В плену утраченного рая

Экспозиция павильона России, который много лет после советской реконструкции страдал от несоединённости нижнего и верхнего этажей, впервые получила винтовую лестницу – пространственный «болт», позволивший полностью использовать пространство и даже организовать по нему разнообразные маршруты. То, что Сергей Кузнецов прорезал пол главного зала круглым отверстием и поместил в него лестницу – решение смелое и важное, и хочется надеяться на то, что лестница сохранится; это зависит от будущих кураторов, но не враги же они себе. Впрочем, биеннале Аравены в целом, надо сказать, склоняется к прорезанию стен – в расположенном неподалеку павильоне Германии разобрали часть стен 1930-х годов, несмотря на статус памятника: здесь отверстия символизируют открытость страны для беженцев. Канадцы проделали малюсенькое отверстие в земле и показывают там ролик про ресурсную экономику. В павильоне Уругвая, тоже в Джардини, пробит молотком пол, что обозначает отчаяние бедности. Последнее сравнение, конечно же, совершенно недопустимо, поскольку в павильоне России лестница соединяет два полноценных экспозиционных пространства, служит для их связи и развития темы. В нём лестница обозначает, как можно догадаться исходя из контекста, движение от старой, исторической ВДНХ – к «ревитализации» пространства гигантской выставки – именно так авторы называют свой подход к будущему: территорию ее необходимо сохранить, но наполнить новым смыслом.

Новый маршрут, предложенный куратором павильона Сергеем Кузнецовым, организует его пространство с помощью цвета, света и музыки. Нижние, условно говоря, архивно-музейные, залы – нарочито черные, тёмные, с яркими всполохами белых скульптур, золота медиапанно с барельефом, мелькания ролика. Лестница подсвечена тонкими полосками ламп, штрихи света складываются в спираль восхождения. Внизу сбивает с ног бравурная увертюра Шостаковича. Поднимаемся наверх – марш сменяется написанным специально для павильона музыкой «12 месяцев ВДНХ» группы Tanatos Banionis. Вверху, над лестницей – купол с калейдоскопом картинок, похожий на «сказочки на потолке» московского метро, что подталкивает к мысли о сходстве ВДНХ с московским метро в целом.

Попадаем в центральный зал с видеодиарамой. О ее качестве уже были высказаны прямо противоположные суждения; диарама разделена на четыре части и не состыкована в кольцо, что было бы сложно; в то же время она крупная и звонкая, на ней крупно – сирень и тюльпаны, московские, красные; коньки; гуляющие. Видео представляет сегодняшний день ВДНХ, но несколько напоминает киножурналы моего детства, как будто её прошлое, советской выставки восьмидесятых, и её настоящее обустраиваемого общественного пространства периода правления Сергея Семеновича Собянина, каким-то образом состыковались, если не срослись. В зале диарамы темное и светлое перемешиваются, можно сказать, что пополам, что логично, поскольку он – переходное звено.

Два зала по сторонам – светлые, даже яркие. Вначале, согласно кураторскому плану, нужно идти в левый зал, который раньше был входным. Здесь «библиотека»: обширный компендиум разновременных публикаций о ВДНХ, собранный Павлом Нефёдовым – организаторы обещают, что после биеннале выставку перевезут в Москву и с подборками можно будет знакомиться и там. Зал с другой стороны показывает варианты будущего, придуманные студентами ВШУ на проведенном в мае воркшопе, здесь же озвучены рекомендации по развитию пространства выставки от знаменитых архитекторов и «материнская плата», символ идеи ревитализации: наполнения старого «харда» новым смыслом. Экспозиция цельная, выполнена крупными штрихами: музыка, скульптура, видео и фантазии студентов сливаются в некий ряд, представляющий выставку ярко, но пунктирно. Не зря Сергей Кузнецов отдельно отметил, что одной из кураторских целей было показать ВДНХ иностранцам, которые её не знают, за 10 минут. Впрочем для тех, кто ценит информацию, есть подборка Павла Нефёдова; он же написал для каталога статью с историей ВДНХ, разделив её на восемь частей.
Мне, когда я зашла в первый зал на первом этаже, захотелось оттуда выбежать. Шел на меня бодрым маршем Советский народ, Партия и Правительство в их редакции на примерно 1953 год. С Владимиром Ильичом Лениным на высоко поднятом знамени. С голубем мира. Золотые, бронзовые.

Развернулась, посмотрела ролик. В нём очень кратко изложена история ВДНХ, которая в целом заканчивается на 1990-х, этот период характеризуется как decay – распад, угасание, и рифмуется с распадом СССР. Империя распалась, и вошла своими составными частями в рынок, и ВДНХ, отчетный символ советской империи, стала рынком – тоже довольно символично.

И вот стоишь в углу, слева Советский народ со знаменем Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина. А рядом ролик укоряет, и понимаешь, что да, виновата, поддерживала распад СССР, и сейчас поддерживаю. Чувствуешь себя чужой на этом празднике, мне и ВДНХ-то никогда не нравилась, а особенно советские чебуреки. Но тут каждый решает сам, кого-то, надо думать, захватит порыв шествия и маршевая музыка порадует. Для иностранных посетителей отличный аттракцион: окунуться в атмосферу советского митинга. Медиа-копия барельефа мерцает как живая, вот-вот кто-нибудь выйдет из него да спросит, куда я дела свой комсомольский билет в 1989 году. Словом, живое, берущее за душу впечатление. Кто-то пугается, кто-то пленяется – тут-то, мне кажется, и проходит линия фронта, а не в борьбе за возрождение общественного пространства ВДНХ, которое есть не борьба, а работа.

Сложно относиться к такому, как предлагает Сергей Кузнецов, отстраненно, как к памятнику истории и культуры. Кроме того и сама экспозиция настроена на больше эмоциональное, чем на аналитическое восприятие. К примеру, статьи про ВДНХ и марки хороший исторический источник, архивная подборка, но не исследование. Также и студенческие штудии если что и исследуют, то личные чувства и фантазии их авторов. Казалось бы, сложная судьба барельефа, который открыли в 1953, потом закрывали на ремонт, убрали Сталина, но почему-то и Маркса и Энгельса тоже, потом опять спрятали, история пока умалчивает, когда – вновь открытый в 2014 году, он был найден реставраторами как античный гротеск, засыпанный христианами, и обнаруженный каким-нибудь ренессансным гуманистом из пап. В этом смысле он, конечно, памятник. Но хочется спросить – чему памятник? Гуманисты Возрождения, когда раскрывали свои гротески и выкапывали из земли мраморных идолов, хотели жить как римляне. Они не рассматривали памятники отстраненно вне контекста, «только как памятники вне идеологии», напротив, та археология, в период своего становления, была наполнена живой ностальгией, пафосом Ре-нессанса. Эти вещи, потеснившие святых в покоях папы Римского, несли множество смыслов и были призваны вызывать отклик. Кстати и в XIX веке археология не была такой уж отстранённой, она была наполнена смыслом – возрождения античной демократии. Изображенные с археологической точностью сандалии Горациев и римская ванна Марата, они ведь не просто так. Впрочем, пора остановиться, а то договорюсь тут до чёртиков, до Белой дьяволицы из Мережковского.

И вот: входим в зал копий, скульптур ВДНХ, исполненных стажёрами института им. И.Е. Репина, известного своими академическими традициями. Скульптуры чередуются с архитектурными деталями, капителями и вазонами, все в несколько разном масштабе; Рабочий и колхозница с их порывом кажутся самыми игрушечными. Кроме того, не мне судить, но кажется, что именно они исполнены не слишком мастерски. Некоторые вазоны, наоборот, хороши, хотя вот Алексей Тарханов вспомнил в своей статье про «знаменитые монументальные яйца» быка, – и вот если бы воспроизвести не всего быка целиком, а только их, и вообще бы ограничиться только элементами, получились бы objets trouvés, можно было бы заподозрить переосмысление в духе современного искусства. Но нет, не заподазривается. Гипсы выглядят как студенческие модели, как рот Давида для рисунка первокурсников [кстати, а почему вместо Рабочего и колхозницы целиком было не воспроизвести их глаз, к примеру?]. Но расставлены они как античные антики, напоминают музей, причем какой-то частный. В этом смысле немного подводит гипс как материал: копии в цветаевском ГМИИ и других музеях XIX века были окрашены, имитируя пожелтевший мрамор подлинников, этой имитации для воспроизведения статуй в качестве памятников недостает. Смущает и то, что на биеннале [впервые] открылась выставка музея Виктории и Альберта, целиком посвященная проблеме копий и с очень тонко, тщательно выполненными и разнообразными экспонатами: к примеру, там есть стереолитографическая копия Венеры Боргезе в трёх видах: скульптура Кановы из стекла, розовой резины [sic!] и гипса. Там смеются над копией, восхваляют копию, рассматривают с разных сторон, а тут получились просто копии, тоже студенческий воркшоп.

Строго говоря, в экспозиции присутствуют три вида студенческих работ и получается, что изучением и переосмыслением ВДНХ занимается молодое поколение художников (акварели Алексея Резвого), скульпторов и урбанистов, ну, как Рафаэль рисовал антики. В некотором смысле то, что мы видим в павильоне, это в значительной своей части – коллективный воркшоп, работа группы подмастерий, вот только какова цель их обучения: перенять мастерство?
 
В то же время кураторское название зала – крипта, а мы помним, что хотя криптой в античности называлось подземное пространство, но в христианском храме это прежде всего место хранения мощей мучеников. Конечно, можно сказать, что это подобие античного колумбария, где новая ВДНХ смотрит на своих предков. Но эффект преклонения, почитания святыни никуда не уходит, ВДНХ-памятник показана в ракурсе припадания к истокам, но никак не в духе Венецианской хартии с ее консервацией и фиксацией, – столь вредными и скучными, впрочем, для неспецифических выставок. То, что подборки Павла Нефедова отнесены в отдельный зал, тоже вписывается в сюжет ренессансного коллекционирования: тут предметы, там библиотека. Но анализ не акцентирован, преобладают эмоции вчувствования. И результаты студенческого воркшопа напоминают в этом свете Los Caprichios Гойи: здесь на флаге вместо Ленина маска Гая Фокса, а по старой фотографии ВДНХ имперские истребители гоняют корабль Хана Соло. Как будто молодое поколение тоже прочувствовало избыточность имперского пафоса и пытается десакрализировать его смехом. Как будто говорит: ребята, вы же это несерьёзно?

Чего не хватает на выставке, так это рассказа о современных проектах ВДНХ. Также как история внизу, они пунктиром показаны в ролике центрального зала, но именно что в формате киножурнала. Между тем нужно согласиться с куратором и сокуратором в том, что рынок в таком месте – это безобразие, почти как в стамбульской Ротонде рынок, в старом императорском дворце Мирелейон. Но ВДНХ это еще и история современной реконструкции павильонов, открытия сталинских фасадов с уничтожением семидесятнических «чехлов». Это Арх Ферма и каток с мостом, и в конце концов, Москвариум рядом с павильоном «Космос». Это угроза застройки территории выставки, не стоит и о ней забывать. Очевидно, что вместить эту реальность в одну выставку можно было, только перенасытив её, но есть и ещё один вопрос к экспозиции: она совершено не заостряет проблем, даже не пытается, а сама по себе действует в парадигме ВДНХ, где советскому человеку не нужно было вникать в проблемы животноводства, а только восхититься каким-нибудь самым большим или самым полезным животным, к примеру поросенком [неизгладимое было впечатление].

Конечно же, сложно не заметить, что вся биеннале посвящена разным видам помощи бедным, а наш павильон – ВДНХ. А ВДНХ – это самая масштабная иллюзия процветания советского хозяйства, которое, как известно, в реальности частенько вообще не процветало. Но люди, которые приходили на выставку, были по-разному довольны: в павильоне животноводства стояла очередь за сосисками, но кому доставалось, было вкусно, и люди думали, что вот они ещё потерпят, а потом будут жить при коммунизме. Эта была иллюзия народного благосостояния, повод для гордости, никак не связанный с улучшением жизни по-настоящему. Что есть профанация левых убеждений: хотели [предположим] сделать, чтобы рабочим и крестьянам жилось хорошо, а накопили только на одного поросёнка, чтобы показывать его на выставке, как Потёмкинскую деревню. Неплохое предложение от России, с её большим опытом, для левых популистов всего мира, Бразилии там или Венесуэлы – если не удастся реально улучшить жизнь населения в духе Аравены, то можно на крайний случай построить для него ВДНХ.

Наш фронт проходит не там, где указал Аравена. Наша линия фронта в душе – недаром Сергей Кузнецов говорит, что старую идеологию ВДНХ надо забыть, и придумать какую-то новую. Наш фронт не охрана среды, и не борьба с бедностью или даже банальностью, наш фронт один и глобальный, по Достоевскому, или по Фрейду – в душе человека, которому нужно снять самоцензуру, выпустить из подсознания смешных чудовищ и решить, что ему нужно от ВДНХ: ностальгического имперского пафоса или простых радостей джентрификации с её урбанистикой.