Авангардное архаическое, или идентичность XXI века

Как многие ещё вероятно помнят, тема прошедшего в декабре фестиваля Союза архитекторов России «Зодчество» получилась многосоставной и провокационной: «Актуальное Идентичное. К 100-летию русского авангарда». Кураторы, Андрей и Никита Асадовы, организовали на фестивале обсуждение темы, и сейчас предоставили нам ее стенограмму для обнародования и дальнейшего обсуждения. Разговор об идентичном, консервативном, авангардном состоялся 20 декабря в Гостином дворе на фестивале «Зодчество»-2014.

***

zooming — Круглый стол «Актуальное Идентичное» в рамках фестиваля «Зодчество» 2014, 20 декабря. Фотография предоставлена куратором фестиваля Андреем Асадовым

Андрей Асадов (архитектор, куратор фестиваля): Тема, предложенная экспертным советом – «Актуальное Идентичное. К 100-летию русского авангарда» – дает богатую пищу для размышлений. Может ли авангард быть идентичным? Может ли традиция быть актуальной? Совместимы ли вообще эти понятия? Осмысляя данную тему, мы пришли к выводу, что авангард и есть возвращение к живой, начальной традиции, которая, подобно глубинному потоку, питает душу народа. Каждый новый авангард очищает, оживляет традицию, дает потоку новое русло.

Что, на наш взгляд, может составлять идентичность русской архитектуры – так это способность всевмещения, принятия любых влияний, переплавка традиций разных народов и рождение из них доселе невиданного. Подобно тому, как прозрения рождаются на стыке разных дисциплин. По меткому выражению Андрея Чернихова, русская архитектура – это питательный бульон, переплавляющий любые традиции.

Другой вопрос, какой рецепт бульона у современной российской архитектуры? Какие вызовы дает современное общество, какие задачи ставит перед ней? Способна ли архитектура стать драйвером развития российской культуры, придать ей новые смыслы? Нам очень хотелось бы услышать ваши ответы на эти вопросы.

Никита Асадов (архитектор, куратор фестиваля):
Надо сказать, изначально выбранное экспертным советом название темы для меня самого было неясным, поскольку актуальное никак не связывалось с идентичным, и уж совсем непонятно было, как это все соотносится с темой столетия авангарда. В этом смысле предложенное нами «Актуальное наследие» звучало гораздо более понятно и нейтрально. Сейчас я понимаю, что выбор нашего варианта названия стал бы большой ошибкой, поскольку он сглаживает все острые углы и не спровоцировал бы эту дискуссию.

Пожалуй, лучший разговор на эту тему состоялся у меня вчера после спектакля театра Стаса Намина «Победа над солнцем» с охранником, который рассказал, что какое-то время работал в Третьяковке, когда там ещё висел «Чёрный квадрат» Малевича. Он сказал такую фразу: «Авангард я понимаю, но не люблю его» и привёл цитату из спектакля: «Всё хорошо, что хорошо начинается. Мир погибнет, а нам нет конца!» Он прекрасно понимает, что эти слова о революции, также как и пафос авангарда, направлены на уничтожение прошлого, а мы удивляемся, что это искусство остаётся невостребованным, и памятники архитектуры гибнут. В этом смысле наше общество поступает гораздо мудрее профессионалов, игнорируя то искусство, которое призывало к уничтожению мира. Исходя из логики самого авангарда, лучшее, что можно сделать с его наследием сегодня – это тотально и безоговорочно его уничтожить.

В какой-то момент мы, как кураторы, поняли, что единственный путь реабилитировать наследие авангарда в глазах нормальных людей, – признать его одной из составляющих идентичности русской архитектуры. Да, конструктивисты не щадили прошлое, – как не щадил его царь Петр и князь Владимир, утверждая новую парадигму государства, как не щадили его и 60 лет назад, презрительно окрестив всю предыдущую архитектуру «излишествами». И сегодня мы совершаем ту же ошибку, ставя в авангарде пафос революции и уничтожения прошлого выше идеи созидания нового быта и нового человека. Не лучше ли нам, людям понимающим и ценящим искусство со всеми его противоречиями, признать, наконец, те созидательные моменты, которые несло в себе искусство 20-х годов, вместо того чтобы нахваливать смелость, с которой авангардисты ломали опостылевшее прошлое ради прекрасного нового мира?

Андрей Боков (архитектор, президент Союза Архитекторов России):
Здесь нет такого вопроса, который не был бы задан, или который подозревается, или присутствует, не будучи высказанным. То есть вы предлагаете нам сейчас ответить на все те вопросы, которые накопились лет за сто.

Андрей Асадов:
Лучше сделать это сейчас, пока кто-то другой не сформулировал ответы за нас, архитекторов.

Андрей Боков:
Это хорошая мотивация. Я могу по мере того, как эти темы назывались, их комментировать. Во-первых, и европейский, и российский авангард действительно всегда старался обратиться к архаике – Хлебников, Пикассо и пр. – это совершенно ясно. Искать корни, искать основания, очищать, все это с пуризма началось, опираясь только на основы и только на вечное. С этой точки зрения авангард есть попытка выйти за пределы времени, за пределы пространства, за некие ограничения, за пределы контекста как такового и вообще создать нечто иное. Это понятно, и это дало поразительный результат, выстроило ту архитектуру, которая наполнила собой пространство XX столетия и ввела в круг актуальных тем, помимо архаики, всё то, что было низовой, профанной архитектурой, всё то, что породило модернизм и другую архитектуру за рамками стилей. Архитектуру вне времени, архитектуру прагматичную, циничную и т.д. и т.д., которую сегодня некоторые называют дизайном. И это тот мир, в котором мы живём, который пришёл ещё до индустриальной революции, пришёл с новым языком, с новыми способами изготовления предметов, сделал славу машинам и прочим вещам. На самом деле, мир сегодня довольно чётко складывается между этими двумя полюсами: консервативным, традиционным и полюсом прямо противоположным. Это было описано замечательным образом лет пятьдесят назад, в блистательной статье, которая была плохо переведена и называлась «Мавзолей против компьютеров». В каких отношениях пребывает авангард и некая другая традиция, монументальность. В принципе, это война со временем, это наша потребность любым способом сохраниться, выжить и т.д. Это иной способ найти некое лекарство бессмертия.

У авангарда, как вы справедливо сказали, очень глубокие основания, очень глубоко таящиеся в природе человека опасение и страх, желание выжить, всё это питает авангард в том числе. Есть ещё одна тема, это тема связи авангарда с утопией и то, как этот авангард замечательным образом интегрировался и входил в ткань того же Сталинского периода и всего остального. Конечно, он гораздо более подвижен, противоречив, сложен, чем может показаться на первый взгляд. И вообще, как я уже давно говорил и говорю, надо представлять мир не как линейное, наступательное, одностороннее движение, а как движение гораздо более сложное, направленное, по крайней мере, в две противоположные стороны. В общем, это всё, что я хотел сказать. Я считаю, что вам удалось это показать, продемонстрировать здесь, с чем я хотел бы вас поздравить, Андрей, Никита, в частности, и всех кураторов, которые вам в этом помогали. Давайте подумаем, что мы сделаем темой следующего Зодчества.

Евгения Репина (архитектор, участник спецпроекта «Будущее. Метод»):
Добрый день, меня зовут Евгения, я из Самары. Мне кажется, что авангард – это выход за привычные рамки и внесение в профессию совершенно непривычных смыслов – в пространстве, во времени. Авангард сменил позицию автора и позицию творца, вместо классических традиций, когда анонимный автор, плюс этика, когда автор презентует не свою концепцию, не свою идеологию, когда он максимально анонимен и, как не странно, эта традиция очень этична, мы видим города и общество, которые получились в результате этой классической традиции. Особенно европейские города. Авангард 20-х годов, классический авангард, он сказал: минус этика и плюс автор. Каждый творец хочет выстроить свою собственную вселенную и совершенно не обращает внимание на то, кому это служит, к чему это приводит. Мне кажется, что будущее лежит двумя плюсами: плюс автор и плюс этика, нам нужно взять из традиций этическую парадигму, а из авангарда позицию автора, и совместить, хотя, возможно, это парадокс. Автору нужно приобрести чувство солидарности, понимать, где он находится, кому он служит, что его роль должна измениться, его позиция не предъявить новую вселенную, новый язык, новую этику, а, возможно, слезть с этого олимпа, или всем встать на олимпы, это такое общество, где все авторы – гении.

Относительно российской ситуации, мне кажется, эта мысль особенно актуальна в отношении того, что происходит в стране, в архитектуре, в профессии, мне кажется, первое – это нужно стать честными. Архитектурная ситуация в провинции – это просто катастрофа. Это очень выгодный симбиоз власти, которая отчитывается миллионами квадратных метров, не заботясь о качестве. Вся катастрофа в том, что люди довольны, потребители, которым достается низкокачественная среда. Нужно обозначить эту ситуацию, определить её как ненормативную, ненормальную. Вторая проблема, которая происходит в провинции, это то, что 100% наших студентов идут работать в Москву, или доучиваться за границу, мы всё время остаёмся в одиночестве. Это фабрика профессионалов, которые не задерживаются в городе. Этическая идея, проблема новой этики, новая позиция автора, который готов стать участковым архитектором, архитектором квартала, как мы его называем, мне кажется очень авангардна. Плюс этика и плюс автор. Авторов должно быть много, потому что очень много задач, они бесконечны, у нас вся страна. Каким-то образом не совпадает количество работ и количество персонала, это как-то нужно совместить. Например, есть участковый врач или участковый милиционер, должен быть и участковый архитектор.

Сергей Малахов (архитектор, участник спецпроекта «Будущее. Метод»):
Позиция, к сожалению, почти обречённая на поражение, поскольку в ситуации колониальных правителей, которая происходит в провинции, такие интеллектуальные и интеллигентные проекты практически невозможны. Они могут существовать только в рамках отдельных, кухонных, бесед, выступлений одиночек и прорывных концепций, которые привозят на выставку и существуют в интеллектуальном пространстве. Естественно, мы надежду не теряем, уговариваем студентов оставаться, но ничего обещать не можем. То, что касается авангарда, конечно, это вопрос очень философский, потому что авангард и тирания – это очень близкие понятия, таким образом понятия художника и понятия революционера очень сблизились в определённое время, начиная с французской революции, а может быть даже и с ренессанса. В России это проявилось в очень сильной и боевой форме. Русский авангард во многих аспектах неотделим от европейского, скажем, того же голландского стиля, но, скажем прямо, мы больше, наверное, увлекались внешней формой, чем пространством как главной категорией модернизма – чем занимался Корбюзье, главный художественный авангардист XX века, человек, который по сути создал все ключевые парадигмы современного архитектурного проекта. То, что касается наследия Корбюзье, Малевича и т.д. – это художественный эксперимент, который, по-видимому, в российской архитектурной культуре будет продолжаться и усиливаться. На это нужны и деньги, и личный героизм отдельных авторов. Я думаю, что это надо приветствовать, потому что, здесь я позволю себе немного не согласиться с Женей, художники всегда останутся, и они будут нуждаться в собственном высказывании, поэтому художественный эксперимент будет продолжаться, и я думаю, что никто не вправе запретить развивать эту блестящую русскую традицию.

Однако авангард обрёк художника на уединение, он по сути сидит в своём гнезде, то есть он не является человеком профессии. Если бы не было уединения, то не было бы и художественного эксперимента. Авангард это и есть позиция отшельника, который противостоит обществу, и в этом смысле авангард высок. А в том ключе, когда он интерпретировался в массовой архитектуре, и довёл ее до инфаркта – это авангард тех деятелей, которые редуцировали архитектуру до массового безумия. То, во что превратились Казимир Малевич и Корбюзье в условиях массовой профессии, это конечно безумие и абсурд. Поэтому очень странно воспринимается разговор на лекции, когда нам говорят: вот, посмотрите, какой модернизм, то, на что мы плевались ещё XX лет назад, а теперь голландцы приезжают и говорят: «О, какой у вас модернизм», о наших микрорайонах, «давайте посмотрим на ваш модернизм», посмотрите пожалуйста, пока ещё немножко осталось. Это никакой не модернизм, это последствия модернизма.

Дмитрий Фесенко (гл.редактор журнала «Архитектурный вестник»):
Я бы хотел обратить внимание на то, что структурообразующий основой авангарда является разрыв с традицией и перерыв постепенности, разрыв восприятия. Именно эта особенность рифмуется с основаниями «русскости». Вся русская история – это перманентный перерыв постепенности, причём ускоряющийся. Наверное, этот перерыв постепенности можно связывать с таким явлением, как раскол Москвы в XVII веке. Если говорить о блестящей выставке, мне очень понравилась выставка «Генетический код» и школа «МАРШ», мне кажется, что это две выставки, где концентрируется тема, предложенная Союзом архитекторов и кураторами, братьями Асадовыми. Одна из работ, а именно Тимура Башкаева, с его полумостом, где появилась вторая долька, была одна, потом появилась вторая, они очень характерны, эта разорванность сознания, характерная как для русской традиции, так и для авангарда. Ещё в одном из проектов, принадлежащих бюро ПЛАНАР, идентичность предстает как пустое место. В аннотации к этой работе говорится о том, что она может быть познана лишь рефлексивно, то есть иными культурами или иным временем. Находясь внутри, мы не можем оценить тот самый контур идентичности. Это такая полемика со Шпенглером, который в своём «Закате Европы» говорил о том, что все культуры, начиная от фаустовской и заканчивая восточными, это вещи в себе, то есть принципиально непознаваемые и герметичные относительно друг друга. В этом, конечно, есть противоречие. Что касается авангарда, перерыва постепенности и русскости – мне кажется, что это три составляющие, которые являются доминантными и объединяют в том числе и эту выставку, и кураторский проект.

Андрей Асадов:
Если можно, я бы хотел скорректировать направление дискуссии и, помимо вопроса «Кто виноват?», связанного с идентичностью русской архитектуры, отвечать сразу и на второй вопрос: «Что делать?», то есть, какие вызовы стоят перед современной российской архитектурой?

Тимур Башкаев (архитектор):
Это вопрос, который меня волнует, потому что ответа у меня нет! Первое, я подхватываю тему Димы Фесенко, что авангард – это постепенное напряжение. Для меня авангард не равен современной архитектуре, модернизму. Вначале, когда современная архитектура появлялась, она была авангардом, смена парадигм, поиск нового идеала. Сейчас, когда модернизм утвердился, он развивает идеал, и для меня это не является авангардом. Поэтому, когда задаётся вопрос – настало ли время нового авангарда и пора ли его менять, для меня стоит вопрос – поменялись ли идеалы, которые были заложены в начале современной архитектуры? В этом смысле для меня речь идёт не о современной архитектуре и классике, а именно старая-новая парадигма. Хотел бы вступить в дискуссию с Андреем Владимировичем Боковым – авангард отталкивается от архаики в смысле того, что он не продолжает постепенный рост и развитие того, что было, а, понимая, что идеалы поменялись, он откатывается назад, отрезает те виды, которые были, отталкивается от архаических форм и всё равно двигается дальше, вперёд от новой позиции. Поэтому для меня то, что видим сейчас, такой поток современной архитектуры, не является авангардом, они просто развивают те идеалы, которые были. И если мы хотим что-то новое, мы должны понять, есть ли у нас в обществе какие-то новые идеалы, которым должен авангард соответствовать. Если да, то надо искать, если нет, то будет идти мэйнстрим, современная архитектура, которая раньше была авангардом.

Михаил Филиппов (архитектор):
Довольно сложно оценить весь эстетический героизм того, что сделали в 20-х годах. Я лично знаком с некоторыми мастерами конструктивизма и отлично понимаю всю художественную систему, ценности, которые мы черпаем, и как это строится, по каким законам и т.д. Поэтому я считаю, что самая большая беда авангарда заключается в том, что он убрал из самого художественного творчества, которым является архитектура, систему понимания того, как это рисуется. Потому что, если говорить о пропорциях, даже у Мельникова и у Корбюзье довольно трудно, а пропорции – это есть не куча различных заклинаний: пространство, форма, объём, идея и т.д., это на самом деле есть техника, которой мы обязаны следовать, когда мы делаем архитектуру большую, городскую и маленькую. Авангард – это замечательный росток, который не дал ни одной школы, ни один из мастеров авангарда не дал ни одной школы, её не бывает. Это моё мнение.

Введение авангарда в область наследия создаёт некоторую опасность, кто-то говорил до меня, что мы в область наследия можем ввести все наши спальные районы, причём не только у нас, а во всём мире. Авангард таит в себе опасность ещё и с точки зрения идентичности, так как в буквальном смысле идентичность – это соответствие. Архитектура не нуждается в какой-то специальной идеологической идентичности, она всё равно будет идентична, что бы мы ни пытались на неё навесить. К примеру, сталинская архитектура, – несмотря на свой виртуозно нарисованный ордер, – всё равно сквозь него проглядывает конструктивистская сетка, я сейчас не буду говорить более жёсткое определение, уже не говоря об истоках и т.д. – это такой лицемерный палладианский фасад, который так же лицемерен, как и Сталинская конституция, самая свободная в мире. А с точки зрения нашей национальной идентичности, которая у нас на сегодняшний день ассоциируется с патриотичностью, у меня есть шутливое предложение, вот Никита Явейн выставил сегодня на выставке банку огурцов, такая банка идентичности, я предлагаю добавить к этому ещё экспонат: двойную, соединённую банку пива и назвать её «Старый мельник».

Александра Селиванова (искусствовед, куратор спецпроекта «Конструктивизм на Шаболовке»):
Я попробую с другой стороны подойти. Относительно вопроса «Кто виноват?» мне хотелось бы сказать, о том, насколько мы вообще понимаем авангард, и что в нашем сознании произошло за последние лет 50. У меня есть большое подозрение – мы видим форму, но не видим содержания. Я имею в виду, что то социальное, политическое, что содержалось там, о чём говорил идеолог архитектурного авангарда Лев Троцкий, говоря о перманентной революции и т.д., это было в конце концов приведено в эстетическое любование, и сейчас все проблемы с наследием связаны с этим непониманием. Мне кажется, что во многом мы ещё находимся внутри парадигмы модернизма, потому что мы не разделяем форму и субстанцию и, отторгая субстанцию, мы не сохраняем памятники авангарда. Говоря «мы», я имею в виду чиновников и общество, которому неприятно наследие конструктивизма, на самом деле мы боремся с идеями, которые несёт эта архитектура. Поэтому относительно того, что делать касательно наследия, мне кажется, что нужно как-то отстраниться и отнестись к этому, как чему-то уже пройденному, перестать это ненавидеть и начать ценить как часть наследия, ценной субстанции, а не идеи. Когда мы занимались Шуховской башней, мы столкнулись с мнением, что в этом нет ничего такого, мы возьмём и соберём её заново из других материалов, в новом месте, потому что ценна форма, а не сама вещь. С тем же мы сталкиваемся и с домом Наркомфина, и с прочими объектами. Это проблема авангарда.

Что касается архитектурной практики, то я бы не сказала, что авангард – это разрыв традиции, потому что всё не так однозначно, если читать их тексты и внимательно смотреть за тем, что они говорили и думали. Это очень ценное и до сих пор не осознанное, не переваренное отношение ко времени и пространству, это вот такое «дзенское» переживание «здесь и сейчас», мне кажется, это следует извлечь в качестве опыта, не пластику, не формообразование, не эксперименты, а именно ощущение своей причастности и конечно же жизнестроительный пафос авангарда, то есть амбиции архитектора, который пытается сдвинуть с места власть и даже занять место власти. Это то, почему боролись с авангардом в первую половинуXX века. Мне кажется, что этот пафос для современного архитектора очень важен, то есть вернуть себе достоинство и осмыслять себя как человека, который может менять реальность вокруг себя, менять устройство жизни. Я считаю, что это то, что потеряно в профессии.

Дмитрий Михейкин (архитектор, куратор спецпроекта «Неоклассицизм ВДНХ»):
Я бы хотел обратиться непосредственно к нашей городской и сельской среде и посмотреть, как нам может помочь наше гигантское архитектурное наследие всех эпох, вплоть до 80-х годов, генерировать эту среду. У нас нет равномерного исторического понимания, каждый раз хотим всё перечеркнуть, сломать, забыть, модернизм – плохо, хрущёвка – ужасно, площади мало. При этом в 60-х было за счастье получить эту квартиру. Надо понимать, что за несколько лет люди переехали из деревни и поселились в города, был какой-то сумасшедший взрыв урбанистики, конечно, перегибы были, но нельзя же всё чесать под одну гребёнку и вместе с хрущёвками сносить и всё остальное, как это делали, например, в 30-е годы: снесли большущее количество церквей, мы это видим до сих пор, и всё равно Москва жива.

Есть проблема непонимания – что вообще сохранять, после того же плана Корбюзье, когда он хотел поставить несколько башен в Париже и снести всю застройку, а оставить только самые лучшие памятники архитектуры. У нас эти планы были в 60-х. Это настолько потрясло людей, что сейчас до сих пор архитектор – это, в большей степени, враг. При всём этом у нас сейчас мера архитектуры – это квадратные метры. Надо построить, к примеру, офисный центр или жилье – нужно выжать максимум метров. Получаются совершенно безликие многоэтажки, которые действительно не имеют идентичности, потому что это даже не архитектура, а какое-то ремесленное копирование. Понятно, что мы очень сильно экономим, но тот же самый авангард показывает, как можно блестяще выходить из этой ситуации.

Здесь я подхожу постепенно к проблеме от общества в целом к архитектурному цеху, потому как у нас преобладает формальный, абстрактный, композиционный подход к проектированию. Сейчас как раз есть эти ростки к идентичности и поиску особенного, чего на самом деле ждёт от нас обычный человек, который хочет жить в красивом доме, в красивом пространстве. Тут проблема двояка – архитекторы зачастую, плохо зная историю архитектуры, просто смотрят визуальный ряд, примеры европейской архитектуры, которая блестяща, бесспорно, но ведь они там создают свою идентичность, и когда мы их один в один копируем, то теряем свою. Но при этом мы мало смотрим, изучаем и понимаем того же Леонидова, Павлова, Желтовского, Власова, многие из которых сравнимы, а может даже и мощнее того же Корбюзье с его пятью принципами. Они варились в одной каше, они встречались друг с другом, развивались и на протяжении всего XX века генерировали новую идентичность. Я сейчас представлял ВДНХ, и там это видно: архитектура блестящая. Да, это павильоны, это самое лучшее, туда вкладывались много средств и лучшие архитекторы. Но и там, где создавались общественные центры и т.п., там всегда присутствует элемент идентичности. Даже если взять, например, застройку Пицунды – среди всей этой модерновой оболочки встречаются мегалиты и абхазские легенды. Там архитекторы начинают реагировать на старую крепость, весь город формируется в едином ключе и в нём прекрасно находиться, потому как его, слава Богу, не тронуло время 90-х, и вот эта среда блестяще живёт.

Что я предлагаю – давайте очень внимательно относиться к генплану, давайте стараться как можно меньше сносить, площади регенерировать, я понимаю, что это очень дорого, но давайте пытаться, потому что это очень важно сейчас, потому как я не успеваю даже фотографировать. Я не говорю даже об архитектуре 60-х и 30-х, это касается всей архитектуры. Людям ничего не остаётся, как покупать квартиры в этих ужасных панельных домах, безликих, хотя они могут быть совершенно «ликими», даже с такой этажностью.

Алексей Комов (архитектор, куратор спецпроекта «Архитектура Крыма»):
Если отвечать на вопрос «Кто виноват?», всегда виноваты архитекторы. А то, что касается авангарда, то для меня авангард – это стремление рисковать, стремление к прорыву, а идентичность – это стремление брать на себя ответственность. Если ощущаешь причастность к традиции, если обладаешь знанием, и у тебя нет обратного билета, ты, рискуя, отвечаешь за те предложения и за те вещи, которыми ты занимаешься. Поэтому для меня и идентичное, и авангардное это как раз традиционализм, нет ничего авангарднее на данный момент традиционализма и архитектурного достоинства. Вот и всё. А если говорить о звёздах и героях, то Мельников и Леонидов – это герои, они атланты, а не звёзды. Звёзды это что-то временное, это что-то из шоу-бизнеса, это что-то мимолётное. Если просто сравнить, от 1917 до 1940 – это 23 года, сколько было школ, сколько было интересных течений, сколько было больших прорывов и разнообразий, отрицаний, прерываний. Мне кажется, на это надо ориентироваться.

Николай Васильев (историк архитектуры, куратор спецпроекта «Архитектура Крыма»): Наш разговор напоминает мне игру в чепуху – каждому достаётся что-то от предыдущего. Что мне кажется важным – это, во-первых, по поводу пропорций – если брать пропорции в узком классическом архитектурном понимании – это техническая задача, которая никого, кроме архитекторов, не волнует, могут быть хорошие пропорции у плохой архитектуры. На самом деле, это разговор об отношении архитектора с внешним миром, с обществом, с конкретными людьми, которые будут заказчиками, жителями, зрителями, кем угодно. Без сомнения, большой успех фестиваля в том, что он привнес сюда много вещей, которые дали нам возможность собраться и показать, что есть, но больше для нас. Некоторая неудача, что мы не собрали достаточно посетителей внешних, то есть не выстроили отношения с внешним миром, для которого архитектура и существует.

Касательно авангарда, мне кажется, что самый важный момент – это понимание, что авангард в любом случае существует, что авангард – это вневременное понятие. Прекрасный пунктир из пяти авангардов показывает, что авангард существует в совершенно какой-то парадоксальной ситуации. Как хорошо заметил Борис Гройс: «то, что не выглядит как искусство, это не искусство, а то, что выглядит как искусство, – это китч, настоящее искусство – где-то между», то же самое с авангардом, авангард очень важен во взаимоотношении к жизни, к текущим проблемам.

Алексей Клименко (архитектурный критик):
Основа жизни – движение, основа культуры – сквозняк, без сквозняков культуры не бывает. Сейчас бесконечно идут разговоры об изоляционизме, так вот ежели эта тенденция победит, то страна задохнётся, никакого движения не будет, и тогда можно рисовать жирный крест. Так же как для реки главное – движение воды, и при том не такое, как в Москва-реке, а настоящее, сильное, чтобы вся эта мерзость в донных отложениях не убила реку, так же для жизни необходимо обновление, необходим авангард, необходима встряска. Нужно, чтобы общество время от времени просыпалось и осознавало, что если то, что происходит со всех сторон, на телевидении и в прессе, – так вот это путь к гибели, к смерти. Авангард возникает тогда, когда общество осознаёт необходимость встряски, перемен, движения, поэтому авангард необходим, необходим для нашей жизни.

Тотан Кузембаев (архитектор):
Вообще я так думаю, а есть еще какие-нибудь страны, где обсуждают, что такое идентичность, ищут корни? Или это только в России? Хочется ведь обсуждать что-то новое, а не то, есть корни, нет корней, идентичность, не идентичность, ведь так? Про авангард, мне кажется, любую архитектуру, тот же авангард, он же не возник на пустом месте, это был какой-то спрос, спрос общества, потрясение, революция, и как раз они пришли к этому времени, и увидели там светлое будущее и т.д. И думали, может, действительно архитектура может изменить жизнь, научить людей строить и т.д., но не получилось. Как я понял, архитектор и архитектура – это такие служители богатых людей, нет денег – нет архитектуры. Мне кажется, исходя из этого: кто платит, тот и танцует девушку. Чего говорить, авангард, не авангард, стиль, пропорции, слушайте, сейчас так: заплатили, что скажут, то и сделаешь, ты не сделаешь, другой сделает.

Поэтому, может быть, заняться формированием грамотного, образованного, умного девелопера? Как с этим быть, я не знаю, как формировать спрос? Может, у нас система не такая, строй не такой, не знаю. Я всё время вспоминаю – когда мы плохо в теннис играли, пришёл Борис Николаевич, начал играть в теннис, и мы стали первыми в теннисе. Плохо боролись, пришёл Владимир Владимирович, и мы сейчас по самбо всех кладем на лопатки. Может быть, нужно наконец выбрать президента-архитектора, чтобы он тоже пришёл, и появится спрос на хорошую архитектуру?

Николай Лызлов (архитектор):
Во-первых, я хочу поблагодарить и поздравить одновременно Андрея и Никиту с замечательной и удачной работой. Раз уж речь пошла об авангарде, для меня важны три составляющие этого явления: протест, социальная направленность и прагматизм. Сегодня вот Шухова вспоминали, и я сидел и думал, что человек занимался тем, что из трёх составляющих выбрал две: пользу и прочность. Всё это получилось красиво, как от смешения двух красок получается третья. Главное, что прошло время, а пользы никакой, с прочностью большие сомнения, а красота осталась. Вот такое правильное движение, честное и прагматичное, как и красота любого органического существа – лошади, или какого-то рукодельного предмета, того же танка. Когда его делают, совершенно не думают об эстетике, но она рождается сама, как реакция на правильные действия.

Авангард, на мой взгляд, очень правильно Андрей Боков говорил, что он опирался на архаику, как любой протест, как реформа в церкви, то есть это отрицание недавнего прошлого с опорой на истоки. Но это абсолютно встроенная вещь, она не ломает, но продолжает, она образует некую ступеньку к движению вперёд. Я совершенно согласен с Дизраэли, последними словами которого были «Любите прогресс». Я люблю прогресс, мне кажется, что всё, что ни делается, делается к лучшему, и авангард – это некая ступень в идеологию революции, а так как, на мой взгляд, революция ещё продолжается, авангард – это некая опора, у него есть прошлое, у него есть будущее, он абсолютно закономерен, совершенно встроен, и в этом, на мой взгляд, должна быть наша ему благодарность. А то, что он плохо сохраняется – такова история, такова жизнь, смерть – это неизбежность. В жизни не должно всё застывать. Авангард не был бы авангардом, если бы он не умирал, это логическое продолжение. Остаются следы авангарда, остаются некие артефакты, памятники. Мне кажется, что нет никакой трагедии, не надо специально его охранять, сейчас, мне кажется, уже актуальнее охранять наследие советского модернизма, потому что огромное количество великолепных домов, как Ахмедовская библиотека в Душанбе, уже потеряно.

Марк Гурари (архитектор):
Я бы хотел поблагодарить организаторов за то, что они включили тему Леонидова, потому что, когда я прочёл «Актуальное идентичное», первым приходит в голову Леонидов, спасибо, что здесь несколько молодых человек склонялись к этой теме. Леонидов не самый новатор, конечно, но мы забываем, что архитектура – это искусство, и сегодня самая актуальная проблема – это профессионализм во всех сферах жизни, вплоть до искусства. Многие говорят о Леонидове с дрожью в голосе, он поднял планку профессионализма, прежде всего. Мы провели два семинара в рамках фестиваля и рады, что кому-то передали это. Юрий Волчок рассказывал, как весь мир уже использует находки Леонидова, Николай Павлов рассказал, какая тут связь с мировой цивилизацией, а я обратил внимание, что Леонидов необычайно идентичен русской цивилизации. Я вообще в основном занимаюсь деревом, деревянная архитектура в огромной степени, её свобода, её пространственный модуль, потому что сруб не может не существовать в виде четырех связанных брёвен, не будет держаться. Вот эта пространственность мышления обусловила подвиг Шухова. Вы знаете, что Шуховская башня по расходу металла на единицу высоты в три раза меньше, чем Эйфелева, которая тоже прекрасное произведение. Вот эта свобода пространственного мышления отличает и проект Татлина при всём его предвестии деконструктивизма. Гармония Наркомтяжпрома настолько сильна, что и Волчок, и я двадцать лет проработали экспертами ЭКОС, борясь, чтобы ни одного большого здания не допустить в центре Москвы, а потом, не сговариваясь, написали статью о том, почему этот проект был прекрасен. Безусловно, всё, что здесь говорили, правильно, но сегодня, когда профессионализм пропадает повсюду, от уборки газонов до управления городами, профессионализм архитекторов, высокая требовательность, высокая планка – это самое актуальное.

Эдуард Кубенский (архитектор, гл.редактор журнала «Татлин»):
Я – писатель, и хотел бы зачитать три небольшие отрывочка из моего рассказа «Футуристическая война»: «Снится мне, что идёт 1-я футуристическая война, я возглавляю штаб будетлян, по ту сторону эстетического фронта – прошляне. Война длится без малого 100 лет, уже нет никого в живых, кто помнил бы с чего всё это началось, обрывки памяти доносят до нас имена Владимира Маяковского, Казимира Малевича, Даниила Хармса, Владимира Татлина, Ивана Леонидова, Константина Лебедева и многих других героев, кто не пожалел своей жизни и сложил свои головы на полях сражения. Нашим первым революционным генералом был прославленный русский инженер Владимир Шухов, он изобрёл гиперболоид, это грозное оружие 100 лет назад оказало нам добрую службу. С его помощью мы взяли Шаболовские Высоты, отстроили форпосты в центрах крупнейших российских городов. Многие из них до сих пор держат оборону, но очень многое утеряно…

Что делать с домом на ногах? Прошляне уже оградили ноги забором! – встревает один из моих командиров, – с этим сложнее, скорее всего придётся оставить высоту, никаких, почти никаких шансов, автор постройки сажает огурцы на даче и воспитывает внуков, я постараюсь навестить его завтра, возможно, он всё же вернётся в бой. Всё же, пока автор жив, прошляне должны согласовывать передел – отчаянно убеждаю я себя, хотя, конечно, война есть война – никто никому не должен, если ты не готов умирать сам, тебя обязательно убьют другие.

Господа, я хочу представить вам новую модель проуна – разворачивая электронную бумагу поверх интерактивной карты военных действий, начинаю я, – этот микроскопический организм способен в считанные секунды перемалывать керамогранит и композитный алюминий, моделируя изначальные формы, некогда уничтоженные предателями футуризма. Мы опробуем его на фасадах одного из современных домов. Сколько потребуется на это времени? – интересуется юный офицер теоретического полка. К слову, надо добавить, что большая часть нашей армии сегодня – это женщины, мужчины либо погибли в посмодернистских сражениях, ещё в конце прошлого века, либо сдались прошлянам, за стабильность и возможность строить, либо вообще не понимают, что идёт война… От 2 до 10 лет – заявляю я, но думаю, это стоит того, потому что без прошлого нет будущего».

Юлий Борисов (архитектор):
Дискуссия интересная, если слово «авангард» заменить, например, на «готику», то была бы ещё интересней, потому что готика была точно так же авангардна, можно сюда и барокко поставить, и любое слово. На самом деле, для меня это язык. Проблема авангардистов в том, что они думали, что создают что-то совершенно другое, но они всё об одном же говорили. Качество архитектуры – это для кого-то пропорции, для кого-то красота, а для меня это гармония. Архитектор всегда из хаоса делает новый гармоничный мир, и, в этом случае, если посмотреть на авангардистов – они те же самые классики, они делают красивые гармоничные пространства для жилья. Да, конечно, они стали заложниками общества, как говорил Тотан – давайте научим правительство, пусть они покажут, как же нам надо проектировать. Проблема не в правительстве и не в девелопере, проблема, конечно же, в людях, они настолько сейчас далеки от осязания гармонии, может они плохую музыку слушают, может они мало ходят в Третьяковку. Архитекторы – это такие Дон Кихоты, которые пытаются им что-то рассказать, как же правильно надо жить, сохранять свои избы, понять, что они прекрасны. Это наш тяжёлый крест на данный момент. Я абсолютно согласен с коллегами, что единственный выход сейчас – это качественно работать. Надо учиться, учиться у всех мастеров, и у классиков, и у авангардистов, учиться правильно делать свою работу. В данном случае это единственный шанс хоть как-то показать пользу архитектуры обществу, в том числе то, что авангард прекрасен, и только так, наверное, мы сможем защитить его и отдать долг нашим учителям.

Владимир Кузьмин (архитектор):
Вы знаете, у меня складывается какое-то странное впечатление – с одной стороны, каждый говорит о своём, уходя от заявленной кураторами темы. С другой стороны, эта волнующая всех тематика выглядит весьма многогранно. У меня в голове осталось два высказывания – об участковых архитекторах и том, что Тотан говорил. Я уважаю всех присутствующих за этим столом, но, когда мы говорим – образование, авангард, такой, сякой – всё замечательно, но уходит суть. Актуальное – сиюминутное, идентичное – вечное. Может ли быть актуальное идентичным или может ли быть идентичное актуальным? Имеет ли это вообще какое-то отношение к тому, чем мы занимаемся с вами ежедневно? Мне кажется, что нужно идти и работать над этим!

17 Февраля 2015

фестиваль Зодчество 2014: другие тексты

Авангардное архаическое, или идентичность XXI века

Стенограмма дискуссии «Актуальное Идентичное» на фестивале «Зодчество»-2014.