Антонио ди Пьетро Аверлино, известный как Филарете, не был удачлив как архитектор. Он 12 лет делал бронзовые двери для собора Святого Петра в Риме (1445), был обвинен в попытке кражи головы Иоанна Крестителя, бежал в Венецию, оттуда в Милан, где стал главным строителем герцога Франческо Сфорцы.

Дубай — это соединение двух утопий. Одна — утопия модернизированного человечества, утопия постгосударства, где люди свободны от всего, у них нет ничего, кроме обмена и конкуренции, нет никаких этических, идеологических, национальных, религиозных ограничений, которые могло бы наложить на них общество и государство. Вторая — это утопия едва ли не племенная, где эмир заботится о своих подданных как о членах семьи, учит, лечит, кормит, селит, дает воду, тепло и прохладу, радуется детям и чтит стариков.

Десять лет назад лауреат Притцкеровской премии Петер Цумтор начал разработку проекта нового здания Окружного музея Лос-Анджелеса (LACMA). Проект предусматривает снос четырех ныне существующих музейных зданий и стоит $650 млн. Сегодня его реализация вошла в завершающую стадию: вот-вот начнется снос и затем строительство. Однако у нового здания немало противников. Нью-йоркский критик и архитектор Джозеф Джованнини в журнале Los Angeles Review of Books рассказывает, как из-за одного архитектурного проекта можно угодить в финансовую катастрофу и лишиться тысяч квадратных метров музейных площадей и нескольких гектаров земли.

Английское city, как и французское cite, происходит от латинского civitas. То есть город для них — прежде всего "общество". В русском "городе" важнее наличие не горожан, а ограждения.

Время от времени защитники исторического наследия пытаются сохранить рабочие кварталы 1920-х. Что интересно: никому не приходит в голову доказывать их ценность с позиций бессмертной истории рабочих, их быта, их повседневности. Качества дизайна — да, история жизни — нет. Мы сохраняем исторические магазины, древние храмы, дворцы — но не рабочие кварталы.

Среди революций ХХ века архитектурная не из числа главных, но она заметна. Облик человеческих поселений и само понимание дома по ее результатам полностью изменились. У архитектурной революции есть имя — Ле Корбюзье, хотя то, что произошло, проще и обширнее, чем его творчество.

Город не схож с раем. По большому счету все мировые религии являются городскими, если не в первый момент откровения, то очень быстро после него, поскольку скорость их распространения не оставляет места для предположения о сельском или кочевом образе жизни. Но только у христиан Царствие Небесное — это город, и только в Откровении Иоанна.

Как ни странно, в истории мы не наблюдаем эволюции от городов иррегулярных к регулярным. Казалось бы, сначала должно появиться поселение свободной формы, потом ему должны придать геометрический порядок. Однако и в Вавилоне, и в Мохенджо-Даро (главном городе Хараппской цивилизации), и в Гизе (Египет, Древнее царство), то есть во всех центрах изобретения городской цивилизации, мы с самого начала сталкиваемся с регулярными планами. Это даже завораживает. Изобретение регулярной планировки оказывается современным изобретению города вообще.

В историях архитектуры ХХ века есть масса важных подробностей изобретения разных новых форм, но микрорайонов нет.

Кварталы — это клетки городской ткани, материал, из которого строится городской организм. Я бы даже, вслед за Патриком Джедсом, биологом, ставшим урбанистом и впервые предложившим идею "органического города", продолжил эту метафору и сказал бы, что строение этой клетки определяет качества города.

Город на восемь десятых состоит из жилых домов, и в целом они как-то не раздражают. Но вот что поразительно. Стоит начать думать про каждый отдельный дом, и возникают сомнения. Почему он тут стоит? Зачем его здесь построили? Не справедливее было бы, чтобы тут был общественный парк или карусели, а не это?

Вода — это городской мир иной. Как бы вы ни въезжали в город, вам предстоят сначала скучные предместья, потом раздрай срединной зоны и только потом собственно город. Но по воде вы всегда оказываетесь сразу в центре. Как будто прыгаете в центр через портал.

Почему малоизвестные архитекторы стали лауреатами Притцкеровской премии — 2017, и говорит ли это о новых тенденциях в архитектурном мире.

39-м лауреатом главной архитектурной премии мира стало испанское бюро RCR, никак не прославившееся в архитектуре и никому не известное до присуждения премии. Парадоксальное решение притцкеровского жюри комментирует Григорий Ревзин.

Антон Котляров рассказал Strelka Magazine о своей стажировке в одном из самых известных японских бюро Kengo Kuma & Associates, о том, как проявляется уважение к начальнику в Азии и почему это нормально — спать на рабочем месте.

Диана Бибишева прошла стажировку в голландском бюро MVRDV и рассказала, как архитекторы там работают по принципу «давайте попробуем» и почему стажёр должен трудиться больше всех.

Григорий Ревзин о XV Международной архитектурной биеннале в Венеции.

Григорий Ревзин о том, что нам на самом деле говорит «Исламское государство».

Сороковым лауреатом премии Притцкера стал немецкий архитектор Фрай Отто. Получив премию, он сразу умер. О лучшем архитекторе мира 2015 года – Григорий Ревзин.

Григорий Ревзин о том, что может привлечь туристов в Нагорный Карабах.