Те же идеи реализованы в крупных городских ансамблях ЖК «Маршал» на Соколе и «Итальянский квартал» на Долгоруковской улице в Москве. Про «Итальянский квартал» главный архитектурный критик России Григорий Ревзин сказал, что это образцовая постройка послевоенной Москвы, и так и надо строить города.
Михаил Филиппов заведует кафедрой архитектуры в Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова. Свою методику построения ордера и градостроительства он решил оформить в виде учебника.
Л.К.: Кроме практических соображений преподавания, что заставило тебя взяться за учебник по градостроительству?
М.Ф.: Простой факт: исторические города не сносят. В начале XXI века представляется абсолютной аксиомой то, что модернистская эстетика за сто лет не предложила ничего, что могло бы сравниться с эстетикой старой Москвы или Петербурга, Венеции или Рима. Население не хочет современного в городе. Старый Берлин, который воспринимали как депрессивный, теперь – предмет ностальгии. А все, что сделано из стекла, через десять лет после постройки кажется старомодным. Когда 11 сентября 2001 года рухнули башни-близнецы Центра Мировой торговли в Нью-Йорке, никому не пришло в голову восстановить памятник архитектуры модернизма, а после пожара в соборе Нотр-Дам в 2019 году на его реставрацию в считанные дни по всему миру было собрано около 5,000,000,000 евро.
Это и есть главный аргумент в пользу традиционного градостроительства. Исторические города не сносят и восстанавливают утраченное при первой возможности. Во всем мире в начале XXI века ни одно здание, построенное более ста лет назад, никогда не снесут по государственным законам, а все, что построено в послевоенное время, если придет в ветхость, сносят без всякого сожаления. Это значит, что классический, традиционный подход к градостроительству и архитектуре победил в известной борьбе между классикой и модернизмом в XX веке. Мария Нащокина подарила мне свою книгу о Борисе Еремине и о градостроительных идеях, выросших вокруг МАРХИ. Они были грандиозными. Большинство известных архитекторов и градостроителей Москвы вышли из этой среды: Александр Кузьмин, Алексей Гутнов, Илья Лежава, Михаил Кудрявцев и многие другие. Ни одна из ярких модернистских идей не реализовалась, не смотря на то, что люди, которые их придумали, находились в руководстве московской архитектурой. А якобы сумасшедшая концепция «ретроразвития» Бориса Еремина по восстановлению снесенных в 1930-х памятников архитектуры, хотя и не полностью, воплотилась. И я считаю, что лучшие работы в градостроительстве Москвы за последние годы – это колокольня Церкви Большого Вознесения на Б. Никитской и храма Фрола и Лавра на Павелецкой, Заиконоспасский монастырь на Никольской и многие другие. Были бы средства, восстановили бы и Храм Успения на Покровке, и Сухареву башню. Парадокс в том, что, как пишет Мария Нащокина, концепция «ретроразвития» Бориса Еремина тогда вызывала хохот. Теперь хохот вызывает обратное. Если бы сегодня принесли на градсовет проект реконструкции Замоскворечья Ивана Павлова – такой «план Вуазен», это было бы смешно. В Петербурге, по моему мнению, лучшая работа в архитектуре за последние 50 лет – это восстановление утраченной в советское время церкви Рождества Христова на Песках.
Молекула старого города
Прежде чем поговорить подробнее о твоей методике, хотела бы у тебя спросить, какое значение имеет ордер для европейского градостроительства?
Ордер – это главное в европейском градостроительстве с XV по XXI век. Ордер сформировался как законченная художественная система в 630-615 годы до н.э. в Великой Греции (в Малой Азии). Я подозреваю, что у ордера есть конкретный автор. Это был некий гений, оставшийся безымянным. Ордер – это не декоративное оформление стоечно-балочной системы, как во всех архитектурных стилях, кроме греко-римского.
Архитектура – это, в первую очередь, композиция. Это отличает архитектуру от всех других строительных специальностей. Композиция интерьера, здания и города в настоящей архитектуре делается одними и теми же принципами и приемами. Это каноническая художественная система – единственная, дожившая до XXI века. Первая, так сказать, молекулярная композиция здания в ордере – это павильон, составленный из четырех одинаковых стен с арками, перекрытых четырехскатной крышей, к которой приставлены четыре одинаковых двухколонных портика с фронтонами, – тетрапилон. Методика обучения ордеру при помощи такой архитектурной композиции предложена, на мой взгляд, в лучшем на сегодняшний день архитектурном трактате «Теория классических архитектурных форм» русского теоретика И.Б.Михаловского.
Оконное градостроительство
Как связано обрамление окна с градостроительством?
Двухколонный портик является обрамлением окна, например, палаццо Фарнезе, а также входом в сотнях тысяч домов в Европе и Америке. Помпейские, греческие, восточные, древнерусские дома не имели композиции окон. Дом не воспринимался как открытый городу. Оконное градостроительство начинается с эпохи Ренессанса. Палладио пишет, что окна должны быть под окнами, а простенки под простенками. И это не из-за конструктивного смысла (ведь, если есть арка как часть стены, это не обязательно). Это надо делать, потому что тогда здание имеет ритм, и человек понимает размер здания и улицы. Дома надо ставить по красной линии, чтобы окна подчеркивали перспективу. Потому что без перспективы, без прямого движения – этого градостроительного феномена, который исчез в ХХ веке, – невозможно понятие города. Обрамление окна портиком, колоннада, и ритм окон создают градостроительный феномен архитектуры.
Приведи, пожалуйста, пример здания, где окно, обрамленное ордерной композицией, представляет собой молекулу старого города.
Возьмем всем известный пример Дворцовой площади в Петербурге. Заходим на площадь через гениальную систему арок, которые поворачивают наше движение от оси Невского проспекта, идем к колонне, которая стоит точно по оси, и видим главное здание страны – государственный Эрмитаж, сокровищницу России, бывший Зимний дворец, правительственное здание. Важно, что Дворцовая площадь всегда была общественной, как и площадь собора Св. Петра в Риме. Дворец длиной более 200 метров имеет множество выступов-ризалитов, которые оформлены абсолютно одинаковыми колоннами. Они сделаны по Виньоле, хотя и погрубее, чем виньоловские. Колонны обрамляют окна. Верхний ярус – композитный ордер, нижний – барочная интерпретация дорического. Благодаря колоннам, несмотря на огромное количество деталей, здание воспринимается очень цельным. Почему важен этот пример? Потому что это колоссальный общегородской, если не общеевропейский центр, где собираются люди. Внутри мы обнаружим, что залы освещаются окнами, и они обрамляются ордерными колоннами. Это та же самая онтологическая форма – проем, ордерное обрамление, арка. Получается, что больше-то ничего и нет. И тоски и муки это ни у кого не вызывает, а наоборот, ощущение радостного пребывания в этом окружении. И все выдающиеся ансамбли Петербурга устроены похожим образом.
Основа методического учебника
Разрабатывая методическое пособие для студентов, я решил вычертить эти портики-тетрапилоны точно по Виньоле. И выяснились интересные свойства этой композиции – она точно вписывается в правильный восьмиугольник-полигон, центр которого находится в центре арки. Таким образом, ордерная композиция, построенная по принципу модулей, вписывается в простую систему геометрических композиций, на которых основаны все планы, потолки, орнаменты, градостроительные ансамбли на Западе и Востоке. В этой системе, также, построены композиции икон.Полигональные сетки и овраги
Все структуры градостроительства, начиная от молекулы градостроительства до планировки Версаля, основаны на простых полигональных сетках. Это равносторонний треугольник, квадрат, восьмиугольник и шестиугольник. Пятиугольник используется редко, он не дает исчислений простыми числами. Система полигонов жестко сидит на простых композициях. Разумеется, преобладает простая крестообразная система координат – прямоугольная сетка улиц. Ансамбли Петербурга построены на тех же полигональных системах. И 350 русских городов, заложенных и построенных комиссией Ивана Бецкого при Екатерине Второй за 33 года, основаны на них же. Бецкий руководил Академией Художеств, и многие города фактически повторяют ее план.
Про эти генеральные планы в те годы шутили, что это хорошо на бумаге, но забыли про овраги; потому что полигональные системы, в первую очередь гипподамова, только тогда работают, когда они сочетаются с совершенно свободными «кривыми» линиями набережных и улиц, образованных рельефом, но эти линии должны быть обязательно линейной застройки (как, например, в Венеции или на набережных Фонтанки и Мойки в Петербурге). Отсутствие этих «кривых» делает в целом неудачным опыт сталинского градостроительства, хотя там имеются и полигональные сетки и ордер.
Петербург как образец градостроительства
Ты вырос в центре Санкт-Петербурга – самого красивого и законченного в градостроительном смысле города мира. Это сказалось на твоей градостроительной теории?
Да, Петербург был моей малой родиной. Я закончил художественную школу №1 – это дом оберпрокурора Синода князя Голицына, дом, в котором причащался будущий император Александр. Интересно, что именно в этом помещении, где я учился графике, Витберг показывал проект Храма Христа Спасителя Александру. А на Пестеля, 5, где я жил, Пушкин обитал, когда опубликовал «Медного всадника» со знаменитым «Люблю тебя, Петра творенье».
Почему Петербург можно считать образцом для современного градостроительства с точки зрения внешнего вида города?
Потому что этот пластический эксперимент Петр Великий начал «на берегу пустынных волн». Город ничем не осложнен : нет ни Кремля, ни средневекового собора, ни Акрополя, ни руин, ни замка. С другой стороны, у Петра Первого перед глазами европейский опыт градостроительства. Есть возможности для реализации идеального города. Петр – абсолютный монарх, но все-таки не деспот и не коммунист. Есть право собственности, частные дворцы и резиденции сочетаются с жесткой градостроительной волей. «Прошло сто лет, и юный град, полночных стран краса и диво...». Ведь это удивительные стихи: за сто лет удалось сделать то, чего не получил ни один город мира. Многое построено при жизни Пушкина. Петербург Карло Росси – это его, Пушкина, новостройка.
Какие европейские города повлияли на петербургское градостроительство?
Прежде всего, Рим и Париж, а также Версаль, Флоренция и Венеция. В римском градостроительстве символический момент – строительство собора Св. Петра и площади Бернини. Улочки Борго, куда приезжали паломники, были тесные и грязные, из них паломники выходили на великолепно скомпонованный простор колоннады, которая играет большую роль, чем сам собор, который полностью ниоткуда не виден. Петр также посетил Париж и Версаль. Поэтому Версальский парк с градостроительной точки зрения важнее, чем Париж. Именно парк повлиял на градостроительство Парижа, европейское градостроительство и русское градостроительство. В XVIII веке под влиянием архитектурных конкурсов была принята идея застройки «сплошной фасадою».
Еще два города, повлиявших на Петербург, это Флоренция и Венеция. Флоренция – место, где создана система связи между перспективной живописью и европейским градостроительством. Зигфрид Гидион считает, что европейское градостроительство происходит из «Троицы» Мазаччо, основанной на перспективном построении Брунеллески. Брунеллески является создателем таких феноменов градостроительства, как употребление ордера и доминанты купола над городом. Это купол Санта-Мария дель Фьоре – «тиара» города, купол, относящийся как бы более к городу, чем к собору. Брунеллески – учитель великих художников кватроченто: Мазаччо, Донателло, Вероккио. Все они работали вокруг постройки собора.
Венеция для Петербурга имела большое значение. Петербург начался на Васильевском острове. На материке была загородная часть, промышленные здания, Летний дворец Петра и дорога, связывающая с Москвой, из которой получился Невский. Центр города Леблон проектировал посредине Васильевского острова. Шла Северная война, Карл XII угрожал с юга. Обороняться было удобно, потому что Нева непреодолима. 700 м ширины – это размер лагуны. На материке сначала была пригородная часть с дворцами вельмож. Так возникли Шереметьевский дворец и Фонтанный дом, где жила Ахматова, и так далее. Сразу после Полтавской битвы начали развивать материк, а Васильевский и Петроградка (Петербургская сторона) надолго стали периферией, вплоть до постройки Троицкого моста. Адмиралтейство оставалось частью города, потому что имело свой ров, Мойка, Екатерининский канал и Фонтанка, главные «кривые» магистрали, соединенные с трехлучевой системой, из линий обороны Адмиралтейства превратились в одни из самых привлекательных градостроительных памятников в мире. Вокруг создавались локально правильные ансамбли, которые соединялись линиями домов, что стояли вдоль Мойки и Фонтанки. Так строился Петербург – россиевскими ансамблями и набережными.
Поясни, пожалуйста, поточнее, в чем тут связь с Венецией?
Центр Петербурга, как и Венеции, находится посреди огромного водного пространства. Петропавловская крепость, Биржа, Зимний дворец, Исаакиевский собор, – центр этой композиции, которую знает весь мир, расположен посреди реки. То же самое в Венеции. Пьяцетта, Сан-Джорджо Маджоре и Санта-Мария Делла Салюте образуют композицию с центром посреди лагуны. И масштаб застройки такой же. Высота до карниза на площади Св. Марка – 21 м, до конька кровли – 24 м. Высота Зимнего дворца – 21, 5 м.
Кстати, высота домов в Париже на Набережной Бранли, где я участвовал в конкурсе на русский собор, тоже 21,5 м. Когда собрались в 1930-х строить новые города, изучали композицию старых. Бунин написал учебник по градостроительству, где рекомендуется та же высота. Образцом послужила Флоренция.
Город и храм – одно и то же
В чем разница между европейским и русским градостроительством?
Европейский собор – часть улицы. Например, собор во Флоренции или в Мон-Сен-Мишель, Сант Андреа на Витторио Эмануэле. Купола не видны, есть только западный фасад и перед ним небольшое углубление. А русская церковь самодовлеет. Спас на Ильине улице в Новгороде стоит так, что его можно отовсюду увидеть. И хотя Петербург – европейский город, его русскость – в постановке соборов. В этом смысле есть связь с фантазиями Леонардо да Винчи, который рисует соборы с круговым обходом. Причем соборы Леонардо до смешного похожи на Собор в Торжке или Спасо-Преображенский собор Стасова на ул. Пестеля.
Это связано с крестным ходом, но не только. Крест в плане – это и есть пересечение кардо и декумануса, собор – это и есть город. Крестово-купольная система – это круг и крест, вписанный в квадрат. Это символ мироздания и не просто символ, а это и есть мироздание. Потому что когда мы находимся в церкви на литургии, мы находимся в Царствии Божием, которое уже пришло.
Последний вопрос: есть ли у тебя союзники?
Да, я не одинок, и, пользуясь случаем, я хочу сказать о только что прошедшей в Москве конференции MONUMENTALITÀ & MODERNITÀ-2021: «Суперстили в архитектуре. Поиск новых закономерностей». Это проект петербургского искусствоведа Ирины Бембель, посвящённый исследованию консервативных явлений в современной архитектуре. Я уже не первый раз участвую в этой конференции и сотрудничаю с журналом «Капитель», которым руководит Ирина. Она стремится привлечь внимание учёных и практиков к осмыслению «альтернативной архитектуры», противостоящей основному модернистскому тренду. Должен сказать, что я давно не получал такого интеллектуального удовольствия. По-моему, такой и должна быть научная конференция: в камерном формате, с возможностью живого диалога. В частности, благодаря ей я смог познакомиться и пообщаться онлайн с Никосом Салингаросом, с его переводчицей Татьяной Быстровой, а также с моим бывшим преподавателем в ЛИСИ (ныне СПбГАСУ) академиком Татьяной Андреевной Славиной, говорившей о кризисе архитектурного образования. Сотрудник нашей Академии И.С. Глазунова Андрей Ивин рассказал об основателе классической архитектурной школы в университете Нотр-Дам (США, штат Индиана) Томасе Гордоне Смите. Все они из тех людей, которых я считаю своими союзниками.