Пруст и кубизм. К эстетике реконструкции

Доклад для ХХХV Випперовских чтений ГМИИ им АС Пушкина, 30.01.2002

«Время – река, уносящая меня, но эта река – я сам»
 Х.Л. Борхес

На первый взгляд между прустовской прозой и кубистической живописью общего не больше, чем между утонченным, болезненным Прустом и неотесанным здоровяком Пикассо. Их несходство не только внешнее. Пруст назвал свой роман «В поисках утраченного времени», а Пикассо говорил: «Я никогда не ищу, я только нахожу» и так далее… И все же, я вижу в кубизме Пикассо и романе Пруста глубокое родство, хотя , конечно не тождество. Это родство я обозначил словами «эстетика реконструкции»,  эстетика, которая со временем может обнаружить еще не раскрытые возможности. Попытаюсь разъяснить, в чем  я ее нахожу  у обоих авторов.

Несмотря на то что Пруст современник кубизма мы проецируем творчество Пруста в любимую им эпоху импрессионизма.  Импрессионистические образы, в изобилии обнаруживаемые в тексте, дают на это право,  но едва ли прустовская эпопея,  как целое, может считаться импрессионистической. Самая плотность мысли прустовского текста, скорее напоминает аналитические формулы Филонова, чем воздушные перспективы Моне. 
Да, любимое время суток Пруста – закат и он готов любоваться им, так как в часы заката, даже не зная Бергсона,  можно переживать время как «дление», как единство мирового и индивидуального бытия. Но прустовская эпопея ближе к Закату  Шпенглера, чем к закатам Моне. Поэтика прустовского текста   это поэтика мысли, не уступающей по напряженности мысли Павла Флоренского, в те же годы писавшего свой «Столп», Федорова, сочинявшего проект воскрешения отцов или Фрейда, разрабатывавшего концепцию аналитического анамнеза. Это эстетика мысли, реконструирующей опыт прошлого и стремящейся вопреки времени восстановить живое мгновение, некое бергсоновское  дюре.

Основная коллизия, связывающая Пруста, Пикассо и Бергсона в неразрывный узел  есть противоречие между интуитивной нерасчлененностью переживания и рефлексией, раскалывающей эту непрерывность в кристаллическую систему фрагментов. Именно эта коллизия и лежит в основе эстетики реконструкции.

Приметы реконструктивной эстетики видны уже в  античности. Ренессанс, классицизм, наконец – романтизм – исповедывали реконструктивные идеалы. Но лишь в начале прошлого века вкус стал всеядным,  и восстанавливать были готовы все. И не в каких-нибудь отдельных социальных институтах, а в обыденном существовании, в переживании человеком своей жизни и самого себя.
 Всеядность и экзистенциальная сиюминутность, взятые вместе, и составляли беспрецедентную утопию жизненной полноты,  которая , конечно же, не могла найти своего воплощения, но рождала мощную духовную энергию и обостряла мысль. И если сам Пруст видел реализацию этой утопии в творческой реконструкции собственной жизни, то в общекультурном масштабе неудача этой утопии  рождала эстетику реконструкции как таковую.

В этом отношении Пруст выходит за рамки любого стиля - импрессионизма, готики или классицизма. И в этой универсальности своей он близок  кубизму Пикассо.
Кубизм часто сближают с футуризмом, но не следует упускать из виду, что футуризм направлен в будущее, а кубизм, скорее, в прошлое. Уже современники замечали, что кубизм Пикассо не столько проект нового, сколько подведение итогов.
Однако сегодня, когда реализовавшееся будущее сделало футуризм безнадежно устаревшим, прустовская проза и кубизм начали казаться наиболее продуктивными моделями. Вопреки мнению Сартра, считавшего, что Пруст лишил читателя будущего и следовательно, свободы, оказалось, что футуристические фантазии куда архаичнее реконструкции, не гадающей о будущем, а создающей настоящее, так как настоящее и оказывается будущим, то есть тем, что реально противостоит прошлому и другого будущего у нас нет и не будет, ибо будущая свобода свободой не является, а несущая свободу мысль – есть нечто, что существует ТОЛЬКО в настоящем времени, вмещающем и будущее, и прошлое.
Вот почему к концу своего романа Пруст приходит к идее обретения времени в творчестве, как бы выходя из времени дления в иное время – время созидания и реконструкции. И тут можно заметить, что приведенные выше слова Борхеса фактически перефразируют мысль самого Пруста, который в конце «Обретенного времени» писал:
«Я почувствовал … что все это такое длинное время было не только беспрерывно прожито, продумано, выделено мной, что оно было моей жизнью, мной самим, но еще и то, что я ежеминутно должен был держаться за него, что оно несло меня, взгромоздившегося на его головокружительную вершину, и я не мог двинуться, не переместив ее» 

Эстетику реконструкции следует отличать от эстетики реставрации, хотя бы в редакции  Рескина и Виолле ле Дюка, ибо она не удовлетворяется внешним  воспроизведением прошлого,  как и конструктивизм она - жизнестроительная концепция.
Основное противоречие эстетики реконструкции как раз в том и состоит что в ней есть стремление соединить живое переживание текущего момента с рефлексивным освоением прошлого. Нет смысла повторять, насколько эти установки были значимы для Пруста, но ведь и Пикассо – беспрецедентный пример ассимиляций от африканского неолита, через икону, ренессанс,  к  современникам –Ренуару, Манэ,  Дега, Тулуз-Лотреку.

Развитие реконструктивных идей в искусстве проходило в начале прошлого века во Франции на фоне философии времени Анри Бергсона. Пруст, близко знавший Бергсона,  выбирает «время» в качестве темы своего романа.  Пикассо тоже не мог не знать о Бергсоне, идеи которого носились в воздухе, не только Сорбонны, но и парижских кафе. Но если Бергсон и влиял и на Пикассо, и на Пруста, то результаты получились весьма разными, и разница их, схватывается в символах названия  главной книги  Бергсона: «материя» и «память».
Вот отрывок из «Материи и памяти», который мог бы послужить чем то вроде сценария для аналитического кубизма  Пикассо. Бергсон пишет:

«Всякое разделение материи на независимые тела, с абсолютно определенными контурами, есть деление искусственное… Каждая из наших потребностей есть пучок света, направленный на  непрерывность чувственных качеств и вырисовывающий там отдельные тела
В.С.Турчин заметил, что Пруст в эссе «Сожаления, мечты, цвета времени» склонялся к мысли, что даже время имеет цвет. В связи с этим уместно привести рассуждение Анри Бергсона о темпоральности цвета, возможно отложившееся в сознании Пруста.

В «Материи и памяти» Бергсон сопоставляет число колебаний электромагнитного поля, соответствующее красному цвету (400 триллионов) с двумя тысячными секунды, как минимальным временем, которое способно уловить человеческое восприятие и высчитывает, что воспринимая красный цвет, мы сжимаем в мгновение ни много ни мало 25 тысяч лет, или 250 веков нашей истории.   Тут идея реконструкции времени связана с идеей вибраций, пульсаций, которая была в начале века особенно популярна в оккультных учениях (например, у Гурджиева) и которая, как мне кажется, сыграла не последнюю роль в эстетике Пруста и Пикассо. Однако в примере с красным цветом не схватывается подлинная драма времени – драма становления и метаморфозы.
А ведь идея восстановления, то есть  реконструкции в свете бергсоновской темпорализации восходит к становлению. Восстановление достигается через резонанс с самим становлением, будь то какой-то предмет или просто чувство живого.

То, что мы видим в аналитическом кубизме и без Бергсона выглядит  как раз как  «становление», так как границы предметов здесь разъяты  и  они кристаллизуются из светотеневого раствора, в  котором  контраст света и тьмы напоминает о разделении света и тьмы при сотворении мира. Как не связать это наблюдение с замечанием Пруста о живописи Эльстира: « Бог-отец, создавая предметы, давал им названия, Эльстир же воссоздавал их, отнимая у них эти названия или давая другие»
В этих словах «о словах» и заключается, однако, главная проблема, так как усмотрение сходных черт у Пикассо и Пруста немыслимо без учета различий словесного и пластического искусства, литературы и живописи.
К сожалению, не будучи филологом, я вынужден ограничиться частными наблюдениями. Первое из них – принципиальная ограниченность живописного полотна и напротив  - неограниченность романного текста.
К существующим томам прустовского романа можно было бы добавить еще несколько. Но и в своем сложившемся виде роман не доступен  единовременному восприятию. Читатель романа, если он захочет объять его в целом и в деталях, поневоле попадает в положение самого Пруста, и начнет поиски утраченного времени, попадая в водоворот бесконечных реминисценций. Этот парадокс вызван как раз темпоральностью слова и последовательным, линейным  течением литературной речи. Этот парадокс присущ и философии самого Бергсона, ибо как заметил Жиль Делез – переживать дление и описывать ее – вещи несовместимые.
Да и сам Бергсон понимал, что для конструктивного построения своей теории ему необходимо прорвать текучесть «дюре» понятийной рефлексией. Не случайно Осип Мандельштам, обратил внимание на то, что у Бергсона, пытавшегося свести пространство к времени получилось так, что время  у него исчезло и превратилось в пространственное многообразие данности сознания.

В литературе «потока сознания» развернуть это «дление» в многообразие сцен и мыслей  относительно нетрудно, так как нить словесной речи позволяет без видимых усилий переходить от воспоминаний  к ощущениям, от впечатлений к философской рефлексии, от собственных мыслей к цитатам, от прямой речи к косвенной, от прошлого к настоящему и т.п. Любая фраза из книги Пруста дышит и колеблется в такт этим переходам, извиваясь бесконечной лентой Мебиуса. Этой мягкой  вибрацией многочисленных изменений и поворотов речи, пожалуй, можно объяснить нерасчлененность огромных прустовских периодов, не знающих абзацев и на первый взгляд кажущихся неудобочитаемыми. Однако читаются они напротив с удивительной легкостью именно из-за этих молекулярных вибраций словесной ткани, легких поворотов мысли, напоминающих пучки света. подсветки.
И если бы Пруст предпочел каждый новый поворот мысли или наблюдений начинать с красной строки, текст немедленно превратился бы в кубистическую кали грамму.

В пластических искусствах и, в частности, в живописи аналогичная смена точек зрения если и может в какой-то мере быть достигнута, то лишь ценой неимоверных усилий. И вот плодом этих усилий и был аналитический кубизм Пикассо.
Проза Пруста напоминает прядение нити из кудели образов памяти, в которую вплетаются рассуждения. Из этой нити и ткется текст, ткань, своего рода ПОЛОТНО. Только в этом бесконечном, не доступном восприятию целом  достигается окончательное обретение времени как свершившегося становления и тем самым восстановления смысла – но зато оно достигается теперь не только в романе в целом, но и  в каждой его точке. В любом, наугад выбранном небольшом фрагменте этой текстовой поверхности мы немедленно улавливаем тотальное присутствие  и взаимопроникновение всего и вся. Вот первые фразы:

«Давно уже я привык укладываться рано. Иной раз , едва лишь гасла свеча, глаза мои закрывались так быстро, что я не успевал сказать себе: «Я засыпаю». А через пол часа просыпался от мысли, что пора спать; мне казалось, что книга все еще у меня в руках и мне нужно положить ее и потушить свет; во сне я продолжал думать о прочитанном, но мои думы принимали довольно странное направление, я воображал себя тем, о чем говорилось в книге, - церковью, квартетом, соперничеством  Франциска 1 и Карла У.»

Перевести такие фразы на язык живописи невозможно. Но Пикассо стремится достичь в живописи свободы темпоральных переходов и мыслительной рефлексии с помощью чисто пластических средств. Он начинает  с  онтологической трансформации,  превращая поверхность холста в силовое поле генезиса вещей, делая зримыми не столько предметы, сколько стихию самого изобразительного конструирования.
Такова структура полотен аналитического кубизма. Она дробит мир на  световые сгустки, которые выходят за пределы предметов и  пронизывают весь универсум, но, в отличие от лучизма Ларионова, не растворяют предметы  без остатка,  а сгущаются вокруг их следов или знаков.

Едва ли мы тут имеем дело с приложением теорий начертательной геометрии, оккультных или физических теорий четвертого измерения. Подлинный нерв этого разложения предметов на вспышки светимости дает идея Бергсона об условности предметных границ и выпадении предметов из текучей длительности.
 
В синтетическом кубизме, эти инфраструктуры картинного поля как потенции его темпорализации приобретают новый конструктивный смысл. Пикассо вырезает любой фрагмент отношения предметов друг к другу, вроде заслонения, отбрасывания тени, соседства и превращает их в самостоятельные пластические объекты, размещаемые на вводимых наравне с предметами вспомогательных картинных плоскостях.
Память тут прямо превращается в материю. При этом он так хитро запутывает прямые и обратные перспективы, границы вещи и условные линии, знаки и изображения, что восстановить способ построения его криптограмм практически не удается. Этим его композиции резко отличаются от аналогичных композиций «малых» кубистов вроде Гриса, Глеза, Метценже и Лота, расшифровка которых не требует никаких усилий.

Феноменология Пруста в отличие от пустого как сборочный цех завода пространства Пикассо наполнена импрессионистическими фотографиями памяти. Позднее Джон Хартфилд использовал инфраструктуры кубизма для создания фото-коллажей, в которых, как в литературном тексте,  совмещались всевозможные образы. Но эти фотомонтажи утрачивают и магию фотографии, и легкость прустовской прозы или композиций Пикассо. Они становятся  беспросветными  памфлетами. И причина тут простая – слипшиеся фотообразы не разделены мыслью, пространством рефлексии.


И когда Пикассо заявлял, что рисует вещи «не такими, какими он их видит, а такими, какими он их мыслит»,   декларировал величественную задачу - поднять язык и средства живописи до уровня словесной мысли, хотя мыслились, конечно не ПРЕДМЕТЫ и их свойства, а самая стихия изобразительного творчества. Результатом этого мышления в кубизме и стали сложные пространственно-временные инфраструктуры картины. Они наполнялись самым простым предметным содержанием – светом из окна, фрагментами гитары, вазы с фруктами и пр. Поэтому на фоне Пруста они кажутся бессодержательными. Но усилия Пруста и Пикассо были устремлены в одном направлении.

Нет смысла сопоставлять живопись с литературой, пользуясь количественной мерой содержательности мыслей и образов. Живопись в силу самой ограниченности полотна не может состязаться с количественной содержательностью литературы, особенно эпических романов. Но нельзя не заметить, что каждая фраза Пруста передает эту потенциальную содержательность изломами  и ритмами мысли и наблюдательности, резонирующими с изломами и ритмами пространственной геометрии кубистического полотна. Если бы не эти структурные свойства прустовской прозы, в  его романе можно было бы  утонуть. Мы же легко держимся на волнах этого потока сознания.

Кубизм безусловно унаследовал орнаментализм ар нуво, в нем есть известная арабесковость, калейдоскопичность, присущая и прозе Пруста..
Но пластический орнаментализм должен быть в данном случае дополнен темпоральным, ритмическими вибрациями и пульсациями. Проза Пруста  пронизана этими вибрирующими структурами, открывающими перед читателями возможность резонанса. В кубистической картине, напротив – кристаллическая структура разрушает естественный ритм восприятия полотна и выводит зрителя в какое-то иное пространство и время рефлексии, заставляя его самого совершать что-то вроде колебаний между полюсами пластических категорий.
Таковы некоторые формальные моменты сходства и в рамках этого сходства лежащих различий текста Пруста и холстов Пикассо. Для того, чтобы вернуться от них к идеалам реконструктивной эстетики нам придется коснуться и психологической стороны дела.

Постижение культуры как экзистенции  выражают  стремление к воскрешению потерянного рая, бытийной полноте, подобной полноте эротического экстаза.
Теплота любовного томления льется со страниц прозы Пруста начиная с первого эпизода с материнским поцелуем, из которого как из клеточки и развертывается  вся томительная история несчастливой любви Марселя, но  она же излучается  не только из картин эпохи негритюда или графических листов сюит Воллара, но  и из самых отвлеченных кубистических натюрмортов Пикассо.
Чувство одиночества, неразделенной любви, которым дышит роман Пруста было знакомо и Пикассо. Этим чувством жили горожане позднеромантической эпохи, остро переживавшие несоизмеримость частной жизни и многообразных вибраций истории. 
Попытки преодолеть эту заброшенность  шли в разных направлениях. Одни ударялись в утопии перестройки мира, надеясь что новый мир, построенный собственными руками, будет постижим, другие удалялись в грезы сна или абсурда, третьи – их позиция сегодня кажется самой героической – пытались вместить в себя необъятное, слиться с миром в новом интегральном мифе, ибо отпадение  и отчуждение человека в конечном счете можно трактовать именно как разрушение мифа, в котором все, близко и понятно каждому.  
Инфантильная влюбленность для людей, не удовлетворенных собственным социально-культурным статусом  была общим местом.
Здесь нужно заметить, что одним из способов решения всех возникающих у отчужденного горожанина проблем был в то время и остается по наше – алкоголизм и наркомания. Но ни Пруст ни Пикассо по этому пути не шли. Они искали иных форм опьянения.

Одной из форм такого опьянения было излюбленное символистами фланирование по улицам большого города, темпоральность которого напоминает темпоральность эротической близости,  с ее бесконечным то ли поиском, то ли обнаружением телесности.
В калейдоскопических мерцаниях инфраструктур полотен аналитического кубизма Пикассо, почти не писавший городских пейзажей,  уловил ритмы города как их уловил и джаз.
Фланирование по городу или музею, реальному или воображаемому воспроизводит стихию памяти, реконструирующей впечатления в какой-то расплывчатый образ целого, в котором мерещится обретенный миф, утраченная прародина и любовь.

Эстетика реконструкции оказалась в наибольшей мере востребованным и освоенным не прозой и не живописью, а поэзией и кинематографом, особенно монтажным кинематографом,  в потоке световых кадров достигающем синхронизации переживаний. Я не имею возможности касаться здесь этой темы, которая вызвала бы в памяти имена Эйзенштейна и Трюффо. Но хотя сегодня эстетика кинематографа сама уже уходит в прошлое,  духовная задача реконструкции наверное вновь встанет перед будущими поколениями.
                                              ***
Мне хочется завершить эти наблюдения указанием на объект близкий нам всем в прямом, топографическом смысле. Ведь на Волхонке мы находимся как бы в своего рода концентрированном локусе реконструктивных инициатив. Во-первых, само здание музея – эклектика Клейна, в нем – лучшее в России собрание Пикассо, а сегодня тут же – рукописи Пруста.
Но за углом музея - храм Христа-Спасителя. Относясь к числу «убитых церквей», он был восстановлен и реконструирован в прустовском смысле слова. Но между двумя храмами  промелькнула тут и утопия нового мира - Дворец Советов, воплощенная и в классицистском, и в конструктивистском проектах. Им однако, не суждено было воплотиться.
Более устойчивой, хотя и не вечной, инициативой стал плавательный бассейн. Он возник без философских обоснований. Но сегодня  начинают мерещиться догадки о его мифологической значимости.
Как известно, хтоническая стихия влаги, в истории культуры  – Лета, Стикс, Ахерон, Океан – была потеснена аполлонической стихией света и воздуха. Однако темпоральность и телесность воды еще сильнее, чем темпоральность иных стихий соответствует идеалу бергсоновской текучести. В свете этой догадки уже не кажется случайным, что вслед за интерьерами кубистических натюрмортов в картины Пикассо врывается море. На ум приходит праматерь всех мифов - Атлантида, утробная влага, затонувший град Китеж и многое другое.
Так что,  сопоставление Пруста с импрессионизмом Моне имеет быть может и стадиальный, более глубокий смысл. Быть может сам импрессионизм был соблазном погружения сознания во влажную стихию материнского лона перед лицом невыполнимой мужской задачи тотальной реконструкции культуры. Так и бассейн оказался способом улизнуть, нырнуть в глубину, уйти от лежавших на поверхности исторических альтернатив воли.
И в самом деле - темпоральность и телесность этой не то купальни, не то купели «средь моря городского», как ни парадоксально,   соответствовала жажде полноты бытия, утолить которую стремилась проза Пруста, недавно звучавшая здесь музыка Святослава Теофиловича или не менее светоносная чем пейзажи Моне и не менее осмысленная , чем трактаты Бергсона - живопись Пикассо.

01 Января 2006

Похожие статьи
Мечта в движении: между утопией и реальностью
Исследование истории проектирования и строительства монорельсов в разных странах, но с фокусом мечты о новой мобильности в СССР, сделанное Александром Змеулом для ГЭС-2, переросло в довольно увлекательный ретро-футуристический рассказ о Москве шестидесятых, выстроенный на противопоставлениях. Публикуем целиком.
Модернизация – 3
Третья книга НИИТИАГ о модернизации городской среды: что там можно, что нельзя, и как оно исторически происходит. В этом году: готика, Тамбов, Петербург, Енисейск, Казанская губерния, Нижний, Кавминводы, равно как и проблематика реновации и устойчивости.
Три башни профессора Юрия Волчка
Все знают Юрия Павловича Волчка как увлеченного исследователя архитектуры XX века и теоретика, но из нашей памяти как-то выпадает тот факт, что он еще и проектировал как архитектор – сам и совместно с коллегами, в 1990-е и 2010-е годы. Статья Алексея Воробьева, которую мы публикуем с разрешения редакции сборника «Современная архитектура мира», – о Волчке как архитекторе и его проектах.
Школа ФЗУ Ленэнерго – забытый памятник ленинградского...
В преддверии вторичного решения судьбы Школы ФЗУ Ленэнерго, на месте которой может появиться жилой комплекс, – о том, что история архитектуры – это не история имени собственного, о самоценности архитектурных решений и забытой странице фабрично-заводского образования Ленинграда.
Нейросказки
Участники воркшопа, прошедшего в рамках мероприятия SINTEZ.SPACE, создавали комикс про будущее Нижнего Новгорода. С картинками и текстами им помогали нейросети: от ChatGpt до Яндекс Балабоба. Предлагаем вашему вниманию три работы, наиболее приглянувшиеся редакции.
Линия Елизаветы
Александр Змеул – автор, который давно и профессионально занимается историей и проблематикой архитектуры метро и транспорта в целом, – рассказывает о новой лондонской Линии Елизаветы. Она открылась ровно год назад, в нее входит ряд станцией, реализованных ранее, а новые проектировали, в том числе, Гримшо, Вилкинсон и Мак Аслан. В каких-то подходах она схожа, а в чем-то противоположна мега-проектам развития московского транспорта. Внимание – на сравнение.
Лучшее, худшее, новое, старое: архитектурные заметки...
«Что такое традиции архитектуры московского метро? Есть мнения, что это, с одной стороны, индивидуальность облика, с другой – репрезентативность или дворцовость, и, наконец, материалы. Наверное всё это так». Вашему вниманию – вторая серия архитектурных заметок Александра Змеула о БКЛ, посвященная его художественному оформлению, но не только.
Иван Фомин и Иосиф Лангбард: на пути к классике 1930-х
Новая статья Андрея Бархина об упрощенном ордере тридцатых – на основе сравнения архитектуры Фомина и Лангбарда. Текст был представлен 17 мая 2022 года в рамках Круглого стола, посвященного 150-летию Ивана Фомина.
Архитектурные заметки о БКЛ.
Часть 1
Александр Змеул много знает о метро, в том числе московском, и сейчас, с открытием БКЛ, мы попросили его написать нам обзор этого гигантского кольца – говорят, что самого большого в мире, – с точки зрения архитектуры. В первой части: имена, проектные компании, относительно «старые» станции и многое другое. Получился, в сущности, путеводитель по новой части метро.
Архитектурная модернизация среды. Книга 2
Вслед за первой, выпущенной в прошлом году, публикуем вторую коллективную монографию НИИТИАГ, посвященную «Архитектурной модернизации среды»: история развития городской среды от Тамбова до Минусинска, от Пицунды 1950-х годов до Ричарда Роджерса.
Архитектурная модернизация среды жизнедеятельности:...
Публикуем полный текст первой книги коллективной монографии сотрудников НИИТИАГ. Книга посвящена разным аспектам обновления рукотворной среды, как городской, так и сельской, как древности, так и современной архитектуре, в частности, в ней есть глава, посвященная Николасу Гримшо. В монографии больше 450 страниц.
Поддержка архитектуры в Дании: коллаборации большие...
Публикуем главу из недавно опубликованного исследования Москомархитектуры, посвященного анализу практик поддержки архитектурной деятельности в странах Европы, США и России. Глава посвящена Дании, автор – Татьяна Ломакина.
Сколько стоил дом на Моховой?
Дмитрий Хмельницкий рассматривает дом Жолтовского на Моховой, сравнительно оценивая его запредельную для советских нормативов 1930-х годов стоимость, и делая одновременно предположения относительно внутренней структуры и ведомственной принадлежности дома.
Конкурсный проект комбината газеты «Известия» Моисея...
Первая часть исследования «Иван Леонидов и архитектура позднего конструктивизма (1933–1945)» продолжает тему позднего творчества Леонидова в работах Петра Завадовского. В статье вводятся новые термины для архитектуры, ранее обобщенно зачислявшейся в «постконструктивизм», и начинается разговор о влиянии Леонидова на формально-стилистический язык поздних работ Моисея Гинзбурга и архитекторов его группы.
От музы до главной героини. Путь к признанию творческой...
Публикуем перевод статьи Энн Тинг. Она известна как подруга Луиса Кана, но в то же время Тинг – первая женщина с лицензией архитектора в Пенсильвании и преподаватель архитектурной морфологии Пенсильванского университета. В статье на примере девяти историй рассмотрена эволюция личностной позиции творческих женщин от интровертной «музы» до экстравертной креативной «героини».
Бетонный Мадрид
Новая серия фотографа Роберто Конте посвящена не самой известной исторической странице испанской архитектуры: мадридским зданиям в русле брутализма.
Реновация городской среды: исторические прецеденты
Публикуем полный текст коллективной монографии, написанной в прошедшем 2020 году сотрудниками НИИТИАГ и посвященной теме, по-прежнему актуальной как для столицы, так и для всей страны – реновации городов. Тема рассмотрена в широкой исторической и географической перспективе: от градостроительной практики Екатерины II до творчества Ричарда Роджерса в его отношении к мегаполисам. Москва, НИИТИАГ, 2021. 333 страницы.
Технологии и материалы
Быстрее на 30%: СОД Sarex как инструмент эффективного...
Руководители бюро «МС Архитектс» рассказывают о том, как и почему перешли на российскую среду общих данных, которая позволила наладить совместную работу с девелоперами и строительными подрядчиками. Внедрение Sarex привело к сокращению сроков проектирования на 30%, эффективному решению спорных вопросов и избавлению от проблем человеческого фактора.
Византийская кладка Херсонеса
В историко-археологическом парке Херсонес Таврический воссоздается исторический квартал. В нем разместятся туристические объекты, ремесленные мастерские, музейные пространства. Здания будут иметь аутентичные фасады, воспроизводящие древнюю византийскую кладку Херсонеса. Их выполняет компания «ОртОст-Фасад».
Алюминий в многоэтажном строительстве
Ключевым параметром в проектировании многоэтажных зданий является соотношение прочности и небольшого веса конструкций. Именно эти характеристики сделали алюминий самым популярным материалом при возведении небоскребов. Вместе с «АФК Лидер» – лидером рынка в производстве алюминиевых панелей и кассет – разбираемся в технических преимуществах материала для высотного строительства.
A BOOK – уникальная палитра потолочных решений
Рассказываем о потолочных решениях Knauf Ceiling Solutions из проектного каталога A BOOK, которые были реализованы преимущественно в России и могут послужить отправной точкой для новых дизайнерских идей в работе с потолком как гибким конструктором.
Городские швы и архитектурный фастфуд
Вышел очередной эпизод GMKTalks in the Show – ютуб-проекта о российском девелопменте. В «Архитительном выпуске» разбираются, кто главный: архитектор или застройщик, говорят о работе с историческим контекстом, формировании идентичности города или, наоборот, нарушении этой идентичности.
​Гибкий подход к стенам
Компания Orac, известная дизайнерским декором для стен и богатой коллекцией лепных элементов, представила новинки на выставке Mosbuild 2024.
BIM-модели конвекторов Techno для ArchiCAD
Специалисты Techno разработали линейки моделей конвекторов в версии ArchiCAD 2020, которые подойдут для работы архитекторам, дизайнерам и проектировщикам.
Art Vinyl Click: модульные ПВХ-покрытия от Tarkett
Art Vinyl Click – популярный продукт компании Tarkett, являющейся мировым лидером в производстве финишных напольных покрытий. Его отличают быстрота укладки, надежность в эксплуатации и множество вариантов текстур под натуральные материалы. Подробнее о возможностях Art Vinyl Click – в нашем материале.
Кирпичное ателье Faber Jar: российское производство с...
Уход европейских брендов поставил многие строительные объекты в затруднительное положение – задержка поставок и значительное удорожание. Заменить эксклюзивные клинкерные материалы и кирпич ручной формовки без потери в качестве получилось у кирпичного ателье Faber Jar. ГК «Керма» выпускает не только стандартные позиции лицевого кирпича, но и участвует в разработке сложных авторских проектов.
Systeme Electric: «Технологическое партнерство – объединяем...
В Москве прошел Инновационный Саммит 2024, организованный российской компанией «Систэм Электрик», производителем комплексных решений в области распределения электроэнергии и автоматизации. О компании и новейших продуктах, представленных в рамках форума – в нашем материале.
Новая версия ар-деко
Клубный дом «GloraX Premium Белорусская» строится в Беговом районе Москвы, в нескольких шагах от главной улицы города. В ближайшем доступе – множество зданий в духе сталинского ампира. Соседство с застройкой середины прошлого века определило фасадное решение: облицовка выполнена из бежевого лицевого кирпича завода «КС Керамик» из Кирово-Чепецка. Цвет и текстура материала разработаны индивидуально, с участием архитекторов и заказчика.
KERAMA MARAZZI презентовала коллекцию VENEZIA
Главным событием завершившейся выставки KERAMA MARAZZI EXPO стала презентация новой коллекции 2024 года. Это своеобразное признание в любви к несравненной Венеции, которая послужила вдохновением для новинок во всех ключевых направлениях ассортимента. Керамические материалы, решения для ванной комнаты, а также фирменные обои помогают создать интерьер мечты с венецианским настроением.
Российские модульные технологии для всесезонных...
Технопарк «Айра» представил проект крытых игровых комплексов на основе собственной разработки – универсальных модульных конструкций, которые позволяют сделать детские площадки комфортными в любой сезон. О том, как функционируют и из чего выполняются такие комплексы, рассказывает председатель совета директоров технопарка «Айра» Юрий Берестов.
Выгода интеграции клинкера в стеклофибробетон
В условиях санкций сложные архитектурные решения с кирпичной кладкой могут вызвать трудности с реализацией. Альтернативой выступает применение стеклофибробетона, который может заменить клинкер с его необычными рисунками, объемом и игрой цвета на фасаде.
Обаяние романтизма
Интерьер в стиле романтизма снова вошел в моду. Мы встретились с Еленой Теплицкой – дизайнером, декоратором, модельером, чтобы поговорить о том, как цвет участвует в формировании романтического интерьера. Практические советы и неожиданные рекомендации для разных темпераментов – в нашем интервью с ней.
Сейчас на главной
Три шоу
МАРШ опять показывает, как надо душевно и атмосферно обходиться с макетами и с материями: физическими от картона до металла – и смысловыми, от вопроса уместности в контексте до разнообразных ракурсов архитектурных философий.
Квеври наизнанку
Ресторан «Мараули» в Красноярске – еще одна попытка воссоздать атмосферу Грузии без использования стереотипных деталей. Архитекторы Archpoint прибегают к приему ракурса «изнутри», открывают кухню, используют тактильные материалы и иронию.
Городской лес
Парк «Прибрежный» в Набережных Челнах признан лучшим общественным местом Татарстана в 2023 году. Для огромного лесного массива бюро «Архитектурный десант» актуализировало старые и предложило новые функции – например, площадку для выгула собак и терренкуры, разработанные при участии кардиолога. Также у парка появился фирменный стиль.
Воспоминания о фотопленке
Филиал знаменитой шведской галереи Fotografiska открылся теперь и в Шанхае. Под выставочные пространства бюро AIM Architecture реконструировало старый склад, максимально сохранив жесткую, подлинную стилистику.
Рассвет и сумерки утопии
Осталось всего 3 дня, чтобы посмотреть выставку «Работать и жить» в центре «Зотов», и она этого достойна. В ней много материала из разных источников, куча разделов, показывающих мечты и реалии советской предвоенной утопии с разных сторон, а дизайн заставляет совершенно иначе взглянуть на «цвета конструктивизма».
Крыши как горы и воды
Общественно-административный комплекс по проекту LYCS Architecture в Цюйчжоу вдохновлен древними архитектурными трактатами и природными красотами.
Оркестровка в зеленых тонах
Технопарк имени Густава Листа – вишенка на торте крупного ЖК компании ПИК, реализуется по городской программе развития полицентризма. Проект представляет собой изысканную аранжировку целой суммы откликов на окружающий контекст и историю места – а именно, компрессорного завода «Борец» – в современном ключе. Рассказываем, зачем там усиленные этажи, что за зеленый цвет и откуда.
Терруарное строительство
Хранилище винодельни Шато Кантенак-Браун под Бордо получило землебитные стены, обеспечивающие необходимые температурные и влажностные условия для выдержки вина в чанах и бочках. Авторы проекта – Philippe Madec (apm) & associés.
Над античной бухтой
Архитектура культурно-развлекательного центра Геленждик Арена учитывает особенности склона, раскрывает панорамы, апеллирует к истории города и соседству современного аэропорта, словом, включает в себя столько смыслов, что сразу и не разберешься, хотя внешне многосоставность видна. Исследуем.
Архитектура в дизайне
Британка была, кажется, первой, кто в Москве вместо скучных планшетов стал превращать показ студенческих работ с настоящей выставкой, с дизайном и объектами. Одновременно выставка – и день открытых дверей, растянутый во времени. Рассказываем, показываем.
Пресса: Город без плана
Новосибирск — город, который способен вызвать у урбаниста чувство профессиональной неполноценности. Это столица Сибири, это третий по величине русский город, полтора миллиона жителей, город сильный, процветающий даже в смысле экономики, город образованный — словом, верхний уровень современной русской цивилизации. Но это все как-то не прилагается к тому, что он представляет собой в физическом плане. Огромный, тянется на десятки километров, а потом на другой стороне Оби еще столько же, и все эти километры — ускользающая от определений бесконечная невнятность.
Сила трех стихий
Исследовательский центр компании Daiwa House Group по проекту Tetsuo Kobori Architects предлагает современное прочтение традиционного для средневековой Японии места встреч и творческого общения — кайсё.
Место заземления
Для базы отдыха недалеко от Выборга студия Евгения Ростовского предложила конкурентную концепцию: общественную ферму, на которой гости смогут поработать на грядке, отнести повару найденное в птичнике яйцо, поесть фруктов с дерева. И все это – в «декорациях» скандинавской архитектуры, кортена и обожженного дерева.
Книга в будущем
Выставка, посвященная архитектуре вокзалов и городов БАМа, – первое историко-архитектурное исследование темы. Значительное: все же 47 поселков, и пока, хотя и впечатляющее, не вполне завершенное. Хочется, чтобы авторы его продолжили.
Двенадцать
Вчера были объявлены и награждены лауреаты Архитектурной премии мэра Москвы. Рассматриваем, что там и как, и по некоторым параметрам нахально критикуем уважаемую премию. Она ведь может стать лучше, а?
Нео в кубе
Поиски «нового русского стиля» – такой версии локализма, которая была бы местной, но современной, все активнее в разных областях. Выставка «Природа предмета» в ГТГ резюмирует поиски 43 дизайнеров, в основном за 2022–2024 годы, но включает и три объекта студии ТАФ Александра Ермолаева. Шаг вперед – цифровые растения «с характером».
Под покровом небес
Архитекторы C. F. Møller выиграли конкурс на проект новой застройки квартала в центре Сёдертелье, дальнего пригорода Стокгольма.
Скрэмбл, пашот и мешочек
В Петербурге на первом этаже респектабельного неоклассического Art View House открылось кафе Eggsellent с его фирменной желто-розовой гаммой. Обыграть столь резкий контраст взялось бюро KIDZ.
Над Золотым рогом
Жилой комплекс Философия, спроектированный T+T architects во Владивостоке, – один из новых проектов для района «Голубиная падь», и они меняет философию его развития с одиночных домов на комплексный подход. Дома организованы вдоль общественных улиц, они разновысотные, разноформатные, а один – даже галерейной типологии, да еще и с консолью, опирающейся на арт-объект.
Новый уровень дженги
Спроектированный Кэнго Кумой общественный центр Kibi Kogen N Square демонстрирует возможности поперечно-клееной древесины – «фирменной» продукции для префектуры Окаяма, где он расположен.
Деревянная модульность
Ясли-сад для малышей из семей преподавателей и учащихся Пармского университета совмещен с центром развития для детей из группы риска. Авторы проекта здания в окружении парка – Enrico Molteni Architecture.
Книжный стержень
Интерьер коворкинга в составе бизнес-центра «Территория 3000», предложенный архитекторами КБ-11, был призван стать «сердцем» всего проекта. А в его собственный центр авторы поместили библиотеку из книг, «изменивших взгляд на жизнь». То-то интерьер напоминает о библиотеке Аалто, и на наш взгляд довольно отчетливо.
Конференция с видом
Культурный и общественный центр в городке Порт-Анджелес в штате Вашингтон по замыслу LMN Architects открыт панорамам океана и горного хребта Олимпик.
Цвет и музыка; и белый камень
В палатах Василия Нарышкина на Маросейке открылось выставочное пространство музея AZ, специализирующегося в равной мере на искусстве «второго авангарда» и совриске. Тут несколько тем: первые этажи клубного дома в памятнике XVII века стали общественными, теперь можно попасть во двор, плюс дизайн галереи от [MISH]studio, плюс выставка, совмещенная с концертами авангардной музыки 1960-х. Разбираемся.
Белый знак
Бюро Lin Architecture превратило насосную станцию в полях южнокитайской провинции Юньнань в достопримечательность для местных жителей и туристов.
Арахноид совриска
Ткачество, вязание, вышивание – древнейшие профессии, за которыми прочно закреплена репутация мирных, домашних, женских, уютных, в общем, безопасных. Выставка в Ruarts Foundation показывает, что это вовсе не так, умело оперируя парадоксальным напряжением, которое возникает между традиционной техникой и тематикой совриска.
Нюансированная альтернатива
Как срифмовать квадрат и пространство? А легко, но только для этого надо срифмовать всё вообще: сплести, как в самонапряженной фигуре, найти свою оптику... Пожалуй, новая выставка в ГЭС-2 все это делает, предлагая новый ракурс взгляда на историю искусства за 150 лет, снабженный надеждой на бесконечную множественность миров / и историй искусства. Как это получается и как этому помогает выставочный дизайн Евгения Асса – читайте в нашем материале.
Атака цвета
На выставке «Конструкторы науки» проекты зданий институтов и научных городков РАН – в основном модернистские, но есть и до-, и пост- – погружены в атмосферу романтизированной науки очень глубоко: во многом это заслуга яркого экспозиционного дизайна NZ Group, – выставка стала цветным аттракционном, где атмосфера не менее значима, чем история архитектуры.
Пресса: Город с двух сторон от одного тракта
Бийск — это место, некогда пережившее столкновение двух линий российской колонизации, христианской и предпринимательской. Конфликт возник вокруг местного вероучения и, хотя одни хотели его сгубить, а другие — защитить, показал, что обе линии слабо понимают свойства осваиваемого ими пространства. Обе вскоре были уничтожены революцией, на время приостановившей и саму колонизацию, которая, впрочем, впоследствии возродилась, пусть формы ее и менялись. Пространство тоже не утратило своих особенностей, пусть они и выглядят несколько иначе. Более того — сейчас в некоторых отношениях они прекрасно понимают друг друга.