– В чем суть вашей концепции?
Александр Скокан:
– Река сейчас скорее негативный, чем позитивный фактор. Она разрывает городскую ткань также, как железные дороги, как Третье кольцо и промзоны. Наша идея состоит в том, чтобы превратить ее из разделителя в соединительную ткань – своего рода продольный мост, который, проходя через весь город, стягивал бы его к себе.
Функции, безусловно, не должны быть однообразны, это не линейный коридор. Образно можно представить себе реку в виде четок: голубую нитку, на которую нанизаны разные бусины: Кремль, Парк культуры, монастыри, Храм Христа Спасителя, Дом на набережной, совершенно разные центры притяжения, – река связывает их и превращает в единое целое.
Впрочем это не всё, что можно сказать о реке. Ее длина около пятисот километров, река начинается в болотах и родниках под Можайском, набирает силу; на ее пути встречается город Москва, который, уж признаемся себе в этом, немало портит и уродует реку, – хотя большой город всё равно остается главным событием в ее жизни. После встречи с мегаполисом река «отряхивается», приходит в себя на протяжении ста пятидесяти километров, и наконец впадает в Оку, растворяясь в большем водном потоке – умирает, становясь частью чего-то большего (надо сказать, что любая река очень метафорична). Словом, река это живая природная система.
И как природную систему ее нельзя рассматривать абстрактно: Москва-река не труба, проходящая через город в гранитных или ещё каких-то берегах. Река существует только вместе со своими многочисленными притоками, которые ее питают и составляют с ней единое целое. Мы знаем Неглинку, Яузу, Сходню, Сетунь; остальных не знаем, а их около ста сорока в черте города – рек, притоков, которые город, расширяясь, затаптывал, засыпал, помещал в трубы. Река может быть здорова только если здоровы и полноценны все ее притоки. Объявленная сейчас территория конкурса – не более, чем девятая часть города; остальные восемь девятых не охвачены, между тем, если мы обратим внимание на все реки и речушки, то получим систему, которая объемлет весь город, распространим влияние реки на всю территорию Москвы.
Таким образом главное, что мы хотели сказать – это что помимо благоустройства берегов, в котором Москва уже немало преуспела, вспомним к примеру набережную перед Домом художника, – необходимо вспомнить о том, что представляет собой река не самом деле, – а река это бассейн, сто сорок речек. Если поймем, что с ними делать, зачем они нам нужны, то мы получим другой город: более экологичный, здоровый, и я бы так сказал, правильный.
– Притоки фигурировали в конкурсном задании?
– Нет, разговор о бассейне реки – наша инициатива. Возможно, это особенность нашей команды – мы чаще расширяем задачу, чем сужаем, пытаемся увидеть то, что за кадром. Нас спросили о коридоре реки, а мы обнаружили, что река прорастает, пронизывает своими щупальцами всю территорию города.
– Какие же решения «Остоженка» предложила для малых московских рек?
– Мы взяли для примера три притока: реки Фильку, Котловку и Городню, и рассмотрели их более внимательно. Вот река Филька: на ней существовало село Хвили, затем в советское время – район Фили-Давыдково; в пятидесятые годы ее забрали в трубу и проложили сверху метро. Сейчас линия метро окружена забором и полосой отчуждения, она разрезает район пополам. Мы предложили убрать метро, – тем более, что разговоры об этом уже идут, Филевская линия дублирует Арбатско-Покровскую и поэтому она не слишком сильно нагружена, – открыть реку, устроить вокруг нее парк, пустив вдоль берега по траве низкопольный трамвай – он возьмет на себя нагрузку Филевской линии, но парк будет уже не разрезать, а соединять район. Мы откроем речку городу, город сможет выйти к реке; и подчеркнем красоту нарышкинской церкви Покрова в Филях, – ее построили на мысу, при впадении Фильки в Москву-реку. Мысы при слиянии рек очень важны, на одном таком мысу появился Кремль, это места градостроительных акцентов, к ним нужно внимательно относиться.
Другой пример – река Котловка на юго-западе Москвы, где ТЭЦ и небезызвестные Котлы. Всем, кто когда-либо проезжал по Варшавскому шоссе и Севастопольскому бульвару, знакомы спуски и подъемы, особенно остро ощутимые зимой, в гололед, перед светофором, – оказывается, холмы, которые образуют эти горки – берега текущей в коллекторе реки Котловки. Она не повсюду забрана в трубу, эта речка появляется в городе пунктиром, образуя отдельные парки; на одном из высоких берегов насыпана гора – популярное место для катания на лыжах. Где-то, наоборот, на русло поставили дом, задавили её… (см. любопытную диггерскую экскурсию по коллектору Котловки, это ЖК «Три капитана» – Ю.Т.) Между тем вполне реально связать существующие фрагменты парков в целостную систему, нанизав их на реку. Третий пример: река Городня, на которой устроены Борисовские и Царицынские пруды – она течет из Ясенева, Битцевского лесопарка и в Братеево впадает в Москву-реку. Там люди по выходным живут в палатках, ходят на рыбалку – все эти рекреационные зоны можно развить. Мы показали три реки как примеры, это не ответы, это постановка вопроса.
Сейчас малые реки живут очень разной жизнью: некоторые из них неплохо обустроены, вот например река Лихоборка на северо-востоке города. Другие, наоборот, почти совсем забыты, как речка Нищенка, которая течет на востоке города по промзонам в коллекторе. Есть реки засыпанные, фактически исчезнувшие – мы не предлагаем восстанавливать их все, это было бы неразумно. Однако замечено, что даже если реки уже давно нет, всё же зелень на ее месте зеленее, деревья растут по-другому, лучше; это могло бы стать основой для скверов, эко-троп. Такая заброшенная речка Печора впадала в Яузу в районе Арт-Плея. Северный зеленый луч в сталинском генплане тоже был связан с реками, Неглинкой и другими.
Понимаете, о Москве-реке уже говорят, и раз конкурс объявлен, то очевидно, что идея состоялась. Так или иначе, а ее благоустроят. Нам показалось важным расширить дискурс – вспомнить о том, что в Москве есть еще 141 река.
Я вижу в нашем предложении еще следующий смысл: Москва-река – дело общегородское,
даже столичное-общероссийское, репрезентативное место. Мы же в каждом районе повод создания для местной, локальной рекреации – чтобы весь город не стремился по воскресеньям в одну большую очередь в парке Горького. И, с другой стороны, такое местное благоустройство могло бы стать прекрасным фактором локального патриотизма: мой дом, моя земля, моя Котловка. Люди могли бы сами участвовать в планировании и реализации, это был бы совершенно иной уровень самоорганизации.
– Вы считаете, самоорганизация населения вообще возможна?
– Мне кажется нужно искать поводы для роста социального самосознания, в частности географические зацепки – вот, к примеру, местные речки могли бы быть таким поводом.
– Ваша сеть парков вокруг рек выглядит как постиндустриальный экологический город. Он противостоит промышленному?
– В нашем представлении внутри мегаполиса существует не один город, а по крайней мере несколько, наложенных друг на друга; где-то они существуют автономно, где-то взаимодействуют. Мы не всегда помним об их существовании, и вот, постепенно открываем. Сейчас, в рамках конкурса, мы говорим о зонах, тяготеющих к реке, о речном городе как о фрагменте городской ткани. Есть еще железнодорожный город, с полосами отвода, гигантскими сортировочными станциями в районе Рижской. Теперь мы говорим, что есть еще один город: сто сорок одна речка внутри Москвы.
Глядя на карту Москвы середины позапрошлого века несложно обнаружить, что многие важные городские события были связаны с реками и речками, – и не только сёла, чье появление на берегах вполне естественно. Железные дороги во второй половине XIX века тоже нередко прокладывали по руслам рек, так как значительная часть города уже была застроена и лучшие места были заняты. Почему Николаевская железная дорога, для которой было бы логично прийти вдоль Тверской к Белорусскому вокзалу, заканчивается на Каланчевской площади? А потому, что ее вели по неудобьям, по болотистым местам, по речкам. Павелецкая дорога – тоже засыпанная речка. Филька, закрытая линией метро в советское время – не единственная, в XIX веке трассы рек уже использовались похожим образом.
Москва это сложное напластование разных тем и разных «городов». Средневековая Москва никогда не смотрела на реку, там и набережной-то то толком не было. И вот на Яузе возникает Немецкая слобода – место принципиально другое, иностранцев отселили туда, подальше, за Земляной город, чтобы они поменьше общались с москвичами. Так или иначе, а при Петре Немецкая слобода уже не похожа на Москву, это прототип Петербурга, и отношение к реке там другое. В средневековой Москве река была досадным препятствием, а в Немецкой слободе становится центром, к ней был обращен Головинский сад, другие дворцовые парки, в парках пруды, водные затеи...
В советское время по этому же принципу создали Хаммер-центр, Центр международной торговли, собрали там вместе всех иностранцев, чтобы, в числе прочего, за ними проще было следить. Он тоже оказался на реке.
И наконец, когда искали место для московского аналога парижского Дефанса, делового центра, и для него нашлось место на реке, между платформами Тестовская и Шелепиха. В начале восьмидесятых, когда Борис Иванович Тхор продвигал эту идею, там были в основном гаражи – никому не известное место, и было еще два домостроительных комбината, с которыми город легко расстался и получил территорию для делового центра. Я тогда работал в институте Генплана и мы уже в то время оворили, что Москва не Париж, здесь одним деловым центром не обойдёшься, необходимо ожерелье таких центров. Но в других местах с землей было сложнее – к примеру на Рижской железная дорога не готова была отдавать участки под такой проект… И получилось то, что мы сегодня имеем – подобие флюса, узел, который перекосил весь город.
– Сейчас вы предложили дополнить Сити новыми мостами?
– Да, мы предложили связать два берега, зацепиться за правый берег «абордажными крючьями» мостов, еще двух в помощь «Багратиону». Ведь на правом берегу, в каких-то трехстах метрах от Сити расположен Кутузовский проспект – полноценная столичная магистраль с прекрасной архитектурой, с ритейлами на первых этажах, развитый городской центр. Если лучше связать здесь два берега, возникнет полноценное городское образование, оно сможет уравновесить Сити. Кроме того мы предложили создать на правом берегу пешеходную набережную, а на левый берег усовершенствовать в транспортном отношении, проведя там линию легкого метро.
– Много ли новых мостов в вашем проекте?
– Вообще говоря, для города чем больше мостов, тем лучше. Но мы в своем проекте показали, что помимо обычных пешеходных и транспортных мостов могут быть воздушные мосты, пассажирские канатные дороги, как фуникулеры в горах. Два года назад построили такую канатную дорогу через Волгу, она на высоте ста метров связывает Нижний Новгород на правом берегу и Бор на левом. В колубийском городе Медельин над фавелами на возвышенностях построили несколько таких канатных дорог.
Мы нашли в Москве по меньшей мере два места, где такие дороги можно построить: одна могла бы объединить Замоскворецкий «супер-парк»: Крылатское, Строгинский бор, и заканчивается в Тушино. Второй маршрут – от Нагатино через зиловский полуостров, к строящемуся метро Нагатинский парк. Мы таким образом связываем разрозненные фрагменты города. Канатные дороги могут проходить над застройкой, над деревьями, над рекой, соединяя точку А с точкой Б по прямой линии. Понадобятся только опоры через двести-триста метров. Это транспорт с неплохой пропускной способностью и одновременно аттракцион.
– Это все для пассажирского транспорта, а какова судьба автомобилистов в вашем проекте? Вы закрываете набережные?
– Дело в том, что набережные Москвы-реки стали всерьез проезжими только в тридцатые-сороковые годы. Мы предлагаем не закрыть, а сократить часть полос, расширив тротуар – кроме того оговариваемся, что и это можно делать только после принятия определенных мер, в том числе непопулярных, иначе всё попросту встанет.
– Какие непопулярные меры нужны с вашей профессиональной точки зрения?
– Платный въезд в центр, в пределах Третьего кольца или ближе, за исключением резидентов, конечно. Для территории за Третьим кольцом нужно усиливать связность, строить хорды, здесь достаточно места для строительства новых дорог и развязок. Многие вещи город делает сейчас в «догоняющем» режиме: расширением дорог, строительством развязок следовало заниматься лет двадцать пять назад; теперь догнать невозможно.
– Я помню, Вы говорили о том, что двух месяцев мало для работы над такой концепцией. А сколько было бы нужно для нормальной, основательной работы?
– Полгода минимум. Сейчас хватило времени скорее для того, чтобы «разбросать камни», да и то не все. На то, чтобы всё собрать, времени не хватает.
– В таком случае как бы Вы определили специфику концепции, её, если можно так сказать, жанр?
– Я рассматриваю эту работу как приглашение к дискуссии на тему. Тут возникает множество вопросов, я бы даже разбил их на группы: финансовые, административно-хозяйственные, социальные… Думаю, одна из задач – сделать все эти вопросы более связными для будущего мастер-плана. Я бы назвал это упражнением в осмыслении городских проблем, в поиске структурных закономерностей.
Есть в русской культуре такой феномен – обретение: когда находят что-то, что было рядом, но его раньше не замечали. Вероятно это прозвучит нескромно, но два года назад «обретение» Москвы-реки состоялось в том числе и благодаря нам, на конкурсе «Большой Москвы». И я был бы счастлив, если бы теперь город в том числе и нашими усилиями обрел для себя малые реки. К слову, в 2004 году институт Генплана выпустил постановление под номером 666: экологи, географы посчитали все малые реки, написали, что с ними нужно делать, посчитали затраты на их обустройство… Посмотрите в интернете – это постановление не действует; ещё бы, с таким номером! Иными словами, всё уже было придумано до нас, требуется лишь вспомнить, собрать и осмыслить.
– Что на ваш взгляд важно для реализации конкурсных концепций?
– Любой водоем необходимо рассматривать целостно, река – это прежде всего течение, она пересекает границы множества территорий, реку невозможно поделить, к примеру, между ЦАО и ЮЗАО, она не должна быть в одном месте ухоженной, а в другом запущенной. Нужна какая-то структура, наделенная полномочиями координировать все, что происходит в городе с реками. Сейчас одни занимаются водопроводом, другие – судоходностью, а кто будет заниматься всем тем, на что объявлен конкурс? Создать новое министерство реки? А потом министерство малых рек? У меня нет ответов, я в данном случае скорее задаю вопросы, чем на них отвечаю.
***
Проект разработан в консорциуме с архитекторами и урбанистами французского бюро «Ателье Льон» (Ateliers Lion Associes), архитектором и урбанистом Александрой Гутновой (Goodnova), географами и экологами из Института географии РАН. Транспортные вопросы курировали Юрий Шершевский и фирма Ситек (Citec) во главе с Филиппом Гассером (Philippe Gasser). За культурное программирование и экономическую модель отвечал фонд РЭД (Red Foundation). Экологическую концепцию разработала компания Транссолар (Transsolar KlimaEngineering).