Пиранези в контексте

Репортаж с открывшейся на днях в ГМИИ выставки «Пиранези. До и после. Италия – Россия. XVIII-XXI века».

Автор текста:
Анна Сансиева

23 Сентября 2016

Репортаж

Наследие Арт

«…едет туристом в СССР»

Самуил Маршак

zooming — Выставка «Пиранези. До и после. Италия – Россия. XVIII-XXI века» в ГМИИ им. А.С. Пушкина, 20.09.16-13.11.16. Фотография © Юлия Тарабарина

Выставка – итало-российская, московско-петербургская. Её кураторы: Федерика Росси из флорентийского института Макса Планка; Марина Майская, Юлия Меренкова, Александра Данилова из ГМИИ и ректор петербургской АХ Семен Михайловский. Издан объемистый каталог со статьей Николая Молока. На открытии присутствовал посол Италии; прозвучало, что выставка – продолжение «итальянской осени в Пушкинском музее» – темы, начатой 13 сентября открытием ретроспективы Рафаэля.

Выставка Пиранези в несколько раз больше и светлее Рафаэля – после её тёмных стен и направленного яркого света, напоминающих о Караваджо 2013 года и о почти школьной обязанности каждого посещать музей, чтобы увидеть «великие шедевры» – в Белом зале, где начинается выставка Пиранези, дышится легко и свободно. Приятно и отсутствие чрезмерного ажиотажа, ставшего в последние годы своеобразной болезнью каждой крупной московской выставки. Относительное спокойствие обусловлено, вероятно, тем, что выставка «привозная» лишь отчасти: её ядро составили серии печатных листов Пиранези из фондов ГМИИ – вещи известные и к тому же нередко встречающиеся в частных и музейных коллекциях. Этот скрупулезно сдобренный комментариями массив инкрустирован редкими ценностями – такими, как медные доски «Тюрем» из Центрального института графики в Риме, несколько рисунков из фонда Чини, и снабжен зрелищными дополнениями: макетами Антонио Гноччи, хранящимися в петербургской Академии художеств, и графикой советских архитекторов из фондов Музея архитектуры. Так или иначе, выставка масштабна, но весом и значимостью не подавляет.

Экспозиция разделена на несколько частей, в каждой из которых, строго говоря, можно увидеть отдельный, обособленный выставочный сюжет. Жанр гравюры непрост для неподготовленного зрителя, так что желание добавить к работам Пиранези разнообразный антураж: предметы, фотографии и видео, а также пространные комментарии – кажется удачной идеей. Кроме того, как справедливо заметила в день открытия директор ГМИИ Марина Лошак, одной из лучших была блестящая выставка фонда Чини в Венеции 2010 года, но в целом выставки Пиранези случаются в разных городах мира по нескольку раз в год. Пиранези знаменит, а часть связанного с ним материала обладает счастливым качеством тиражности, что с одной стороны удобно, а с другой требует от выставок своеобразия. В нынешней московской версии оно достигнуто постановкой работ маэстро в широкий и прямо скажем, разноплановый контекст. Отсюда «до и после» в названии. Задолго до и намного после.

Парадный Белый зал с колоннами сам, по-видимому, продиктовал кураторам тему первой части выставки – он посвящён исследованиям античности и теоретическим трудам Пиранези: здесь знаменитый план Марсова поля, «Римские древности», «О величии римлян», схемы мощения Аппиевой дороги и приспособлений для поднятия каменных плит, «лучше чем у Брунеллески». В греко-римском споре XVIII века Пиранези был, как известно, сторонником Рима, чьим великим же предшественником считал Египет. Пиранези был одним из первых дотошных исследователей Рима, способствовавших обращению итальянской архитектуры от пластичной эмоциональности барокко в сторону обоснованной античными образцами неоклассики. Античность Пиранези римская, не столько классическая, сколько имперская. А очарование греческого искусства он считал «пустым» [Kruft H.-W. Storia delle teorie architettoniche da Vitruvio al Settecento. Roma: 2009]. Чтобы сразу избежать обвинения Пиранези в том, что он «ничего не построил», скажем, что в Белом же зале упоминается его единственное здание – церковь Санта Мария дель Приорато в Риме.

В этом же зале – камины, вазы и канделябры, и не только в графических сериях, но и один роскошный, с цаплями, канделябр, – копия в натуральную величину вещи, исполненной (предположительно!) в мастерской Пиранези его сыном Франческо, заказанная И.В. Цветаевым для музея. Эту сторону работы великого графика открыла уже упомянутая выставка фонда Чини 2010 года – в мастерской Пиранези собирали, воссоздавали буквально по фрагментам, копии вещей античного времени. На продажу, насыщая рынок возможностью «жить как римляне»; Пиранези был также и успешным предпринимателем. Канделябр окружают копии римских вещей из фондов ГМИИ, от этрусков до I века нашей эры – они не из мастерской и строго говоря, не имеют отношения к Пиранези, но, как сказано в экспликациях, на его гравюрах встречаются похожие треножники. Эти вещи призваны составить представление о предметах, которыми занималась мастерская, но они берут на себя и игровую роль – оживить, расцветить строгость гравюрного ряда для посетителей; людям с воображением они, вероятно, позволят представить себя «в лавке Пиранези». Так и хочется прикупить что-нибудь этакое для интерьера или вот, к примеру, заказать камин в античном или египетском духе.

После живо развитой в Белом зале темы античной археологии с ее интерьерной заинтересованностью галереи по сторонам главной лестницы ГМИИ могут показаться парафразом уличных портиков античного города. Здесь – серии с видами античных памятников Рима, Геркуланума и Пестума сопровождены современными фотографиями тех же мест, сделанными специально для выставки фотографом Джанлука Баронкелли. Здесь шумно, многолюдно и тесновато, как на улочках за Пантеоном в весенний день. Впечатление дополняют витрины-столики: со стороны Геркуланума на них римские монеты с видами памятников: храмом Весты, виллой Публика и квадригой с Триумфальной арки – всё из коллекции ГМИИ – указывают на один из начальных этапов традиции изображать знаменитые постройки, столь успешно развитой в том числе и графическими сериями Пиранези. На галерее со стороны Рима под стеклом обнаруживаются карикатуры Пьер Леоне Гецци, чьи рисунки с антиков Пиранези использовал с своих офортах. Всё это, конечно же, погружает нас в контекст творчества героя выставки, хотя при переходе от черных, жестковатых листов Пиранези к акварельному Гонзаге, пасторальному Юберу Роберу или цветному Клериссо немного вздрагиваешь: они и современники, и тоже почитатели античности, но все же и похожи, и непохожи. В этом особенность приема постановки в контекст: нам не дают полностью погрузиться в одного автора, постоянно предлагая сравнение.

Но неожиданность сопоставления Пиранези и Клериссо – ничто по сравнению с Мельниковым, Рудневым и Черниховым, которых посетитель обнаруживает в следующем зале-вестибюле с компании с трёхмерным фильмом «Карчери» фонда Чини, впервые показанным на уже упомянутой выставке 2010 года. Этот зал – перекресток; предположим, что, оттолкнувшись от ролика – очень впечатляющего, поскольку он почти погружает нас внутрь экспрессивной графики «Тюрем» – зритель пройдет вперёд, чтобы в тёмном последнем зале увидеть две знаменитые серии Carceri. Тема эта странная, пугающая, а главное – её появление никак не объяснено самим Пиранези. Гипертрофированная архитектура, визуальные эффекты с ведущими в никуда лестничными пролетами, машины для пыток – все это отталкивает и притягивает, вызывает желание рассматривать каждый лист долго и подробно. Зрелищ предостаточно. Мистика гравюр и тёмный зал нагнетают обстановку, но не убеждают в реальности этих мрачных мест. Пугающе, но театрально. Тему театра поддерживают упрямо сопровождающий Пиранези по выставке Гонзага и присоединившийся в зале Carceri сценограф Джузеппе Валериани, родившийся в Риме и умерший в Петербурге: «… судя по решеткам на окнах, изображена тюрьма <…> мотив обрамления сцены аркой часто присутствует в театральных работах Валериани и в рисунках молодого Пиранези». Впрочем аналогии позволяют проследить сходства и отличия, но не объясняют появления и повторения «воображаемых тюрем», то без узников, то с ними (на выставке показан поздний вариант с мучениями), в творчестве Пиранези. Не будем и мы пробовать объяснить эту серию, а отошлём вас к недавней книге хранителя графики Эрмитажа Аркадия Ипполитова «Тюрьмы» и власть», 2013 года издания.

Мельников привязан к Пиранези так же, как и Валериани – через арку: в проекте Наркомтяжпрома «вход на лестницы был оформлен в виде колоссальных кругов, а этот мотив отсылает к листу Пиранези «Огромное колесо» из серии «Темницы…» – написано в экспликации. Простор для размышлений и выстраивания ассоциаций оказывается огромным. И оно продолжается, шаг за шагом, от Иофана к Рудневу, Павлову, через множество советских пиранезианцев, собранных под заголовком «Джованни Батиста Пиранези в СССР». Здесь есть «звезды» нереализованных объектов – конкурсные проекты Мельникова и Леонидова, Дворец Советов Иофана, фантазии Чернихова; есть и менее известные проекты на тему инженерных конструкций, напоминающие доскональные изображения римских аппаратов для строительства Пиранези. Тема выставки: «Пиранези. До и после» – полностью себя оправдала.

Почему-то, наверное для того, чтобы вовсе не забыть про главного героя монографической выставки – среди советской графики оказались замечательные подлинные медные доски поздних «Тюрем», выставленных в соседнем зале. Эти экспонаты – одни из самых интересных, поскольку мало кто из не-специалистов видел не только работы самого Пиранези, а и вообще доски, с которых печатают гравюры.

Советская графика масштабнее, ярче, не выделяется особой деликатностью, а заслуживающий внимание проект Мельникова почему-то размещён на небольшой выгородке и его сложно рассмотреть – при этом он словно приобретает ещё больший масштаб и становится произведением колоссальной архитектуры, подавляет зрителя. А после прогулки по Риму и разглядывания канделябров не слишком хочется быть подавленным, почти так же, как не хочется сразу после Пиранези идти на Рафаэля. В экспликациях к советской экспозиции то и дело проскальзывает: «Советские архитекторы воплотят «Тюрьмы» в Дворцы Советов…», «В развалинах Пиранези читались трагические пророчества, которые по-настоящему были оценены в стране суровой, населенной людьми, ничем не похожими на пылких итальянцев…». Даже когда посетитель уже вроде бы соглашается сравнить бумажную архитектуру Пиранези с советскими проектами, организаторам выставки этого как будто недостаточно. Пиранези-ведутист, Пиранези-архитектор, Пиранези-сценограф становится вдруг Пиранези-пророком? Тут и тюрьмы уже смотрятся совсем по-другому, вовсе не театрально, и обращение Пиранези не к греческой, а именно к римской, имперской античности провоцирует иную интерпретацию, напрашивается на спекуляции в духе «Третьего Рима». Скрупулёзно найденные специалистами специально для выставки аналогии создают хорошую базу для таких размышлений – Иофан видел Пиранези, Мельников любил Пиранези... Но что в этом удивительного, если гравюра – искусство тиражное, а на стенах любого творческого российского вуза до сих пор можно увидеть Пиранези, вдохновляющего студентов. Без Чернихова с одной реализованной постройкой и присвоенным именем «Советский Пиранези», разумеется, было не обойтись, раз тема заявлена «сквозь века», но было ли что-то общее у архитектурных фантазий на тему античных руин Пиранези и конкурса на монумент Наркомтяжпрома, вдохновленного не лирическими обращениями к прошлому, а провозглашенной дорогой в светлое будущее, все-таки остается большим вопросом, на который каждый посетитель ответит для себя самостоятельно. Почему-то в набор интерпретаторов Пиранези никак не попали «бумажные архитекторы» 1980-х, может быть потому, что про них недавно уже была выставка?

Впрочем последний контекстуальный акцент, завершающий плетение взаимосвязей от V века до нашей эры к 2016 году – смутное видение колоннады, написанной главным московским ведутистом нашего времени Валерием Кошляковым специально для выставки на склеенных обрывках картонных коробок. Она замыкает главную ось выставки, противопоставляя себя ролику с «Воображаемыми тюрьмами» и служа попыткой возврата от патетического советского крещендо к умиротворенному созерцанию классики.

Между тем выставка показалась мне скорее праздничной и, как бы странно это ни прозвучало, занятной, сделанной с большой любовью и интересом к материалу и его деталям. Задаваться ли вопросами об аналогиях, уходящих куда глубже простого анализа бумажной архитектуры разных эпох на уровень идеологий, или просто провести время за рассматриванием античных элементов и виртуозных композиций – каждый решит для себя. Можно даже представить себя покупателем античных копий в мастерской Пиранези и даже немного поторговаться с маэстро – в своем воображении, разумеется.

23 Сентября 2016

Автор текста:

Анна Сансиева

Похожие статьи