Пять художников-графиков: Выбор Сергея Эстрина

Сергей Эстрин: 
– Cложно выработать какой-то четкий критерий для оценки уровня графической работы. Если отталкиваться от противного, от того, что не нравится, – то однозначно не нравится, когда талантливые рисовальщики воспроизводят фотографии. Такая графика поразительна только тем, что передает изображения с высочайшей точностью, ее образы выглядят как живые. Для меня это совершенно точно не критерий выбора. Мне важно, чтобы при взгляде на работу сразу возникало желание додумывать ее. Чтобы появлялся целый ряд ассоциативных образов, аллюзий, даже ощущений и эмоций. Нравится, когда начинаешь следить за линией, за тем, как вел ее автор, и нравится размышлять, почему он сделал так, а не иначе. С архитектурой примерно так же – меня увлекают многозначные здания, когда можно наслаждаться разными ракурсами, разными возникающими образами и открытиями...

1.
Павел Бунин (1927-2008)
 

Очень люблю его графику. Она очень разная. У Бунина был, например, период, когда он рисовал пятнами. В детстве у меня были книжки с его иллюстрациями. Помню его потрясающие иллюстрации к Пушкину. Очень нравится, как он работал с лирикой Омара Хайяма. Или вот этот рисунок: по живости линии, по недосказанности – это интереснейшая работа. Бунину не нужно вырисовывать всю фигуру, весь объем, это лишнее, – сама линия, то, как она идет, и передает смысл образа. Где-то кажется, что рука задрожала, линия обрывается – но это не потому, что художник слабый, а потому что так надо для передачи смысла. И вот вы смотрите на эту линию – прерывистую, нервную, разную по толщине – и она рассказывает всё, что нужно. Для меня это высочайший уровень, совершенно потрясающая графика. Причем я уверен, что Бунин рисовал это без всякой подготовки, натурщица ему вряд ли позировала. Я сознательно пытаюсь повторять такую манеру ведения линии, рисую так горы... В такой манере – полулиниями – пытаются рисовать многие художники, но получается далеко не у всех.
2.
Станислав Ноаковский (1867-1928)

С его творчеством я познакомился в институте. Ноаковский – русско-польский архитектор и график, жил на рубеже XIX–XX веков, до революции преподавал в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, был членом Императорской Академии Художеств. Он был великолепным акварелистом, рисовал архитектурные памятники. Студенты его обожали. Сохранилась фотография, где он во время лекции рисует мелом на грифельной доске, объясняя архитектурные стили. Я живо представляю себе, как он сначала показывает, что отличает, скажем, стиль рококо – пропорции, элементы, сочетания, соотношение масштабов стен и декора. И делает это все быстро, несколькими штрихами, но так, что схвачена суть. То есть на очень художественном и профессиональном уровне. Я могу себе представить, как было обидно студентам, когда он стирал одну вещь и начинал рисовать другую, возможно, не менее гениальную...

Так же и в этих акварелях: здесь передано главное. Ноаковскому не нужно было прорисовывать каждую деталь, каждый рельеф, как если бы он копировал фотографию. Вместо этого он концентрируется на сути: передает пространство, мощь, ритм, пропорции, впечатления от них. Это очень сродни тому, как вообще работает наша память – стираются мелочи, остается общий впечатливший нас образ. Так и Ноаковский – он схватывает образ целиком. Очень архитектурный, очень правильный, как мне кажется, подход к рисунку.
3.
Джованни Баттиста Пиранези (1720-1778)
 
Если честно, не все в творчестве Пиранези меня трогает. Античные памятники, виды Рима, его архитектурные пейзажи не вызывают у меня сильных ощущений. Это очень здорово сделано, продумано, выверено, но не заставляет волноваться. И совсем другое – это его фантазии на тему тюрем, его «Темницы» – серия из 16 листов. Архитектурные безумства, совершенно невозможные в реальности, в которых он уже себя ничем не ограничивал. В этих листах он построил запредельный мир, сложный, увлекательный, мистический, захватывающий. Я однажды купил целую книгу ради нескольких репродукций «Темниц» Пиранези. Эти работы очень личные, эмоциональные, и, главное, очень современные, хотя и были впервые изданы в середине XVIII века.
4.
Савва Бродский (1923-1982)

Отец Александра Бродского. Закончил МАРХИ. И в его книжной графике, действительно, чувствуется архитектор. Здесь есть контраст, пропорции, какая-то суровость, безусловно, чувство линии и формы – все вместе это производит сильное впечатление. Он умеет мастерски нагнетать тему – посмотрите на эти горланящие головы, их так много, что кажется, вы уже слышите, физически ощущаете их смех. Фигуры Дон Кихота и Санчо в центре этого моря голов прорисованы так, как будто их делал скульптор. Очень хорошая графика. За иллюстрации к «Дон Кихоту» Савва Бродский получил золотую медаль московской книжной ярмарки, Испанская королевская академия изящных искусств избрала его академиком-корреспондентом.

А его листы к «Ромео и Джульетте» – тоже потрясающие и очень архитектурные. Об этом говорит и уже сам тот факт, что это серия, – то есть автор задает ритм и, значит, работает как архитектор. Здесь есть и оси, и уходящая в бесконечность перспектива, и скульптурно прорисованные фигуры, задающие масштаб этой колоннаде и нефу. Очень красиво. Бродский умеет передать точку зрения человека, который смотрит на гигантов. Как архитектору мне тут абсолютно все понятно, может быть, поэтому и нравится.
5.
Эгон Шиле (1890-1918)

Австрийский художник, ученик Климта, после его смерти был фактически художник номер один в Австрии, но умер в 28 лет от испанки. У него много живописных картин и несколько тысяч рисунков. Его работы очень интересны. Удивительный талант. И узнаваемый, и разнообразный. Возможно, если бы он прожил долгую жизнь, то стал бы и скульптором, потому что его вещи очень скульптурны, а может, и архитектором... Он очень правильно видит, убирает лишнее и добавляет какую-то необычайно острую эмоцию. У него невероятно замечательная линия, словно обнаженный нерв. Его живопись не отделима от графики. Даже те вещи, которые раскрашены, абсолютно графичны.
Его портреты – ни в коей мере не шарж, не карикатура, где тоже стараются ухватить главное. Он тоже немного меняет пропорции, вытягивает их. У Шиле замечательная школа, он, безусловно, знает и пропорции, и анатомию, но умеет заострить их и передать так, что каждая линия начинает звенеть натянутым нервом, ее практически слышно.

А его архитектурные рисунки, которые гораздо реже публикуются, чем портреты, просто великолепны по какой-то своей простоте. И здесь он тоже видит главное. Казалось бы, самые обычные домики, никому не придет в голову их запечатлеть. Но несколько акцентов – и вы по ним узнаете начало 1900-х, настроение модерна, хотя ни одной линии от модерна, от ар нуво здесь нет.