|
Размещено на портале Архи.ру (www.archi.ru) |
|
| 06.07.2019 | |
|
Суп остыл, шарик улетел |
|
|
Лара Копылова |
|
|
Нас всегда интересуют люди. На МУФ 2019 писатель Татьяна Толстая, художник Дмитрий Гутов, урбанист Григорий Ревзин и антрополог Илья Утехин рассмотрели историю жилья в России сквозь призму экзистенциального опыта. Краткий конспект события.  Панельная дискуссия «От коммуналки до пентхауса. Русская культурная традиция и представление об идеальном жилье»Фотография: предоставлена организаторами МУФ«От коммуналки до пентхауса. Русская культурная традиция и представление об идеальном жилье» – одна из самых интересных дискуссий на Мосурбанфоруме. Ее вела писатель Татьяна Толстая. Она начала с того, что у зверя есть нора, а у человека квартира, и рассказала о том, как своим появлением на свет поспособствовала переезду семьи в большую квартиру в доме авторства Фомина-Левинсона на Карповке. «Мои родители после эвакуации вернулись в Ленинград и получили маленькую квартиру в этом доме, где жили с двумя детьми, когда появилась я. Папа стал хлопотать о большой квартире в том же доме, но за нее уже «дрались» какой-то генерал и какой-то партийный деятель. Когда мой отец пришел к чиновнику, отвечавшему за распределение жилья, тот неожиданно обрадовался («вы меня спасли!»). Потому что, выбери он одного из сильных мира сего, ему в любом случае грозило наказание. Когда волк с тигром дерутся, награждают зайчика», – сказала Татьяна Толстая. – «Но и в этой квартире было тесно: всегда в комнате больше одного человека. Часто в углу папа занимался с аспирантами, а в другом углу преподавательница учила детей английскому». «Может ли человек за три поколения переехать из коммуналки в пентхаус?», – задалась вопросом писательница и сама ответила на него положительно: «Моя свекровь в 1930-х жила в коммуналке (спали буквально под столом), а мой сын живет в Нью-Йорке в пентхаусе». История квартиры в доме Левинсона-Фомина оказалась совершенно мистической, но об этом позже.  Татьяна ТолстаяФотография: предоставлена организаторами МУФХудожник Дмитрий Гутов поведал о превратностях квартирного вопроса, запечатленных в советской живописи. Он начал свое выступление с цитаты из работы Ленина «Удержат ли большевики государственную власть?» про уплотнение: «Отряд является в квартиру богатого человека. Находит там в пяти комнатах четырех жильцов и говорит им – «Вы потеснитесь, граждане, в двух комнатах на эту зиму, пока мы не построим хороших квартир для всех». Гутов проанализировал картину Сергея Лучишкина «Шар улетел» 1926 года со сценами повседневной жизни в окнах домов, с самоубийцей в одном из окон. «Человек повесился, шарик улетел, количество самоубийств в конце 1920-х резко возрастает», – прокомментировал Дмитрий Гутов. Лейтмотивом этих лет является строчка Мандельштама «А стены проклятые тонки», где речь не о физической тонкости, а о беззащитности. Например, в известной картине «Вузовки» на стене в раме висит нечто, в чем можно угадать автопортрет Ван Гога с отрезанным ухом.  Дмитрий ГутовФотография: предоставлена организаторами МУФНо 1929 – 1933 годы – относительно спокойный период, если сравнить с последующим. В 1934-м, в год убийства Кирова и начала массовых репрессий, Кузьма Петров-Водкин пишет картину «Тревога». И хотя по сюжету она относится к 1919 году, ко времени Гражданской войны, ситуация на картине считывается как ожидание ареста. Еще страшнее «Новоселье» 1937 года того же Петрова-Водкина, где арест уже произошел, крестьяне вселяются в квартиру, которая, судя по обстановке, принадлежала какому-то «буржую» или профессору, по-видимому, репрессированному. Затем был показан портрет печального Мейерхольда кисти Петра Кончаловского, а Татьяна Толстая рассказала, что квартира, куда она въехала младенцем в 1950-х, была та самая, в которой Мейерхольд был арестован в 1930-х. По воспоминаниям родственницы Мейерхольда, она ждала его к обеду, звонила сказать, что суп остыл, а Мейерхольд ушел к другу (в эту самую квартиру) и больше никогда не вернулся. А изначально квартира предназначалась Кирову, но его застрелили раньше, чем сдали дом. В живописной истории жилищного вопроса Дмитрий Гутов выделил периоды советского бидермайера конца 1940-х – 1950-х (Галактионов «Новоселье», Яблонская «Утро»), оттепельной романтики хрущевок (Пименов «Свадьба на завтрашней улице», «Лирическое новоселье») и брежневской тоски (Виктор Попков «Семья Болотовых», Эрик Булатов «Перед телевизором») и завершил его 1980-ми («Человек, улетевший в космос из своей комнаты» Ильи Кабакова). Подальше от жилого фонда.  Панельная дискуссия «От коммуналки до пентхауса. Русская культурная традиция и представление об идеальном жилье»Фотография: предоставлена организаторами МУФ Панельная дискуссия «От коммуналки до пентхауса. Русская культурная традиция и представление об идеальном жилье»Фотография: предоставлена организаторами МУФВыступление профессора урбанистики ВШЭ, партнера КБ «Стрелка» Григория Ревзина было посвящено проблеме спальных районов. Чтобы объяснить неспособность общества уйти от спальных районов, надо понять, как они возникли и что собой заменили. Индустриальный город, как следует из одноименной книги Тони Гарнье, – это жилье для рабочих. Дома индустриального города делаются на заводе (впервые это было постулировано Ле Корбюзье в Плане Вуазен и Доме, на конгрессах CIAM). Но как жили рабочие до появления массового бетонного строительства? Города не сохраняют рабочие кварталы, но мы знаем их по литературе: произведениям Горького, Диккенса, Гюго. И они вызывают у нас антропологический ужас. Представление о рабочих кварталах прошлого могут дать современные трущобы в странах третьего мира. Трущобы, по некоторым параметрам, довольно правильный город. Он пешеходный, в нем отсутствует социальная дифференциация (все всех ненавидят, но есть равенство). В трущобах нет истории и будущего (все жилища примерно одинаковы), нет идентичности.  Григорий РевзинФотография: предоставлена организаторами МУФЭтот продукт был переработан в завод. Если взглянуть на московский панельный район Царицыно (или любой другой панельный район), мы увидим те же качества: равенство, отсутствие истории и будущего, отсутствие идентичности. Разница в достигнутом комфорте (отопление, электричество, канализация). Что еще есть в спальных районах? Гаражи. Они воспроизводят трущобы в миниатюре. В них ведется та же, что в трущобах, хозяйственная деятельность: можно что-то чинить, шить, воровать и т.д. Ужас заключается в том, что спальные районы, как и трущобы, не имеют будущего. Их можно только снести. Хрущевки снесли. Более позднюю панельную высотную застройку ждет та же судьба. Можно ли внести в спальные районы какую-то другую жизнь? Тут есть сомнения. В России 70 % жилья – это типовая застройка. 50 % населения живет в типовых домах. В некоторых странах национальное жилье – это частный коттедж. Наше национальное жилье – это квартира в панельном доме. Что это значит? Не снести нельзя, реконструировать невозможно.  Панельная дискуссия «От коммуналки до пентхауса. Русская культурная традиция и представление об идеальном жилье»Фотография: предоставлена организаторами МУФПрофессор Европейского университета Санкт-Петербурга, антрополог Илья Утехин возразил Григорию Ревзину насчет трущоб, что они порой приятны антропологическому сердцу. И привел в пример документальный фильм про бразильские трущобы, в которых центром социальной жизни становится мужская парикмахерская. Эти ребята, которые там делают мелирование, перетирают сплетни, а потом выходят стенка на стенку – это опровергает мысль о том, что трущоба однообразна. Как житель Петербурга, Илья Утехин заметил, что в центре северной столицы до сих пор много традиционных коммуналок, быт которых составляет контраст парадным фасадам. Он прочертил связь между типом района, уровнем жизни и ольфакторной чувствительностью, то есть чувствительностью к запахам. Если раньше, до изобретения дезодорантов, приходя в консерваторию на концерт классической музыки, вы обоняли духи «Красная Москва» и запах мытого, но тела, то теперь не получится. Между тем, публика в метро по-прежнему духовита, хотя это и зависит от станций. Но не надо чувствительность среднего класса переносить на все поколения, потому что молодые люди сегодня более коммунитарны, чем раньше. Так, в Петербурге пытались расселить коммуналки, не учитывая, что коммуналка позволяет студенту снять недорогое жилье в центре города и пользоваться всеми плюсами центрального расположения. Сейчас в жизнь вошло коммунитарное поколение, для которого привычными стали коворкинг, каршеринг, коливинг и кохаузинг (тут Татьяна Толстая сделала ремарку, что все эти слова кажутся названиями кишечных болезней). Кохаузинг – это поселок без заборов с маленькими участками и общественным центром, где есть библиотека или фитнес-зал. Очевидно, что в совместном проживании социально близких людей много преимуществ.  Илья УтехинФотография: предоставлена организаторами МУФЗатем ведущая попросила гостей сказать, в каких квартирах они живут. Татьяна Толстая начала с себя, описав свою трехкомнатную квартиру в Москве, бывшую коммуналку. Дмитрий Гутов живет в доме в 10 км от Москвы и садится за руль, когда Яндекс-пробки показывает ноль. Илья Утехин обитает в пятикомнатной квартире на Петроградской стороне со взрослыми детьми, у каждого из которых есть комната. Григорий Ревзин живет с женой в довольно большой квартире, в сталинской пятиэтажке на Чистых прудах. В заключение Татьяна Толстая сказала, что самое страшное – это безликие дома по периметру Москвы. «Почему не строят улиц? Все обожают улицы и ездят их смотреть в путешествиях». И, действительно, почему? Остается этот вопрос переадресовать архитекторам, строителям и чиновникам. Сколько можно строить спальные районы? Панельная Русь, куда несешься ты? Не дает ответа. |
|