Суп остыл, шарик улетел

Нас всегда интересуют люди. На МУФ 2019 писатель Татьяна Толстая, художник Дмитрий Гутов, урбанист Григорий Ревзин и антрополог Илья Утехин рассмотрели историю жилья в России сквозь призму экзистенциального опыта. Краткий конспект события.

06 Июля 2019

Репортаж

Урбанистика / Градостроительство Архитектура Интерьер

«От коммуналки до пентхауса. Русская культурная традиция и представление об идеальном жилье» – одна из самых интересных дискуссий на Мосурбанфоруме. Ее вела писатель Татьяна Толстая. Она начала с того, что у зверя есть нора, а у человека квартира, и рассказала о том, как своим появлением на свет поспособствовала переезду семьи в большую квартиру в доме авторства Фомина-Левинсона на Карповке. «Мои родители после эвакуации вернулись в Ленинград и получили маленькую квартиру в этом доме, где жили с двумя детьми, когда появилась я. Папа стал хлопотать о большой квартире в том же доме, но за нее уже «дрались» какой-то генерал и какой-то партийный деятель. Когда мой отец пришел к чиновнику, отвечавшему за распределение жилья, тот неожиданно обрадовался («вы меня спасли!»). Потому что, выбери он одного из сильных мира сего, ему в любом случае грозило наказание. Когда волк с тигром дерутся, награждают зайчика», – сказала Татьяна Толстая. – «Но и в этой квартире было тесно: всегда в комнате больше одного человека. Часто в углу папа занимался с аспирантами, а в другом углу преподавательница учила детей английскому». «Может ли человек за три поколения переехать из коммуналки в пентхаус?», – задалась вопросом писательница и сама ответила на него положительно: «Моя свекровь в 1930-х жила в коммуналке (спали буквально под столом), а мой сын живет в Нью-Йорке в пентхаусе». История квартиры в доме Левинсона-Фомина оказалась совершенно мистической, но об этом позже.

zooming — Панельная дискуссия «От коммуналки до пентхауса. Русская культурная традиция и представление об идеальном жилье»

Фотография: предоставлена организаторами МУФ

Художник Дмитрий Гутов поведал о превратностях квартирного вопроса, запечатленных в советской живописи. Он начал свое выступление с цитаты из работы Ленина «Удержат ли большевики государственную власть?» про уплотнение: «Отряд является в квартиру богатого человека. Находит там в пяти комнатах четырех жильцов и говорит им – «Вы потеснитесь, граждане, в двух комнатах на эту зиму, пока мы не построим хороших квартир для всех». Гутов проанализировал картину Сергея Лучишкина «Шар улетел» 1926 года со сценами повседневной жизни в окнах домов, с самоубийцей в одном из окон. «Человек повесился, шарик улетел, количество самоубийств в конце 1920-х резко возрастает», – прокомментировал Дмитрий Гутов. Лейтмотивом этих лет является строчка Мандельштама «А стены проклятые тонки», где речь не о физической тонкости, а о беззащитности. Например, в известной картине «Вузовки» на стене в раме висит нечто, в чем можно угадать автопортрет Ван Гога с отрезанным ухом.

Но 1929 – 1933 годы – относительно спокойный период, если сравнить с последующим. В 1934-м, в год убийства Кирова и начала массовых репрессий, Кузьма Петров-Водкин пишет картину «Тревога». И хотя по сюжету она относится к 1919 году, ко времени Гражданской войны, ситуация на картине считывается как ожидание ареста. Еще страшнее «Новоселье» 1937 года того же Петрова-Водкина, где арест уже произошел, крестьяне вселяются в квартиру, которая, судя по обстановке, принадлежала какому-то «буржую» или профессору, по-видимому, репрессированному. Затем был показан портрет печального Мейерхольда кисти Петра Кончаловского, а Татьяна Толстая рассказала, что квартира, куда она въехала младенцем в 1950-х, была та самая, в которой Мейерхольд был арестован в 1930-х. По воспоминаниям родственницы Мейерхольда, она ждала его к обеду, звонила сказать, что суп остыл, а Мейерхольд ушел к другу (в эту самую квартиру) и больше никогда не вернулся. А изначально квартира предназначалась Кирову, но его застрелили раньше, чем сдали дом.

В живописной истории жилищного вопроса Дмитрий Гутов выделил периоды советского бидермайера конца 1940-х – 1950-х (Галактионов «Новоселье», Яблонская «Утро»), оттепельной романтики хрущевок (Пименов «Свадьба на завтрашней улице», «Лирическое новоселье») и брежневской тоски (Виктор Попков «Семья Болотовых», Эрик Булатов «Перед телевизором») и завершил его 1980-ми («Человек, улетевший в космос из своей комнаты» Ильи Кабакова). Подальше от жилого фонда.

Выступление профессора урбанистики ВШЭ, партнера КБ «Стрелка» Григория Ревзина было посвящено проблеме спальных районов. Чтобы объяснить неспособность общества уйти от спальных районов, надо понять, как они возникли и что собой заменили. Индустриальный город, как следует из одноименной книги Тони Гарнье, – это жилье для рабочих. Дома индустриального города делаются на заводе (впервые это было постулировано Ле Корбюзье в Плане Вуазен и Доме, на конгрессах CIAM). Но как жили рабочие до появления массового бетонного строительства? Города не сохраняют рабочие кварталы, но мы знаем их по литературе: произведениям Горького, Диккенса, Гюго. И они вызывают у нас антропологический ужас.

Представление о рабочих кварталах прошлого могут дать современные трущобы в странах третьего мира. Трущобы, по некоторым параметрам, довольно правильный город. Он пешеходный, в нем отсутствует социальная дифференциация (все всех ненавидят, но есть равенство). В трущобах нет истории и будущего (все жилища примерно одинаковы), нет идентичности.

Этот продукт был переработан в завод. Если взглянуть на московский панельный район Царицыно (или любой другой панельный район), мы увидим те же качества: равенство, отсутствие истории и будущего, отсутствие идентичности. Разница в достигнутом комфорте (отопление, электричество, канализация). Что еще есть в спальных районах? Гаражи. Они воспроизводят трущобы в миниатюре. В них ведется та же, что в трущобах, хозяйственная деятельность: можно что-то чинить, шить, воровать и т.д. Ужас заключается в том, что спальные районы, как и трущобы, не имеют будущего. Их можно только снести. Хрущевки снесли. Более позднюю панельную высотную застройку ждет та же судьба.

Можно ли внести в спальные районы какую-то другую жизнь? Тут есть сомнения. В России 70 % жилья – это типовая застройка. 50 % населения живет в типовых домах. В некоторых странах национальное жилье – это частный коттедж. Наше национальное жилье – это квартира в панельном доме. Что это значит? Не снести нельзя, реконструировать невозможно.

Профессор Европейского университета Санкт-Петербурга, антрополог Илья Утехин возразил Григорию Ревзину насчет трущоб, что они порой приятны антропологическому сердцу. И привел в пример документальный фильм про бразильские трущобы, в которых центром социальной жизни становится мужская парикмахерская. Эти ребята, которые там делают мелирование, перетирают сплетни, а потом выходят стенка на стенку – это опровергает мысль о том, что трущоба однообразна. Как житель Петербурга, Илья Утехин заметил, что в центре северной столицы до сих пор много традиционных коммуналок, быт которых составляет контраст парадным фасадам. Он прочертил связь между типом района, уровнем жизни и ольфакторной чувствительностью, то есть чувствительностью к запахам. Если раньше, до изобретения дезодорантов, приходя в консерваторию на концерт классической музыки, вы обоняли духи «Красная Москва» и запах мытого, но тела, то теперь не получится. Между тем, публика в метро по-прежнему духовита, хотя это и зависит от станций.

Но не надо чувствительность среднего класса переносить на все поколения, потому что молодые люди сегодня более коммунитарны, чем раньше. Так, в Петербурге пытались расселить коммуналки, не учитывая, что коммуналка позволяет студенту снять недорогое жилье в центре города и пользоваться всеми плюсами центрального расположения. Сейчас в жизнь вошло коммунитарное поколение, для которого привычными стали коворкинг, каршеринг, коливинг и кохаузинг (тут Татьяна Толстая сделала ремарку, что все эти слова кажутся названиями кишечных болезней). Кохаузинг – это поселок без заборов с маленькими участками и общественным центром, где есть библиотека или фитнес-зал. Очевидно, что в совместном проживании социально близких людей много преимуществ.

Затем ведущая попросила гостей сказать, в каких квартирах они живут. Татьяна Толстая начала с себя, описав свою трехкомнатную квартиру в Москве, бывшую коммуналку. Дмитрий Гутов живет в доме в 10 км от Москвы и садится за руль, когда Яндекс-пробки показывает ноль. Илья Утехин обитает в пятикомнатной квартире на Петроградской стороне со взрослыми детьми, у каждого из которых есть комната. Григорий Ревзин живет с женой в довольно большой квартире, в сталинской пятиэтажке на Чистых прудах.

В заключение Татьяна Толстая сказала, что самое страшное – это безликие дома по периметру Москвы. «Почему не строят улиц? Все обожают улицы и ездят их смотреть в путешествиях». И, действительно, почему? Остается этот вопрос переадресовать архитекторам, строителям и чиновникам. Сколько можно строить спальные районы? Панельная Русь, куда несешься ты? Не дает ответа.

06 Июля 2019

Похожие статьи