Волки злые… // Вьюги злые… // Лживые огни лесные, // Что выводят на тропинку, // У которой нет начала, // А в конце – Без дна трясина // И изба на курьих ножках
Алесандр Шаров. Человек-горошина и простак
Алесандр Шаров. Человек-горошина и простак
UPD: комментарий Григория Ревзина см. ниже, здесь>>
Парк устроен на территории площадью 7 га к востоку от «Арт-усадьбы Веретьево» по проекту Александра Бродского, Ильи Пигарева и Ирины Галкиной. Его проектировали и строили 2 года. Он состоит из деревянных тропинок, приподнятых на металлическом каркасе над землей и водой и соединяющих деревянные павильоны в единый маршрут с ответвлениями. Ночью дорожки подсвечены снизу. В павильонах расставлены и разложены книги, подобранные Анной Наринской по просьбе Бродского. Выпущен путеводитель, написанный в основном Григорием Ревзиным, но включающий статьи Анны Наринской и цитаты из очень разных текстов, от Библии и ботанического руководства до песни Александра Городницкого, и проиллюстрированный фотографиями Юрия Пальмина. Вступительная статья Григория Ревзина из путеводителя во многом совпадает с его недавней статьей из КоммерсантЪ Weekend, так что в основном с его рассуждениями можно познакомиться здесь: парк рассмотрен в контексте творчества Александра Бродского, а также истории паркового искусства, в том числе современных экологических парков, но предлагается взгляд на него как на парафраз усадебного парка в противовес публичным паркам благоустроенной современности.
На открытии, которое состоялось в субботу и было хорошо организованным светским мероприятием, гостям провели экскурсии по парку, причем посещение, согласно плану, должно было сопровождаться распитием алкосетов, «приписанных» к разным местам в парке, числом 12 на выбор.
Открытие сопровождалось и музыкальным перформансом «Владимира Волкова, Сергея Старостина, Аркадия Шилклопера и их друзей»: народными напевами (без слов), трещотками и мычанием очень длинной трубы, которую по словам исполнителя, сказанным мимошедшим экскурсантам, впоследствии с открытием навигации по безымянной речке следует использовать как весло (что, конечно, неправда). Предполагается, что музыканты будут работать в парке весь сезон, то есть звуковое сопровождение задумано как постоянное. После открытия парк обсудили на public talk-е Григория Ревзина и Анны Наринской.
Иными словами, с одной стороны – самое крупное произведение Александра Бродского, и, может быть, его первое произведение в жанре ленд-арта. Хотя «Ротонду» в Никола-Ленивце тоже можно считать таким произведением, поскольку она визуально «держит» поле, но парк – несколько другой род высказывания, поскольку предполагает не установку объекта в пейзаже, а проникновение в ландшафт, после которого все 7 гектаров становятся произведением искусства. В этом смысле, вероятно, можно сказать, что перед нами самая масштабная работа Бродского как современного художника и в то же время его первая работа как ландшафтного архитектора.
Таким образом усадьба Веретьево, известная как место проведения нескольких фестивалей совриска, получила, таким образом, еще один очень большой объект очень известного современного художника. В то же время, как написано и на сайте Веретьево, это раньше оно было «популярным местом тусовок творческой и бизнес интеллигенции», от которых осталось некоторое количество объектов («чистка» объектов была проведена уже во время фестиваля 2008 года, о нем см. вот эту отличную статью Екатерины Деготь) – а теперь усадьба это «место для отдыха взрослых, детей и их хвостатых друзей», иными словами, в большей степени действует как отель. И парк Бродского предназначен для прогулок постояльцев, так что у него есть вполне определенная функция парка при отеле.
Вероятно ради этой функции в парке появились книги, которые действительно там, хотя бы теоретически, можно посидеть и почитать – места оборудованы, и в Библиотеке, в Обсерватории, в Эрмитаже (Домике отшельника) читать будет достаточно комфортно, хотя бы тогда, когда спадет нехарактерная для наших широт аномальная жара. Постояльцы Веретьева помимо бани, купания в реке и катания на лодках смогут отправиться в парк не только погулять, но и почитать, и даже взять оттуда книги, чтобы потом вернуть. Следовательно, это парк-библиотека. В отелях устраивают небольшие библиотеки, они придают им особый шарм и отличие от других, вот например с итальянском городе Сабионетте в гостинице Giulia Gonzaga есть неплохая библиотека по истории города. Помимо артистического высказывания библиотека это еще и сервис.
Но этот парк-при-отеле остается тем не менее опасным местом – так его назвала на public talk-e Анна Наринская, причем у нее это определение прозвучало с метафизической точки зрения, а у Михаила Куснировича там же – с прагматической: в том смысле, что дети-внуки будут падать с неогражденных дорожек, что этот парк стоит посетить как арт-объект и он хорош в наборе развлечений «Усадьбы Веретьево» как аттрактор, но возвращаться в него как в парк в классическом понимании, время от времени погулять, не получится, да и простоит он года два, не больше. Что возвращает нас обратно от парка с прагматической функцией развлечения к объекту ленд-арта.
Есть у парка и еще одна особенность, хорошо заметная из сделанного вначале перечисления: он уже к моменту и в момент открытия был всесторонне отрефлексирован, осмыслен – частью этого можно считать книги, подобранные Анной Наринской, другой частью тексты Григория Ревзина, предложившего часть названий для объектов Бродского в парке, их описания и предпосланные им цитаты. Книги выглядят как параллельный текст к павильонам, но и цитаты из путеводителя тоже параллельный текст. Как и музыка, как и споры на pulic talk-e. Это такое гибридное высказывание, спланированное и реализованное достаточно дружным коллективом. Сам парк гибридный: он и объект, и ленд-арт, и музыкальный перформанс, и библиотека, и функциональный парк при отеле. Таково и его осмысление. Текст Григория Ревзина кажется гибридным – частью это аналитическая статья, частью фантазия, параллельный поэтический текст, все прорастает одно из другого, как, по словам путеводителя, объекты произрастают из парка.
На мой взгляд в этот параллельный текст попадает часть того, что сказано об усадебной традиции. Часть – потому что аллюзии на усадебную традицию, конечно, очевидны и у Бродского без объяснений: крытый мост, беседка-ротонда, башня, грот Подземелья и грот Арки-ивы, как Эрмитаж и как баня – все это может быть понято как парковые павильоны. Но Григорий Ревзин своими комментариями усиливает эту тему, появляются La plus belle place, как у Гонзага в Павловске, мост становится не просто крытым, а Палладиевым, как в Царском селе, Пантеон становится Тетрапилоном, появляются разночтения и, как следствие, наслоения, которые делают созерцание нескучным, предлагают поспорить и подчеркивают неоднозначность интерпретаций, погружая при этом парк-арт-объект в контекст паркового искусства вообще, может быть не только начиная с Версаля и русских парков, может быть даже начиная с парков античности.
Параллельные комментарии поэтического свойства не требуют точности, как и сам парк в общем-то отлично смотрится в не совсем доделанном состоянии. К примеру, дорожка в бане не достроена, в символическом, а может, в будущем и не символическом, Туалете на горе нет унитаза, но зато уже есть толстые журналы, – парк даже после открытия находится в стадии становления, а разговоры о том, что его придется вскоре ремонтировать, уже начались, что обостряет восприятие динамики строительства / гниения, происходящих одновременно. В путеводителе часть объектов опубликована в виде рисунков Бродского – на экскурсии Ревзин время от времени восклицал: о! уже построили! – к примеру, это было сказано о лодочной пристани. Пристань светло-желтая, а доски на дорожках уже серебристые, «съедены» дождем – мы наблюдаем парк в процессе. В принципе было бы интересно, если бы и объекты в нем не просто ремонтировали, а время от времени меняли на другие – но о таком речи пока нет.
Вернемся однако к точности. Ее нет на плане Бродского, опубликованном в путеводителе, ее нет и в «параллельном тексте» Ревзина – вернее где-то есть, а где-то вдруг нет. Главная неточность – все называют это место болотом, хотя технически оно болотом не является, это небольшая меандрово петляющая речка с достаточно крутыми берегами и перепадом высот на местности около 5 метров. Здесь встречаются болотные растения (белокопытник), лесные растения (папоротник, таволга, купырь, крапива и сныть), но больше приречных растений (ива, большая недотрога; да и белокопытник может расти на болотах, а может по берегам рек и прудов). Лопух большой, фирменное растение парка, цитирую Википедию, «...относится к так называемым рудеральным (мусорным) растениям, растущим вблизи человеческого жилья – у дорог, в огородах, на лугах, в полях».
Весной и осенью речка сильно разливается, так что часть дорожек и ответвлений, к примеру дорожка с бетонной «сталинской» скамейкой, оказываются под водой и вокруг вода – но это неудивительно, потому что речка рядом впадает в реку Дубну, здесь ее устье, а в устье реки разливаются сильнее. Но даже берега не сильно заболочены. На болото если и похож, то фрагмент «дельты» с островами, которые устроители парка назвали по-средиземноморски: Минорка, Майорка, Родос, ссылаясь на стихотворение Георгия Шенгели. Но это скорее лес с большим количеством воды, чем болото. Болото здесь – метафора, позволяющая играть смыслами: усадьба / пионерлагерь, парк / болото, – а не экологическая реальность. Не стремлюсь показаться большим биологом, чем папа Римский, но по-моему это так. Понятие болота кажется настолько метафорически ценным для всех создателей парка, что даже удивительно, как это среди цитат нет известного высказывания из фильма про гардемаринов, что «вся ваша Россия – болото». Хотя, наверное, оно показалось слишком банальным и наивным в компании тонких расслаивающихся смыслов.
А бетонная скамейка? Никаким наводнением ее не могло сюда принести такую тяжелую, и никакая она не сталинская, на ней написано 1962. Все это – предположу что – надо воспринимать как элементы игры, вдохновенного вранья экскурсовода или преподавателя, когда он не знает ответа на неожиданный вопрос слушателей или студенток, или не хочет отвечать и на ходу придумывает что-то смешное, что потом имеет шанс войти в мифологию ностальгических баек-воспоминаний: здесь такой-то рассказал историю о том-то. Эта ностальгическая мифология входит в состав парка, в общем-то наравне с медитативно гниющими объектами-руинами Бродского, ее тоже можно достраивать, допридумывать, ремонтировать, как часть «становящегося» на наших глазах произведения.
Если все это одно большое произведение современного искусства, способное включить в себя очень разные элементы – вплоть до несвершившейся конференции по садово-парковому искусству, которую предлагал организаторам Григорий Ревзин и которую заменили на public talk как более забавное, по определению, мероприятие – тогда и спорить бесполезно, а можно перечислять слои восприятия, которых много, и собственно «чувствовать», потому что произведение большое и в нем заключено достаточно много разных ощущений.
Если говорить о слоях, то Григорий Ревзин совершенно справедливо упоминает в аналитической части своей статьи экологические парки, цель которых – показать посетителю природу в нетронутом виде, максимально оградив при этом экосистему от антопогенного воздействия (хотя полностью ни в каком парке этого сделать невозможно), и справедливо указывает на отличие от них парка Бродского – он наполнен еще и культурным контекстом. От эко-парка – дорожки на ножках, они стали уже достаточно популярны в московском благоустройстве сами по себе, безо всяких особенных смыслов. Отличие от эко-парков, помимо перечисленных, на мой взгляд еще и в полном невнимании к природе. Или не так – в неактивном, созерцательном к ней внимании. Незаинтересованном, эстетическом. Природы здесь не только не касаются (с дорожек спрыгивать запрещено, я пробовала, мне запретили) – ее и не исследуют, не формируют, толком не охраняют и не воссоздают. В парке Art Biotop Nasu Дзюнья Исигами, который Григорий Ревзин справедливо приводит как пример, отношение намного более активно: биосфера «болот» искусственно создана, деревья пересажены. В других эко-парках природу изучают и охраняют, как в ботанических садах. Здесь не создают и не изучают, а совершенно не трогают, особенно деревья, оказавшиеся на пути прямого проспекта, символизирующего, по словам Ревзина, Петербург, тоже построенный на болоте, и упавшие, обозначающие близкую опасность разбойного нападения. Или две упавшие ивы, проросшие новыми побегами, напоминающими нам Vanitas и что «Всюду жизнь».
Здесь лиричность заросшего и заваленного стволами леса должна способствовать меланхолическому созерцанию, как и чтение стихов в башне. В этом смысле парк не экологический, ему до экологии все равно, это парк-картина, но не картина, нарисованная художником с приукрашиванием, а картина, взятая фотоаппаратом – с кадрированием, но какая есть, потому что фотошоп при созерцании не предусмотрен. Не зря Анна Наринская в путеводителе предлагает эксперимент: пройти по парку с фотоаппаратом, без определенного плана снимая все, что подвернется – этим она обосновывает свои слова о родстве природы и объектов в парке, предполагая, что в составе съемки окажется примерно поровну того и другого. Наверное, так и есть.
Культурные слои тоже имеют свою предисторию. Во-первых, чтение в парках, как справедливо говорит Анна Наринская, имеет свою традицию, от Татьяны Лариной и раньше; может быть она восходит к чтению Псалтыри в монастырских клуатрах, но имеет аналогию еще и в библиотеках сталинских парков, а что говорить, и пионерлагерей (Веретьево – бывший пионерлагерь, это тоже тема). Во-вторых, у Бродского и Наринской уже есть опыт сотрудничества по совмещению библиотеки и арт-объекта, в частности, в проекте 2019 года в Гараже. Надо сказать, эта библиотека сильно напоминает ту, только больше.
У такой библиотеки есть свои особенности. В принципе она перекликается со ставшим шаблонным кроссбукингом в парках, расхожей фишкой современной, так сказать, урбанистики. Возможно, ее и можно будет использовать как санаторную. Читать в парке можно, хотя не очень комфортно, если долго, потому что то солнце, то дождь, то комары (их потравили, но они все равно есть). Однако у такой библиотеки есть еще один смысл, помимо собственно чтения – это список рекомендованных книг от уважаемого автора. Недаром посетители парка во время открытия были заняты, в числе прочего, фотографированием обложек и корешков. Еще это напоминает традиционное разглядывание корешков человеком, пришедшим в гости: что ты читаешь? не дашь ли на время? («Не шарь по полкам жадным взглядом // Здесь не даются книги на дом!» А.П. Чехов).
Но кроме того задумываешься, что будет с этими тщательно подобранными по букинистам книгами после 3-5-дневного дождя в лесу, не говоря уже о весне и осени. Сгниют, покроются плесенью, придется заменять как доски в дорожках. Получается, здесь гниют не только деревья и модернистские объекты, а и книги тоже – уходит в небытие книжная культура, хотя с идеей ее ухода в небытие Анна Наринская и не согласна. Недаром в объекте-библиотеке они сложены на палетах на полу: не как в библиотеке, а как при переезде.
Мне это напомнило кучу книжек, найденную сравнительно недавно около московского дома на травке – то ли до помойки не донесли, то ли предложили прохожим разбирать. Так что тут и своего рода поп-арт, насмешка над кроссбукингом, и меланхолия, поскольку уходящая культура всем причастным дорога, и некий, как справедливо заметила Наринская, страх – не только страх свалиться с дорожки в воду, но и метафизический страх от того, что все это тонет, как в старой инсталляции Бродского «Кома». Только там была нефть (мазут?), а здесь вода половодья, отмеченная, впрочем, характерными радужными разводами.
Кстати если отфильтровать воду с помощью специальных бактерий, масляные разводы на воде, наверное, исчезнут, и на «Кому» будет менее похоже, так что не очень понятно, надо ли фильтровать. Сейчас пока эта вода – совсем не-милая, в нее не хочется упасть даже в жару.
Григорий Ревзин подчеркивает, что пиковое время парка весной и осенью, когда много воды и мало растительности, которая своей слишком веселой зеленью сбивает меланхолию.
Может и так, но можно и возразить – буйная зелень, которую мы видели сейчас, когда цветет Иван-чай, не хуже воды затопляет, захлестывает своей неконтролируемой свободной активностью, почти «съедает» постройки и дорожки парка, поддержанные очень хрупкими, насколько это возможно тонкими, металлическими конструкциями.
Поглощение построек природой подчеркнуто и мохнатыми проросшими кровлями моста и беседки-Пантеона, причем под оккулюсом последнего выращена растительность, принимающая воду из отверстия в куполе.
Контрастирует только Библиотека из поликарбоната, подчеркнуто искусственного материала в противовес полугнилым доскам других построек, – она еще и высоко приподнята на склоне, как будто пытаясь защитить от половодья книги, сложенные в ней на полу. Все-таки книги жалко.
Кроме того есть, конечно, контекст самого Бродского. Ревзин в своей статье раза три повторил, что Бродский, увы, принципиально не повторяется. Это так, но работает он все равно с определенными темами: в модернистских инсталляциях и павильонах из objets trouvés (в данном случае – купленных в деревне старых заборов) прослеживаются классические архетипы, узнаваемо, но не очень навязчиво. Это утверждение общего плана, но в отдельных объектах парка можно найти и более конкретные переклички с другими объектами автора. Можно, к примеру, в Библиотеке увидеть храм, а можно найти сходство с Павильоном Водочных церемоний, и тогда уже получается ирония. Чугунные ржавые печки напомнят очаг в центре Ротонды Никола-Ленивца. Подъем на лестницы Обсерватории сходен в восхождением на любую колокольню и в то же время родственен двухъярусности той же Ротонды, но только в «сжатом» виде.
В крытом мосту можно увидеть Палладиев мостик, а можно – обитаемый мост из «бумажных» конкурсов, например, Хрустальный мост Бродского и Уткина. Или если в Крапивнике, крытом переходе на повороте дорожки, увидеть, как это сделал Григорий Ревзин, автобусную остановку, то можно вспомнить об автобусной остановке, которую Александр Бродский сделал в Крумбахе. Она не похожа, но перекликается.
Так что и помимо «книжного» проекта с Анной Наринской протягиваются определенные «ниточки» к другим работам Бродского, возникает своего рода «сеть» – паутина, созвучная паутине дорожек в лесу, что опять же подтверждает предложенное выше определение парка как синтетического мега-объекта. И все-таки главная аллюзия в работах Бродского – Кома, инсталляция, в которой культура затапливается стихией.
Но главное не слои, не соавторство и не вариативность культурных смыслов, главное – эмоции. Любой парк, даже луна-парк, так или иначе режиссирует эмоции и создает настроение «в проходе» и во взаимодействии с объектами. Здесь чувства обостряются не только жужжанием насекомых (вывели не всех), жжением крапивы, хлестанием по лицу трав и веток, музыкой – но и опасностью (не очень серьезной) неогражденных дорожек, положенных поперек бревен и нависающих сверху стволов, а в половодье, вероятно, подступающей водой. Полного погружения в природу на самом деле не происходит – не так, как если зайти без дороги в любые заросли. Между нами выстраивают границу, но дают почувствовать, насколько она хрупкая, как покачиваются доски под ногами и насколько ненадежны тонкие ограждения там, где они есть.
Особенно хорошо это ощущается ночью, когда дорожки подсвечены снизу: там, где они подняты невысоко, светится трава по краям и щели между досками – как светлячки или гнилушки, опять же поддерживая тему гниения. Там где настилы высоко, заросли земных и водных растений, как и сама вода, составляют картины, напоминающие про русалок Крамского. Только ночью хорошо понимаешь, что в эту воду можно упасть и временами хочется не брести, а пробежать, пока не закружилась голова. Тогда свет Дома отшельника и Библиотеки (а в будущем, вероятно, и Обсерватории) становятся особенно привлекательны. И тогда оказывается, что парк может быть метафорой нашего существования: зыбких переходов, то подтопляемых, то зарастающих, между уголками света и тепла, наполненных иллюзиями слов и книжек.
UPD 29.06.2021
комментарий Григория Ревзина:
вернуться к началу статьи /|\
«Юля, статья ваша умная и прекрасная, я, увы, не об этом. Я, похоже, за долгие годы знакомства несколько вас достал своим, как вы выражаетесь, враньем, так что вы сильно преувеличили мое влияние на этот парк, беспрерывно меня поминая и со мной полемизируя. Я позволил себе на экскурсии поделиться своими мыслями об этой вещи, мне казалось это в порядке вещей для искусствоведов, но, возможно, этот подход сильно устарел с тех пор, как вы у меня учились. Однако мои «смыслы» не являются программой парка, Александр Бродский не принял ни одного из предложенных мною названий, необходимость в которых возникла исключительно ввиду издания путеводителя, всюду оставил свои «рабочие» (как Крапивник) и мне кажется я об этом говорил на экскурсии и потом лично Вите достаточно ясно. Видимо все же осталось недопонимание. В результате, боюсь, у читателя создается ложное впечатление об этом произведении как результате работы команды дружных соавторов, которой не было и в помине. Это грустно, поскольку обижает Бродского, который совершенно не нуждается в соавторах вообще и во мне в особенности. У этого парка есть заказчик и есть один автор – Александр Бродский. Анна Наринская по его предложению хотя бы выбрала книги для парка, я же там не делал вообще ничего. Я был бы признателен, если бы вы разместили этот мой коммент под статьей на сайте».
Ответ:
Григорий Исаакович, очень сожалею что моя полемика показалась вам неуместной. Обвинения достаточно серьезные, так что предположу, что необходимо ответить. Во-первых, нет, не достали. Там в тексте написано, что это скорее даже мило и создает параллельный текст. Во-вторых, что важнее, ваша интерпретация, как впрочем и всегда, – достаточно яркая и интересная. Кроме того она существует не только в виде статьи или даже экскурсии, на которую я совершенно сознательно напросилась, предполагая, что будет интересно, и не ошиблась, но и в виде путеводителя, который имеет уже непосредственное отношение к парку, то есть собственно произведению. Если парк показывают вместе с путеводителем – они уже составляют некое целое. Но вернемся к тому, что интерпретация яркая и интересная, хоть и не совпадает, вероятно, с интерпретацией Александра Саввича, которая не озвучена, тоже, впрочем, как и всегда. Проигнорировать появление новых смыслов, предложенных вами, на мой взгляд, было бы неразумно. Если нельзя проигнорировать, то можно либо согласиться, либо полемизировать. Согласиться с тем, что парк на болоте, я не могу, а эта версия уже была озвучена, и, кажется, не только вами. Поэтому приходится обсуждать. Согласиться с тем, что скамейка приплыла, тоже сложно, такую скамейку мог принести только тайфун, а не подмосковная речка, да и в путеводителе в одном месте написано, что приплыла, а в другом, что как бы приплыла. Ну и относительно сталинской тоже можно поспорить – у меня была фраза о том, что форма сталинская, а дата нет, но она пала жертвой сокращения текста, каюсь.
Мне жаль если мои интерпретации и полемика замутняют взгляд на парк Бродского, который мне на самом деле очень понравился. Спешу сказать, что слова про дружный коллектив авторов – это мое личное суждение и результат эмоционального восприятия парка в момент открытия.
Конечно, коллектив авторов собственно парка это: архитектор Александр Бродский, ассистент архитектора Илья Пигарев, ассистент архитектора по ландшафтному дизайну Ирина Галкина. Все это будет указано на странице-карточке проекта, которую мы сделаем и разместим очень скоро.
Эта моя статья – не текст о проекте, а репортаж, она так и подписана.
Очень надеюсь, что нам удалось ликвидировать недопонимание, тем более что произведение – прекрасное вне зависимости от интерпретаций и их статуса.
ЮТ