Роман Соркин: «Мы хотим, чтобы здесь работали наши дети и внуки»

Архи.ру:
– Расскажите о Ваших первых шагах в профессии. Как Вы начинали?

Роман Соркин:
– Знакомство с архитектурой у меня состоялось еще в советское время в Кишиневе, где я учился на архитектурном факультете политехнического института. По окончании школы я выбирал между медициной, театральной режиссурой и архитектурой. И в итоге склонился в пользу последней. Но доучиться не успел, потому что в 1990-е гг. вместе с семьей репатриировался в Израиль. Там я продолжил свое образование, правда, выбрал совсем другое направление, поступив на экономический факультет университета Бар Илан. Но и на этом мое обучение не закончилось. Отслужив в войсках Гивати израильской армии обороны, я поступил на отделение театральной режиссуры тель-авивского университета. Я попробовал себя в разных сферах деятельности, но в тот момент решил, что самое интересное для меня – это собственный бизнес, причем поначалу он никак не был связан с архитектурой, скорее с дизайном продукта. Начали мы с того, что разрабатывали дизайн европейских духов, которые потом поставляли на продажу в Москву. За довольно короткий срок мы с моими коллегами создали двенадцать наименований продукта со своим уникальным дизайном и ароматом. Мы были очень молодыми, а времена – тяжелыми, поэтому наш бизнес долго не просуществовал. Однако этот первый опыт многому меня научил, в том числе – умению правильно выстроить логистический процесс.

Следующим шагом стал частный клуб Fetish в Тель-Авиве. Это был 1997 год. Вместе со своим приятелем мы нашли подходящее место, привезли хороших дизайнеров из Петербурга и буквально через четыре месяца состоялось открытие. Я принимал самое активное участие в создании проекта интерьера и атмосферы этого места. По сути, это был мой первый архитектурный проект. И без лишней скромности могу сказать, что опыт удался. Сначала горожане отнеслись к идее создания  клуба с подозрением, но уже через полгода клуб стал самым модным местом города, вся тель-авивская богема стояла в очереди. Может быть, слишком мощный старт и невероятная успешность проекта стали причиной того, что спустя некоторое время клуб сожгли. Нам пришлось отстраивать здание с нуля. Это был мой второй архитектурный опыт, совершенно непохожий на предыдущий, но, как мне кажется, не менее удачный. 

Еще спустя некоторое время мы решили открыть в городе ресторан. И почему-то мне пришла в голову мысль решить его интерьер в стиле арт-нуво. Здесь надо сказать, что Тель-Авив – город очень модерновый, самые древние постройки в этом городе относятся к временам Баухауза. Поэтому моя идея многим показалась чистой воды безумием, что, однако, меня ничуть не смутило. С огромным энтузиазмом и увлечением я подбирал колористические решения, разыскивал обои и мебель тех времен, стеклянные витражи и аутентичные материалы. Я обошел все антикварные магазины Парижа и Праги. Каждая мелочь в интерьере была выверена и имела свое значение. В конечном итоге получилось действительно очень близко к арт-нуво. Публика Тель-Авива приняла этот проект на ура, ресторан был полон посетителей с утра и до утра.

– Насколько мне известно, Вы успели поработать и в других странах, например, в Чехии.

– Да. Несмотря на успешную деятельность в Израиле, я постоянно стремился к чему-то новому. Наверное, с этим было связано мое решение уехать в Прагу. Там я продолжил заниматься ресторанным бизнесом и довольно быстро открыл два замечательных заведения. Концепция сэндвич-бара родилась в моей голове после того, как я увидел «Танцующий дом» Фрэнка Гери, поэтому внутреннее пространство этого места было решено в стиле деконструктвизма. Затем последовал интересный опыт реконструкции здания начала XX века, внутри которого был создан роскошный интерьер арт-деко. Это было потрясающее здание с громадными витражами и невероятно высокими потолками – около 9 метров. Работая над проектом, я изучил все сохранившиеся материалы, собрал фотографии здания 1930-х гг., когда его помещения занимали сотрудники СС. В результате мы провели полную реконструкцию. Работать было очень сложно, учитывая, что муниципалитет Праги – это весьма неповоротливый бюрократический механизм. Чтобы просто вбить гвоздь в границах старого города, нужно получить специальное разрешение. И так во всем. Но, несмотря на многочисленные трудности, проект получился, причем реализовать его удалось в рекордные сроки. Для самих подрядчиков и строителей это стало большим удивлением. Владелец строительной организации, занимавшейся реализацией проекта, был настолько поражен моими способностями четко и грамотно выстроить рабочий процесс, когда работа не прекращалась ни на минуту, строители трудились по сменам, а сам я находился на площадке практически круглосуточно, что предложил мне стать партнером его компании XP-constructions. Я согласился и проработал там еще два года. Я помог правильно выстроить систему управления внутри организации, занимался маркетингом и продвижением компании. Все это способствовало тому, что многие интересные заказы в городе приходили к нам. Помимо современных зданий, мы участвовали в проектах реконструкции построек XVII–XVIII веков.

– Когда и почему Вы решили приехать в Россию?

– Сначала судьба привела меня в Грузию. Мне казалось, что там, в связи с происходящими демократическими реформами, возможен всплеск строительства. К этому времени я уже имел хороший архитектурный и дизайнерский опыт, успел поработать в строительной отрасли и пришел к девелопменту. Я создал собственную финансовую группу, но серьезного развития не последовало. Грузия – довольно небольшая страна и рынок там невелик. Я не увидел перспектив. Возвращаться в Европу тоже было бессмысленно, ведь все ниши были давно заняты: кризис в области строительства там начался задолго до мирового финансового кризиса. Поэтому единственным верным направлением для меня была Россия.

Я и раньше бывал в России, здесь было много друзей и знакомых. Но Россия 1990-х годов казалась мне враждебной и недостаточно комфортной для жизни. Я не желал становится бандитом и не хотел иметь с ними никаких дел. А в то время по-другому добиться успеха в Москве было почти невозможно. Когда же я, спустя годы, снова приехал в Москву, то не узнал этот город. Ситуация коренным образом изменилась. Изменился уровень жизни, появилась бытовая инфраструктура, я увидел совсем других людей и другие взаимоотношения между ними, я увидел развитие и колоссальные перспективы города. Москва мне улыбнулась, и было приятное ощущение, что я приехал домой. 

– Как создавалась компания Homeland Group? Вы сразу решили, что в Москве будете заниматься архитектурой?

– Да, сразу. Вместе с братом мы решили организовать архитектурное бюро и пригласили из Израиля Юлию Подольскую, которая, помимо того, что была моим хорошим другом, серьезно занималась архитектурой и вела несколько крупных проектов в Москве и в странах СНГ.

Поначалу я участвовал в девелоперских проектах, например, курировал сделку по покупке участка под строительство жилого микрорайона в Ростовской области. И совершенно неожиданно инвестор этого проекта предложил нам с Юлией разработать для него концепцию планировки и застройки. Это был первый крупный заказ нашей молодой компании, за ним последовал торговый центр в Таганроге и другие проекты. Мы открыли офис на Арбате, стали набирать штат. И все было бы хорошо, но в этот момент пришел кризис. Чтобы выжить в условиях кризиса, мы начали тщательно анализировать рынок госзаказа, стали участвовать в тендерах и выигрывать их. В то время основной объем нашей деятельности составляли градостроительные проекты. Мы работали над схемами территориального планирования округов, над генпланами городских и сельских поселений, разрабатывали ПЗЗ и т.д. Специалистов в этой области было немного, разве что в профильных институтах. А мы разыскивали профессиональных урбанистов по всей стране и не только, специально привозили их в Москву, набирали команду буквально по человеку, что сразу научило нас с большим уважением относиться к своему персоналу. 

– Когда Вы поняли, что компания Homeland Group превратилась в нечто большее, чем архитектурное бюро?

– Постепенно мы приобретали все больше уверенности в своих силах и в какой-то момент поняли, что формат архитектурного бюро не вполне соответствует нашим амбициям. Тот охват работ, которые мы готовы были выполнять, подсказал, что компания должна быть комплексной, многопрофильной, предлагающей не только архитектурные и градостроительные услуги, но полный цикл, включая инженерию, транспорт и даже функции технического заказчика. Совершенно естественным образом, поскольку изначально никакой схемы построения компании у нас не было, стали формироваться специализированные отделы, о которых в своем интервью очень подробно рассказывала Юлия Подольская. Но как люди, обладающие определенным профессиональным опытом, в том числе – опытом управления, мы понимали, как следует все это правильно организовать и структурировать. Конечно, вместе с ростом компании менялась и бизнес-структура; процесс никогда не останавливается. Мы  стремимся достичь наибольшей эффективности. Это задача каждого управленца.

Временами было сложно, даже конфликтно, что, впрочем, было вполне оправданно. Сегодня сформирована настоящая сильная команда единомышленников, которые заинтересованы в процессе и получают от него удовольствие. У нас в штате трудится более 300 специалистов, и мы предлагаем такой спектр профессиональных услуг, который, пусть это и прозвучит с моей стороны несколько самонадеянно, но на российском рынке мало кто сможет предложить. Такое количество грамотных специалистов внутри одной компании – большая редкость. 

– Влияет ли четкое структурирование, управление и многопрофильность компании на качество конечного продукта?

– Дело в том, что связка заказчика и архитектора, как правило, работает неэффективно именно потому, что архитектору для каждого проекта приходится привлекать специалистов со стороны – нанимать подрядные организации, строительные бригады и т.д. И нет никаких гарантий, что он найдет хороших и квалифицированных специалистов. Как следствие – отсутствие гарантий качества. Мы же приходим на участок одной большой и сработавшейся командой, в которой каждый винтик на своем месте, которая сразу просчитывает все возможные варианты, учитывает все детали, тщательным образом анализирует проблематику проекта на самых ранних стадиях его развития. Все это вместе гарантирует стабильно хороший и неизменно качественный результат.

Очень часто нам приходится начинать проект с чистого листа. Мы приходим на участок, создаем рабочую группу, в которую входят специалисты из разных отделов, назначаем руководителя. Затем группа проводит изыскания и анализ территории, собирает исходные данные, получает всю разрешительную документацию. Дальше вступает градостроительный отдел и разрабатывает концепцию планировки, транспортный – делает транспортную схему, подключаются сетевики, экологи и другие специалисты, которые вместе с проектировщиками, инженерами и конструкторами формируют единую концепцию. На выходе получается очень сбалансированный продукт. Это практически ювелирная работа. Я не говорю про архитектурный вкус, поскольку у всех он разный, но техника исполнения у нас сродни работе ювелира. 

Что же касается управления, то внутри компании создан проектный офис – команда, которая занимается исключительно управлением. В ее состав входят бывшие ГИПы и ГАПы, обученные правильно руководить всеми рабочими процессами. Разумеется, проектный офис – это не ноу-хау, но, поверьте, это очень помогает нам эффективно работать и с заказчиками, и непосредственно над проектами, а также способствует формированию дружного коллектива. Два года назад мы вместе со своими топ-менеджерами и руководителями отделов даже пошли учиться в Высшую Школу Экономики на курсы, обучающие правильному прохождению всего проектного цикла и классическому управлению проектом. Мы вообще уделяем много внимания самообразованию и повышению квалификации и всегда стремимся к тому, чтобы компания не уступала своим западным аналогам.

– К чему в идеале вы стремитесь?

– Наш главный стимул и наше motto – создавать продукт для людей, формировать комфортное пространство для жизни. Мы любим и умеем это делать. И это то, что нами движет в первую очередь – не стремление получить прибыль или построить успешный бизнес, но стремление созидать.

– А какое место в этом вы отводите собственно архитектуре?

– Для меня это всегда на первом месте, это мой драйв. Но еще раз подчеркну, без четко отлаженного механизма не будет и качественной архитектуры. Любой процесс должен быть грамотно структурирован, и особенно это касается проектной работы. Только так можно добиться успехов и на архитектурном поприще. Самые лучшие архитекторы мира – это не просто художники и креативщики, а в первую очередь практики с опытом управления, менеджмента, пониманием технологий и конструкций. Это люди, которые могут совместить гениальную идею с четкой практикой ее реализации.

– А могли бы Вы назвать поименно таких «лучших в мире» архитекторов? На кого Вы ориентируетесь в своей практике?

– В современном мире много талантливых и успешных архитекторов. Но мне трудно выделить кого-то конкретно. Я сам по натуре лидер и не могу принять что-либо как совершенство, потому что уверен, что всегда можно сделать лучше. Это как в кино. Разве можно ответить, кто лучше Тарковский или, скажем, Джон Кассаветис? Они абсолютно разные, и каждый по-своему гениален.

– Какие принципы проектирования Вы ставите во главу угла? Что лежит в основе каждого проекта Homeland Group?  

– Я не задумываясь могу ответить, что главное для нас – это экологичность, причем в самом широком, философском смысле этого слова. В России существует масса проблем с экологией. И я говорю сейчас не только о заводах, машинах и нерациональном использовании природных ресурсов. Неэкологичность проявляется даже в отношении людей к своему дому, родине и друг другу. Все это легко объяснить. Потому что мы – советское поколение с тяжелыми остаточными явлениями. Советскому человеку ничего не принадлежало, он привык быть частью социума и ни за что не нести личной ответственности. Детали не воспринимались им как нечто важное. Это отношение формировалось годами и до сих пор сохранилось у большинства российских жителей. Нам важно, что происходит в нашей маленькой квартирке, а что там за ее порогом – наплевать. 

Мы стремимся формировать среду – целостную, комфортную и безопасную. Мы всегда пытаемся убедить инвестора, что благоустроить двор или построить детский сад – это жизненная необходимость и наша личная ответственность перед городом. Людям нужны парковочные места, они должны без труда и опаски попадать в свой двор и подъезд, спокойно передвигаться по городу. И я думаю, что начинать нужно именно с таких элементарных понятий, а уж потом заботиться об экологичных материалах и технологиях строительства. 

Человек любит вещи интуитивно, он не всегда понимает, почему ему что-то нравится больше, а что-то меньше, он просто это чувствует. Мы как профессионалы, проектируя здания или планируя застройку, должны предугадывать его желания и потребности. Мы должны заботиться о каждой детали. И это наш главный принцип. 

– Как бы Вы охарактеризовали архитектурный стиль и почерк компании? Существуют ли у Вас какие-либо стилевые предпочтения?

– Разумеется, у нас есть свой особенный стиль и почерк. Но, наверное, проекты компании нельзя назвать узнаваемыми. И я объясню, почему. Во-первых, мы еще довольно молодая компания, нам, в отличие от тех мастерских, которые практикуют здесь уже много лет, постоянно приходится самоутверждаться, искать себя, доказывать свое право работать на этом рынке. Во-вторых, в России, как и вообще в мире, функционируют небольшие архитектурные бюро, за которыми, как правило, стоит один конкретный архитектор. Именно он определяет характер архитектуры. Отсюда – узнаваемая стилистика. Люди, работающие вместе с ним – это, по сути, подмастерья, исполнители, и они всегда остаются в тени. У нас, и это наше осознанное стратегическое решение, каждый стоящий архитектор имеет право голоса. Конечно, Юлия Подольская плотно работает со всеми архитекторами компании, но при этом мы не стараемся причесать все под одну гребенку. Мы даем возможность высказаться своим ГАПам, креативщикам, молодым архитекторам. Мы не развиваем бренд Юлии Подольской, мы стоим за брендом Homeland Group, а этот бренд подразумевает коллективное мышление. Как правило, над каждым проектом работают 3–4 группы, каждая предлагает свою концепцию, затем все предложения обсуждаются на общих совещаниях, мы взвешиваем все плюсы и минусы и постепенно приходим к какому-то единому мнению. Мы не скрываем, кто стоит за каждым проектом, и открыто представляем наших авторов, но их много, поэтому есть некоторая разноликость проектов.

Стиль одного архитектора – это явление временное. Сегодня один архитектор считается модным, завтра – другой. Но очень немногие из них становятся мировыми светочами. Исходя из этих соображений, мы сделали ставку на качество.

– Роман, а какая архитектура нравится лично Вам?

– Если Вы побываете в моем доме, то сразу это поймете. Там пространство наполняют самые разные предметы, из разных эпох и стилей.

– Эклектика?

– Да! Это то, что мне нравится. А еще я очень ценю все новое, индивидуальное, ни на что не похожее. И здесь неважно, каким способом этого удалось достичь. Это может быть работа с формой, со структурой, с материалами, но также и с технологиями строительства. 

– Как распределяются роли внутри компании? Какая у вас специализация?

– Между мной и Юлией роли распределяются как между мужчиной и женщиной, истина рождается в спорах и трениях. Мужское начало противостоит женскому. Наши сотрудники даже зовут нас Ромео и Джульетта, а на ресепшне стоит клетка с двумя попугайчиками по имени Ромка и Юлька. А если говорить по сути вопроса, то я занимаюсь стратегическим управлением компании, формирую тоннельное мышление, определяю основное направление движения. А Юля занимается настоящим управлением, прописывает бизнес-процессы внутри связок, руководит всеми технологическими вопросами. Если есть необходимость, я всегда прихожу ей на помощь. 

– Вы рассказали, что ваша деятельность охватывает самые разные направления. А есть ли среди них  приоритетные? Что на сегодняшний день вызывает у вас наибольший интерес?

– Все направления для нас одинаковы интересны, но в особенности те, где мы можем полностью самореализоваться, то есть пройти весь проектный цикл. Неважно, торговый ли это центр, жилье или поселок. Это может быть любая гражданская архитектура. Профильные объекты, как, например, электростанции или дамбы, мы сегодня не рассматриваем, потому что стремимся стать лучшими в уже выбранной сфере деятельности. Хотя вполне возможно, что если завтра нас очень попросят построить электростанцию, то и это мы сможем сделать, учитывая навыки правильно организовать работу. Раньше мы брались за такие заказы, как газификация или инженерия. Сегодня мы такие проекты больше не берем. Нам интересно решать комплексные задачи.

– Как вы выстраиваете диалог с заказчиком? Всегда ли удается найти с ним общий язык, даже если ваши позиции принципиально расходятся?

– Отношения между заказчиком и архитектором ломаются зачастую из-за излишних амбиций и самолюбия архитектора. Архитектор, как любой творческий человек, очень часто слишком высоко ставит свое эго. Но с такими людьми сложно разговаривать. Некоторые шеф-повары, например, уверены, что их блюда самые лучшие. И когда к ним приходит клиент и говорит, что он не ест сладкое, потому что у него сахарный диабет, разве может повар заставить его съесть свое блюдо, каким бы вкусным оно не было? Если он адекватный человек, то, разумеется, предложит похожий вариант, но без сахара. То же самое и в строительном бизнесе. Не нужно спорить с заказчиком на пустом месте и доказывать ему с пеной у рта, что твоя идея самая лучшая в мире, а стало быть, обсуждению не подлежит. Наша задача объяснить заказчику, что хорошо для его проекта и помочь ему выбрать правильную концепцию.

Мы не идем против правил и регламентов. Но каждый инвестор вкладывает в проект свои деньги с целью получить прибыль. Мы это хорошо понимаем. Мы тоже практичные люди и можем поставить себя на его место. Общий язык и компромиссное решение можно найти почти всегда.

– Вы начинали работать до кризиса, успели поработать в кризисные годы и вполне уверенно остались на плаву. Как изменились условия труда сегодня?

– Мы вышли из кризисных подвалов, как люберецкие ребята конца 1980-х в клетчатых штанах. Я шучу, конечно. Но во время кризиса мы многому научились. У нас не было дорогих и грандиозных проектов, мы очень много работали, мы привыкли экономить деньги – свои и заказчика, привыкли жить рационально и по средствам. В кризис мы становились на ноги. Кризис – это наше привычное состояние. Сегодня у нас огромный штат сотрудников. И в какой-то степени мы опасаемся этого роста, потому что за каждого сотрудника несем персональную ответственность. В таких условиях мы обязаны быть практичными, не экономя на специалистах и их зарплатах и премиях, но и не страдая гигантоманией.

– Юлия в своем интервью упоминала, что у вас в штате почти нет москвичей. С чем это связано?

– Мы не делим людей на москвичей и немосквичей. В компании работают специалисты самых разных конфессий и национальностей. Есть ребята из Белоруссии, Украины, Узбекистана и других стран. Я сам родился в Кишиневе, жил в Израиле, в Чехии, в Грузии. Мы все – люди мира, и нам абсолютно неважно, откуда человек, главное, чтобы он умел работать и любил то, что он делает.

Корпоративный дух в Homeland Group – это не просто термин, о котором мы узнали в книжках. Этот стиль общения. Я являюсь президентом компании и по возрасту старше 70% наших сотрудников, однако большинство из них называют меня по имени и обращаются на «ты». Это не говорит об отсутствии уважения, мы преднамеренно создали такую атмосферу, когда каждый человек в нашем коллективе без стеснения и напрямую может выразить свое мнение. У нас нет никаких барьеров.

Что же касается московских архитекторов, то это, как мне кажется, проблема всех мегаполисов. В больших городах люди хотят зарабатывать деньги легко и сразу. Человеку, который родился и вырос в Москве, не нужно думать о том, как встать на ноги, как самореализоваться. У него меньше стремлений и меньше активности. Я думаю, что причина в этом. Хотя, конечно, я не говорю обо всех молодых московских архитекторах. Многие из них безусловно талантливые и трудолюбивые и перед ними я снимаю шляпу.

– В заключение нашей беседы, хотелось бы спросить, связываете ли вы свое будущее с Москвой и с Россией?

– Несомненно связываем. Мы любим Россию, как и весь мир, считаем себя абсолютно русскими людьми, которые учились в советских школах и росли на книгах Пушкина, Толстого и Достоевского. Мы не пришли в Россию, как многие инвесторы, для того, чтобы заработать денег и исчезнуть. Мы не пришли сюда случайно, мы вернулись домой. Нам очень важно то, что мы делаем. Мы надеемся, что наше дело будет существовать еще сто лет, а может и дольше. Наша стратегия рассчитана на многие-многие годы вперед. Мы хотим, чтобы здесь работали наши дети и наши внуки. Атмосфера, созданная внутри компании, уже очень напоминает семейный бизнес, потому что наша команда – это одна большая семья. 

Кроме того, Россия сегодня дает нам уникальный опыт. Здесь еще недостаточно развита инфраструктура, поэтому есть возможность участвовать в самых интересных и знаковых проектах, которые в Европе давно реализованы. При этом все сотрудники компании учат английский язык, ведь в далекой перспективе мы планируем выйти и на мировой уровень. В советское время страна могла предложить миру нечто такое, чего никто другой не умел, например, в области атомной энергетики. Я амбициозно надеюсь, что когда-нибудь наш комплексный подход, который даже для Штатов и Европы большая редкость, будет востребован и за пределами России. Я верю, что и в Африке мы тоже будем строить.