У Бродского-архитектора есть сын, художник, Саша Бродский, и в 2024 году отец и сын открыли в Милане, в Галерее Lazarev, выставку Piazza senza nomme, Площадь без имени. Это был ящик, параллелепипед, слепленный из давно любимой старшим Бродским сырцовой глины на металлической сетке. В потрескавшихся глиняных стенах – маленькие окошки для глаз, позволяющие увидеть маленький фрагмент внутренностей «ящика», и одно большое окно на торце, позволяющее увидеть их «в простел». В Милане скрытой внутренностью был «форум», продолговатая площадь с обелиском, колонной, похожей на римскую, фонтаном, пальмами, львом – полный античный фарш; на площади было множество мелких фигурок, которые кажутся человеческими, и несколько крупных фигур, в шляпах, пальто и с длинными носами, бродящих, склонясь, среди народа поменьше. Наблюдатели. От Sasha Бродского в Милане была графика, а от Александра, его отца – собственно объект.
Сейчас в выставочном зале ВК-7 музея Полторы комнаты показывают новый объект Александра Бродского, главного архитектора музея и автора всех его пространств, включая саму выставочную квартиру. Объект наследует идею ящика с городом внутри, своего рода кукольного домика. Ящик развернут в большой комнате по диагонали так, что самые маленькие окошки из тех, в которые можно заглянуть, приходятся на входящего, и, если начинать смотреть сразу, зритель не увидит почти ничего. Какие-то проблески и решетки.
Двигаясь дальше и припадая к окошкам побольше, можно разглядеть арки, колонны, мосты и гондолы. Предположу, важно, что «открытие» происходит постепенно. И, если не бежать сразу вперед, то перспектива, которая открывается в самое большое «окно» на дальнем торце, вполне себе ошарашивает. До самого WOW!
В ящике, как оказывается спрятан некий канал с множеством мостов, совершенно венецианский.
Эпиграфом к объекту служит отрывок из стихотворения Иосифа Бродского 1976 года: «Есть города, в которые нет возврата. / <...> То есть, в них не проникнешь ни за какое злато. / Там всегда протекает река под шестью мостами». Оно, правда, называется «Декабрь во Флоренции», ну да кто нам сказал, что во Флоренции никогда не было гондол? Да и сама пряничная сказка из сырой рассыхающейся глины на буквализм не рассчитана. Какой там город рассыпается? Да Бог весть. «Флорентийскую» башню-донжон, одну из тех, что мы знаем по изображениям на фресках, там тоже можно разглядеть. Или это башня из Павии?
А высокая «византийская» колонна? Святой Фёдор в Венеции не на такой стоит?
Посчитали мосты. Шесть насчитали, но без уверенности. Второй-то торец не открыт. Но, в общем, предполагать, что их шесть, как в тексте, можно.
Питерский объект сделан, на мой взгляд, несколько лучше, чем первый – если он первый – миланский. Красивая подставка с перекрестиями, пропорции, да и венчающие «ящик» фигурки.
Да и канал, опознающийся как венецианский, хотя мы теперь знаем, что у него есть все основания быть флорентийским, но не сейчас /никогда, нигде/ – неплохо резонирует с банальностью «Северной Венеции» – Петербурга. Венеция, да не Венеция.
Всю выставочную квартиру №7 тоже можно считать частью инсталляции, так как автор тот же – Бродский. До середины марта тут проходила открывшая зал выставка Михаила Рогинского, тогда все стены были завешаны картинами шпалерной развеской XVI века, напоминающей одновременно дворец и склад. Теперь, попадая внутрь, мы оказываемся в помещении, обитом, в основном, светлой фанерой, на полу и на стенах. Фанера чередуется с открытым кирпичом простенков и арок в окнах и проходах. Нейтральное пространство, подготовленное к чему угодно, но не дорогим выставочным способом, когда гипсокартон красят белой краской – а таким, нарочито дешевым, но зато натуральным. Этакая недорогая декорация любительского спектакля.
Ну или же квартира перед переездом, вчерне подготовленная к отделке – это довольно очевидно.
В остальных частях квартиры – а экскурсовод говорит нам: располагайтесь, как дома, это квартира; что, видимо входит в часть программы инсталляции – развешено несколько графических работ Бродского, от 1984 года до самой современной, фломастером. Как известно, мастер тонкого офорта перешел на размашистый фломастер, хотя сохранил узнаваемую манеру. Панно на кальке вытянуто в длинном тупиковом коридоре с зеркалом в торце.
Там нарисован длинный промышленный город с заводскими на вид корпусами, рекой на первом плане и плывущими по ней баржами с грузом. По верхней кромке городского силуэта шагают этакие птички из прозрачных треугольников. Они рождаются на входе из фигур, которые, можно, вероятно – надеюсь не совру – определить как неориентированные графы. Они приземляются на промышленный город и превращаются в птиц такой же решетчатой структуры, которые шагают по карнизам вплоть до зеркала, отражаясь в котором, вся процессия пятится в обратном направлении.
Несложно заметить, что птички недобрые, зубастые и с красными глазами.
Вольная интерпретация от программиста: это могут быть идеи, садящиеся на город. Интерпретация от историка архитектуры: скорее всего, это метафора современной застройки промзон, условного Бадаевского, когда стеклянные конструкции «шагают» по краснокирпичному, и не только, прому. Понять, конечно, можно по-разному, но настроение возникает какое-то такое, да, тревожное.
Всю инсталляцию в целом можно, вероятно, понять так. Мы переходим от промышленного периода к постиндустриальному, и «стеклянные птички» все садятся, и садятся, кристаллизуясь из облака данных, на заводские территории. Это некий, скорее линейный, процесс. А мечты об условной Венеции или Флоренции заперты в ящике, куда можно «подсмотреть», и постепенно разрушаются.
Впрочем, в данном случае романтический город не затапливается мазутом, как в Коме 2000 года; хотя воду в «канале» изображает отработанное машинное масло. Но мне запаха почувствовать не удалось. Эх, ковид...
Инсталляция работает до 15 сентября, билеты надо предъявить в магазине «Конец прекрасной эпохи», а затем идти за экскурсоводом в обход квартала на Литейный.