Раис Баишев: «Я упаковываю пространства»

Один из основателей архитектурного бюро «Остоженка», главный архитектор таких проектов, как здание Международного Московского банка, ЖК в Одинцово и балашихинские «Акварели», – об участи ГАПа, профессиональных предпочтениях и отличии модного от современного.

28 Октября 2015

Интервью

Строительство Архитектура

Архи.ру:
Вы работаете в мастерской с момента основания. История создания «Остоженки» хорошо известна, чтоб не сказать – хрестоматийна. Вот это начало – что оно значило лично для вас?

Раис Баишев:
К тому времени, когда мы перешли из государственных учреждений в свободное плавание, в стране уже созрели условия, чтобы могли возникнуть такие вот частные бюро. Но и мы к тому времени уже имели серьезный опыт работы, и новая ситуация никак не могла освободить нас от обязательств перед профессией. Так что для меня изменилось мало что. Напротив, вместе с большей свободой возросла и ответственность – прямо пропорционально инициативе. Мы начали работать, и команда сложилась. Можно сказать так: самое ценное из прошлой жизни нам удалось перенести в бюро «Остоженка», прежде всего – приверженность командной игре. Это до сих пор остается величайшей ценностью для каждого из нас.

Есть ли у вас некая специализация в рамках бюро?

Вы знаете, это неизбежно возникает везде, где люди работают в команде. Кто-то себя заявляет умеющим делать что-то лучше другого, и это становится его специализацией, его ярлыком, его ярмом, и со временем начинает его возмущать – как же так, ведь я на самом деле ярче, шире, богаче! Но архитектура – такая профессия, что специализаций этих ровно столько, сколько есть настоящих архитекторов. Посмотрите на действительно крупных мастеров – разве можно спутать их работы? Никогда. Это проявления личности, причем неповторимые проявления. Отказаться от этого очень трудно, да и не нужно вовсе отказываться.

А лично вам что ближе?

Участь ГАПа в том, что он отвечает в проекте за все. Тем она и сложна, и тяжела, но и заманчива… Всякая работа состоит из анализа и сборки. Чем шире ты видишь все предпосылки и составляющие предстоящей работы, все векторы, которые на него влияют, не только узкопрофессионального смысла, – тем точнее решается конкретная задача. А дальше вовлекаются действительно некие предпочтения, даже лучше сказать – симпатии. Кому-то нравится работать с плоскостью, кого-то увлекают структуры, которые возникают в процессе работы. Я знаю свой арсенал. Меня интересуют пространство, пластика, взаимодействие с контекстом. Что есть материал для архитектора? Если у живописца это полотно и краски, у скульптора – кусок глины или камня, то у нас это пространство, то есть пустота! Я однажды задался вопросом – в чем моя работа? Я – упаковщик пространств. Я упаковываю пустоту по законам экономики, в соответствии с нормами и правилами, но прежде всего по законам гармонии, чему нас в архитектурной школе учили...

zooming — Раис Баишев

Фотография предоставлена АБ Остоженка

А если говорить о бюро «Остоженка» в целом – есть ли у него собственная ниша?

Тот жанр архитектуры, которым занимается бюро «Остоженка», для нас давно сложился. Мы, естественно, стремимся расширить эти рамки, не забиваться в «нишу», но все равно знаем, что наше, а что не совсем. Для каждого из нас спроектировать индивидуальный жилой дом куда сложнее, чем жилой комплекс на две тысячи квартир. Так или иначе это транслируется вовне, и к нам поступают именно наши заказы – как правило, крупные городские формы. Потому что в чем преуспел – в плену того и находишься.

Существует ли какой-то этап работы, который вам нравится больше других?

Самое завораживающее – когда в самом начале оказываешься один на один с неизвестностью. Это момент, когда человек может забыть о себе перед необъятностью возможных решений. Этот этап – он мне даже снится. И иногда ловишь себя на мысли: что-то давно не было этого ощущения невесомости, этого прекрасного чувства, когда возникает такой детский восторг перед новой игрой. И вслед за неуловимым моментом интуитивного решения начинается долгое воплощение.

Бывает ли, чтобы вы о чем-то жалели – о сделанном или несделанном? Или смотрите на уже реализованный объект и понимаете, что нужно было сделать не так?

Я думаю, это наивно – считать, что можно что-то переделать… Вообще всегда с трепетом ждешь момента между окончанием строительства и почти неизбежным началом искажений объекта, чтобы успеть как-то объяснить самому себе, что же сделано и что не так. Вот в этот момент что-то осознаешь, да. Мне, кстати, довелось уже пережить, что построенное мной когда-то здание было снесено. Со всем хорошим, что в нем было, и с тем, что не случилось. Понадобилась другая функция на этом месте – и снесли. Но мне даже не жалко, знаете. Надо, очевидно, философски к этому относиться – такой вот урок жизни. Чем дальше, тем более временным становится все вокруг. Если раньше вещи делались навечно, то теперь не дай бог кто-то задержится с заменой старого телефона, телевизора, автомобиля на новые. И к архитектуре это тоже относится. Фасады стали заменяться легко, как одежда, что не мыслилось раньше. Но, видимо, это нужно принять как знак времени.

Наверняка в вашей практике как ГАПа были случаи, когда вы сталкивались с теми или иными непредвиденными препятствиями и приходилось их некими нетрадиционными способами обходить…

То, о чем вы говорите, в старину называлось «анекдот». Не в сегодняшнем понимании анекдот, а такая история из жизни, смешная или трогательная даже. Вот прибегает однажды мой заказчик с горящими глазами и говорит: «Так хорошо продается верхний этаж, давайте еще один добавим!»

Или, например, известная история со стеклянным «кармашком» в ограждении террасы Международного Московского банка (ныне ЮниКредит)?

Ну да, это анекдот в хорошем смысле слова. Притча. Но это уже не моя история. И я знаю достаточно много интересных людей, кто сходу расскажет вам множество анекдотов из своей жизни. А может быть, и из моей…

Тогда я задам более серьезный вопрос – есть ли у вас стилевые предпочтения в архитектуре?

Очень многое зависит от того, какие ценности в нас заложены изначально, что мы ценим из того, что предшествовало нынешней действительности. Например, 1920-е годы, когда наша страна была в авангарде мировой архитектуры. Нам повезло учиться у мастеров, которые в то время создавали новую картину мира. Представьте, сколько эпох они пережили, чтобы преподать нам то, что ценит весь мир, но не ценила страна! Драматичная история отечественной архитектуры благодаря учителям стала для меня сильнейшим личным переживанием еще в студенчестве. И определила, как всякая правда и откровение, приоритеты в жизни и профессии.

Могли бы вы как-то сформулировать свои творческие принципы?

Наверное, они еще в процессе формирования. Конечно же, есть некие убеждения, они складываются из собственной практики и осмысления всего, что мы видим вокруг. Для меня очень важно, чтобы в процессе работы возникало что-то новое. Все, что делается, – это поиск того, чего еще не было. При этом мы стремимся к тому, чтобы не делать модных вещей. Ведь модное – это что? То, что легко проглатывается, копируется, превращается в массовое. Значительно интересней, если удается работать на уровне типологии пространств, помня, что есть небо, земля и Божий свет.

Что еще для вас принципиально важно в работе?

Очень важно правильно выстроить диалог. Сначала с заказчиком. Затем с коллегами. А в конечном счете возникает диалог объекта с контекстом и сам объект начинает диктовать, что ему нужно. И если город «принял» построенное, а заказчик готов продолжить диалог на новые темы – работа удалась. Но в случае неудачи на любом из этих уровней пенять не на кого. Тогда говоришь: «ГАП здесь я. Валите все на меня».

Не страшно?

Не страшно, нет. Знаете, архитектура – это профессия для смелых и отважных.

Большое спасибо за этот разговор. Конечно, мне хотелось бы еще спросить, что у вас на столе сейчас, чем вы в данный момент занимаетесь…

Да тем же самым. Теми же пространствами и их упаковкой. Видимо, это пожизненно. По крайней мере я очень надеюсь.

28 Октября 2015

Беседовала:

Лилия Аронова

Похожие статьи