История советской архитектуры и градостроительства, казалось бы, изучена настолько глубоко и основательно, что трудно найти тему, которой не касалось бы пытливое око исследователя. Но все же есть один сложнейший сгусток вопросов (теоретических, методологических, мировоззренческих), представляющий собой серьезную научную проблему, до сих пор не только не решенную, но даже до конца не осмысленную: следует ли при изучении истории советской архитектуры, наряду с художественной, учитывать еще и политическую составляющую?
В советское время этой проблемы не было, даже не могло появиться, поскольку участие государственной власти в художественных процессах считались исключительно благотворным, не анализировалось, не критиковалось, а лишь восхвалялось.
До сих пор, очевидный факт принудительной эволюции архитектурно-градостроительного творчества в СССР, не стал поводом для анализа политических и организационно-управленческих причин резких изменений курса советской архитектуры. Не вылился в изучение механизма принятия градостроительных и архитектурных решений. Не превратился в основу понимания того, что любые изменения отечественной градостроительной и архитектурной теоретической мысли невозможно объяснить, исходя из одной лишь внутренней логики ее развития, потому, что все изменения, которые в массовом порядке претерпевала профессия архитектора в СССР, были вызваны внешним воздействием.
В постсоветское время «методологическая привычка» оставлять за границами предмета исследования все, что касалось вмешательства власти в деятельность архитекторов, вылилась в принципиальный отказ от такого рассмотрения истории советской архитектуры, когда, одновременно исследуется и художественный процесс, и государственная политика, влиявшая на него.
Вопрос о том, почему советские архитекторы несколько раз внезапно меняли стили и взгляды, оставался (и до сих пор остается) за скобками. Как и вопрос о возникновении «соцреализма, как творческого метода советской архитектуры» – происходило ли это естественно и добровольно, в соответствии с внутренней потребностью или по иным причинам? Как и вопрос о том, было ли появление «сталинского ампира» внезапным «прозрением» или результатом принуждения? Являлся ли отказ от проектирования и строительства в соцгородах малоэтажной индивидуальной застройки, результатом творческих убеждений (или даже экономических расчетов) или воплощением государственной воли?
Причем, ответы на эти и многие другие подобные вопросы, невозможно дать, исходя лишь из изучения композиционных закономерностей фасадных композиций, пространственной комбинаторики архитектурных форм, пластики, декора, стилистических особенностей, исторических аналогов и т.п. вне рассмотрения внешних, абсолютно внепрофессиональных причин их возникновения.
По одним лишь произведениям или проектам, без понимания работы механизма регулирования архитектурным творчеством, без разъяснения того, как он влиял на деятельность конкретного мастера, невозможно напрямую судить о действительных художественных взглядах советских архитекторов.
Для абсолютного большинства из них результат художественного или концептуально-теоретического творчества был вынужденным, определявшимся, прежде всего, не их желанием и волей, а желанием и волей цензурных органов.
Игнорирование механизма регулирования архитектурным и градостроительным творчеством в СССР при изучении истории советской архитектуры, отказ от отношения к нему, как к основному формообразующему фактору, становится причиной рассмотрения мышления и деятельности советских архитекторов (а также их проектов и построек) через призму тех взглядов и профессиональных установок, которые мастера архитектуры, часто, вынуждены были декларировать, вопреки собственным убеждениям. Творческие процессы советской архитектуры и градостроительства невозможно объективно представить вне искусственно организованного, всеобъемлющего механизма, из-под воздействия которого невозможно было освободиться, оставаясь при этом в рамках профессиональной деятельности. Механизма, имевшего свои учреждения, штаты исполнителей, официально предписанные процедуры, специфические способы контроля, особые приемы принуждения несогласных и поощрения послушных. Механизма целенаправленного воздействия на профессиональное сообщество со стороны органов осуществления государственной жилищной, художественной, градостроительной политики – общегосударственного механизма цензуры.
Нельзя изучать советскую архитектуру, опираясь только на эстетические взгляды и художественные мышление архитекторов, выраженные в официальных публикациях и постройках, не замечая, при этом целенаправленного воздействия власти и на эти взгляды, и на это мышление.
Для того, чтобы понять природу творчества советского архитектора, необходимо вскрыть обязательные цензурные установки, которые должны были выполнять все, независимо от личных представлений. Выяснить, как взаимодействовали цензурные установки с персональными профессиональными убеждениями и т.п.
Сложность этой задачи состоит в том, что предмет исследования приобретает, как бы, двойственную природу. С одной стороны, это проектный материал – планы, фасады, генпланы, перспективы, развертки, панорамы и проч. С другой стороны – обстоятельства возникновения этого проектного материала под влиянием внешних обстоятельств, под воздействием государственных органов на работу архитекторов.
В СССР именно политическая воля определяла планирование, разработку и реализацию всех процессов, вызывавших градостроительную активность. Увы, не архитекторы решали, где и какие располагать новые поселения. Это было продиктовано схемой и темпами размещения новых промышленных, военных, ресурсодобывающих, энергетических, транспортных и проч. предприятий. Принцип структурирования планировочной структуры соцгородов и рабочих поселков, характер объемно-планировочных решений, количество населения, которое должно было в них проживать, типология жилья, объемы выделяемых правительством финансовых средств и материальных ресурсов и проч., предписывались свыше – были «остатком» после принятия решений где-то в тех эшелонах власти, куда архитекторов не звали. Архитекторам оставалось лишь «изобразить» его.
Механизму принятия градостроительных и архитектурных решений в СССР посвящено ничтожно мало исследований. А белые пятна его функционирования закрываются совершенно невероятными и абсолютно не соответствующими действительности предположениями исследователей, объясняющими, например, резкие изменения концептуального содержания советского градостроительства ростом эстетических запросов населения, а саму трансформацию теоретического содержания – естественной эволюцией художественных идей и, якобы имевшими место «закономерностями» развития отечественной градостроительной мысли.
Непростая источниковедческая ситуация его изучения, заключается в том, что материала, способного дать однозначные и полновесные ответы по очерченной проблематике, попросту нет:
1) утрачены архивы многих проектных институтов за предвоенный период;
2) опубликованы далеко не все постановления органов власти, посвященные, например, вопросам расселения и градостроительства;
3) нигде не описаны и не разъяснены реальные процедуры принятия градостроительных решений;
4) не раскрыт и не зафиксирован тот факт, что реальные процессы разработки и согласования проектной документации во многом не соответствовали официально принятым законодательным документам, призванным их регулировать;
5) опубликованные свидетельства и воспоминания очевидцев и соучастников исторических событий, прошедшие идеологический контроль, слабо соответствуют действительности, а частные письменные свидетельства, которым удалось миновать внешний идеологический контроль или внутреннюю самоцензуру, практически отсутствуют;
6) до сих пор остаются не рассекреченными целые массивы документов, способных пролить свет на функционирование высших уровней механизма принятия градостроительных решений (например, связанных с формированием ВПК);
7) до сих пор остаются не только не раскрытыми, но даже не упомянутыми, многие аспекты внутриполитической деятельности, кардинально влиявшие на осуществление градостроительной политики. Это, в частности, такие, теснейшим образом связанные с градостроительством вопросы, как ресурсное освоение окраинных частей страны; формирование в местах возникновения будущих городов лагерей системы принудительного труда и т.п.);
8) навсегда утрачена информация о некоторых ключевых событиях истории отечественного градостроительства. Например, содержание решений «выездных» рассмотрений высшим партийным руководством страны важнейших конкурсных архитектурных и градостроительных проектов, выставленных в Кремле или подходящих для этого помещениях вне Кремля;
9) официальные нормативные документы не отражают реальных градостроительных решений, так как, часто эти решения принимались не на их основе, а исходя из политических ситуаций и в результате распоряжений свыше и т.п.
Кроме того, сложность описания механизма принятия градостроительных и архитектурных решений, усугубляется многочисленными фактами беспорядка, дезорганизации и неисполнительности, присущими не только градостроительному проектированию и нормированию, но и другим областям практической деятельности, непосредственно влиявшим на сферу градоформирования. Они разваливают стройную картину устойчивой интерпретации советского общества и экономики, как планомерно организованных, основанных на четких иерархических принципах тоталитаризма.
«Переломные моменты» в истории советской архитектуры, требуют особого способа рассмотрения. Потому что в рамках традиционно принятых методов и предмета исследований невозможно понять действия (а также их мотивы и способы осуществления), которые использовала власть, методично изламывая профессию архитектора в целях приспособления ее под свои нужды.
Подготовлено при финансовой поддержке: Российского Фонда Фундаментальных Исследований (РФФИ) в рамках научно-исследовательского проекта «Разработка градостроительных принципов координированного развития функционально-пространственной структуры контактно-расположенных городов: агломерации в системе расселения современной России». № 09-06-13520-офи_ц. 2009 – 2010; Краткосрочной стипендии Фонда Герты Хенкель для проведения научного исследования в ФРГ по теме: «Немецкие архитекторы в сталинском СССР – борьба за массовое жилище». StNr. 103/5703/0313. 2009-2010.
