают отлично, и ходя между зданиями мы видим одно из них в стекле другого, что довольно занимательно, особенно там, где три разных корпуса поставлены рядом. Один подход буквально накладывается на другой, и тут становится очевидна важность единого кода, пропорций и близкого материала, наличие некоей общей базы. Заметим, что соседство разных фасадов в рамках близкой высотности и пропорционального строя – особенность исторического города, а вот взаимодействие через отражения скорее модернистский прием, распространившийся в эпоху качественного, и желательно чтобы и хорошо вымытого, стекла. В данном случае мы наблюдаем, как этот модернистский принцип проникает в комплекс, построенный на принципах нового урбанизма, помогает выстраивать отношения между разными пластическими подходами, разбрасывает солнечные зайчики вокруг, формирует некий новый, в сущности, конгломерат, вариант города, который одним определением: классический, современный, – не опишешь. Что и правильно, подхода-то здесь – как минимум два, оба играют на хорошем пластическом уровне, и темы вступают в диалог на равных, задавая даже разные пути такого диалога.