Деревянным павильоном, овальной формы с круглыми отверстиями и фонарями в потолке, занимался Антон Ладыгин, и он был реализован достаточно быстро, за полтора года, а Гротом – Ника Баринова-Малая. Реставрация Грота затянулась на четыре года (2 года проектирования + 2 года стройки): не только потому, что Грот 20 лет был в аварийном состоянии и едва ли не разрушался на глазах, но еще и потому, что в процессе работы было сделано несколько открытий, а несколько решений обоснованно изменили.
По словам архитектора, совещания с заказчиком и ДКН проводили почти каждую неделю, а сил и времени в реставрацию Грота сейчас было в вложено в несколько раз больше, чем при его сооружении сто с чем-то лет назад. В 2022 году реализованный проект получил премию «Московская реставрация».
Удивительное, небольшое – и, на первый взгляд, простое, даже несколько неряшливое сооружение – как оно могло вызвать столько трудов?
Впрочем удивителен Грот не только поэтому. Само его существование в небольшом общественном парке в центре Москвы несколько нетипично. Парковые гроты имеют внушительную историю, они восходят к ренессансным раскопкам римских дворцов на Палатинском холме, они указывали и на мнимую древность места, в котором устроены, и на склонность владельца к гуманистической образованности, и даже на вольность взглядов, все же в гротах живут языческие божества. Не все гроты руины, но к XIX веку типология грота-руины возобладала, и «наш» случай именно тот, он располагает еще и к романтическому созерцанию. Такие гроты распространены в частных парках, усадебных, чаще дворцовых.
В общественных парках они встречаются реже и играют роль памятников, примеру Грот в Александровском саду – памятник победе над Наполеоном и поэтому выложен из фрагментов домов, разрушенных во время московского пожара. Его, в отличие от большинства усадебных гротов, украшает импозантный дорический портик. У него смотровая площадка наверху, она включает грот в активную жизнь сада. Вообще, общественные сады – особенно в том виде, в каком они формировались в XIX веке и развивались в XX – от усадебных парков отличаются тем, что практически каждая затея в них должна нести пользу и быть приспособлена, в основном, для развлечения людей, больших потоков людей. Усадебный парк позволяет уединенное созерцание, общественный, городской – не очень, народ не поймет. Только в последнее время в хипстерском постиндустриальном обществе появились идеи мест для созерцания, и, в частности, гротов в общественных парках, без всякой дополнительной функции памятников (см., например, проект «Студии 44» и WEST 8 для Тучкова буяна).
Это длинная и заслуживающая отдельного внимания история, но нашей она касается, поскольку история Грота в Саду Баумана довольно парадоксальная. Она хорошо изложена здесь, но и мы скажем два слова вкратце.
В самом конце XIX века архитектор Михаил Бугровский построил для золотопромышленника Николая Стахеева дворец в стиле неогрек на Новой Басманной улице. С уличной стороны там был небольшой регулярной сад, а с внутренней стороны пейзажный. В нем, вероятно, как предполагает Ника Баринова-Малая, из колотого камня, оставшегося от строительства, построили небольшой грот: утилизовали остатки производства и приобщились к типологии дворянского парка. С другой стороны, поскольку Стахеев торговал не только золотом, но и стройматериалами, грот при дворце мог быть и еще одним примером их применения?
После революции особняк национализировали, а тыльную часть парка присоединили к общественному саду, который существовал тут с конца XVIII века на месте парка Голицыных. В 1920 году все вместе открылось как Сад имени 1 мая, в 1922 его переименовали в Сад Баумана. Так в составе общественного сада оказался не вполне характерный для него романтический усадебный грот. Его предсказуемо начали перестраивать и приспосабливать под потребности гуляющего населения.
В советское время к смотровой площадке на вершине холма, в который вкопан грот, со стороны общественного сада провели две пологие лестницы – они связали площадку с парком и дополнили исторические лестницы по сторонам от входа в Грот.
Но главное – внутри оборудовали буфет, который затем стал шашлычной, и еще чуть позже пивной: последнюю старожилы помнят особенно хорошо и сожалеют о ней. Для предприятия общественного питания изнутри, со стороны холма, пристроили миниатюрное помещение кухни с кирпичными стенами и балками из металлических швеллеров.
Иными словами, примерно половина комплекса появилась в советское время для нужд гуляющих и была следствием приспособления к новой функции.
Затем, где-то в 1990-е, пивную закрыли, грот начал разрушаться, стоял за забором. В какой-то момент перестал работать каскадный фонтан на северном склоне, исчезла скульптура девушки с кувшином, от которой начинался каскад, сам он считался частично утраченным. Обвалилась опора перед северо-восточной лестницей, отчасти – потолок советской кухни. Ника Баринова-Малая вспоминает, что на первых осмотрах она единственная осмеливалась входить внутрь, настолько неустойчивой казалась конструкция.
Самым масштабным открытием оказался каскад, который сохранился под наслоениями почти полностью, с бетонным ложем, обеспечивавшим гидроизоляцию. Сохранилась и видна пара трубок, проводивших воду от ступеньки к ступеньке.
Следствием стали две вещи: во-первых, пришлось провести дополнительные археологические раскопки, это заняло время, но удалось изучить фонтан и его подземное ложе. Во-вторых, от планов восстановить функцию каскада, то есть пустить по нему воду, пришлось отказаться – так как для этого пришлось бы уничтожить остатки старого фонтана, а он под охраной (весь грот – ОКН федерального значения). Старый водовзводный механизм не сохранился, нельзя использовать и новый, поскольку вода разрушит остатки бетонного ложа, уже изученного археологами и поставленного на охрану. Каскад восстановили как декоративный элемент: надстроили защитные стенки из камня (так поступают реставраторы, когда сохраняют исторический фундамент – кладут камень сверху). И получились на склоне этакие живописные «сухие озерца».
Над ними – скульптура, и с ней отдельная история.
Согласно описанию ДКН, в составе Грота была скульптура девушки с кувшином. Она безвозвратно утрачена, фотографий и описания нет, но девушку требовалось восстановить, поскольку она фигурировала в составе ОКН. «Мы изучили современный рынок девушек с кувшином, и он оказался совершенно удручающим», – признается Ника Баринова-Малая. Архитекторы поискали замену, предложили заказчикам и контролирующей организации на выбор несколько вариантов других скульптурных девушек, и признаются: рады, что все остановились на той идее, которая самим авторам нравилась больше всего – копии статуэтки Огюста Родена «Танцевальное упражнение».
Родена выбрали как представителя того же поколения рубежа XIX–XX веков, а статуэтку – как малоизвестную работу. К тому же прообраз небольшой, порядка 15 см, скульптуру увеличили и повторили приблизительно. Теперь она стоит как этакий гвоздик, основа для композиции бывшего фонтана, утратившего функциональный смысл. Надо думать, что без скульптуры «сухой» каскад был бы для зрителя, не знающего всей истории целиком, совершенно неясен.
Итак, Грот – ОКН, и в качестве предмета охраны в нем выступают, в частности, габариты, зафиксированные на момент реставрации. Поэтому архитекторы сохранили советские дорожки на холм и помещение кухни внутри. Но дорожки и лестницы выстелили вместо бетонных плит каменными, а стены и потолок бывшей кухни выстроили заново. Первоначально здесь был использован дешевый советский кирпич, однако сейчас авторы, точнее подрядчики, строители компании Архиндустрия, отправились в Петербург, подобрали и купили там исторический кирпич вторичного использования – для того, чтобы стены внутреннего помещения смотрелись более благородно.
Никто, кроме тех, кто прочел статьи о гроте, или тех, кто помнит пивную, не догадается, что здесь была кухня – в ее внутреннем кирпичном «аппендиксе» теперь размещен экран с видеоинсталляцией, смонтированной специально для Грота. Арка входа получила откосы из матовой полированной стали, перед монитором антивандальный кожух из поликарбоната. Таким образом, микропомещение не пришлось закрывать дверью. Издали оно поблескивает очень заманчиво, зовет войти внутрь.
Сама пещера грота отреставрирована, новшества в ее купольном помещении два: каменный пол и два каменных сиденья в виде гальки терраццо, очень органично вписавшихся: и присесть можно, и пространство не загромождают, и в теме грота, но современность их происхождения тоже чувствуется.
Дополнения, предложенные архитекторами, относятся, в основном, к благоустройству: черные плашки фонарей с молочным светом на торцах вдоль лестниц, лаконичные бетонные клумбы, урны и деревянные скамейки. Все в небольшом количестве и очень простое. А также призматический блок информационной таблички слева от входа, бетонный, но облицованный травертином – он напоминает другое решение «Народного архитектора», бетонные домики с инфографикой на игровой площадке в Парке Горького.
Элементы благоустройства архитекторы не относят к главным достижениям этого проекта: они простые и необходимые, это всё.
Основные усилия были приложены к собственно реставрации, которая, во-первых, требовала частого присмотра, а, во-вторых, новых решений по ходу работы. По сторонам от входа в грот на вершину холма ведут две лестницы, входы на них обрамлены арками, этакими «ногами» из грубого камня. Левая, восточная арка была полностью утрачена, ее реконструировали, правую пересобрали, полуразрушенный архивольт входа восстановили, внедряя новые камни в кладку. Металлическую балку над входной аркой сохранили. Новых металлических креплений не внедряли, остались в рамках вычинки камня.
Объем вычинок «диким» камнем в конечном счете оказался достаточно большим: авторам пришлось балансировать на грани между заметностью вставок и цельностью образа кладки – чего собственно и требует Венецианская хартия (см. п.12).
Ника Баринова-Малая, АБ «Народный архитектор»
В нашей стране, конечно, теперь уже не принято строить «псевдо» здания, однако многие по-прежнему предпочитают решения поаккуратнее и почище. В работе с Гротом мы, напротив, всячески стремились сохранить ощущение подлинности и старины. Не замазывать фактуры, не добавлять лишнего, а остаться в рамках реставрации, чего требовал и статус объекта, и его исходный характер искусственной парковой руины. Думаю, нам удалось сохранить «лицо» и характер объекта, дав ему, в то же время, новую жизнь.
У меня сложилось очень личное отношение к Гроту. Я его ощущаю как живой организм: когда я впервые сюда пришла, он как будто бы умирал, было страшно, что не успеем, не доживет, рухнет. Процесс реставрации похож на лечение: как будто спасаешь жизнь странному, но интересному существу, которое, несмотря ни на что, хочет жить. За четыре года такого спасения я, конечно, очень сроднилась с Гротом и была рада увидеть летом множество людей на открытии и слышать отзывы, в основном, позитивные.
У меня сложилось очень личное отношение к Гроту. Я его ощущаю как живой организм: когда я впервые сюда пришла, он как будто бы умирал, было страшно, что не успеем, не доживет, рухнет. Процесс реставрации похож на лечение: как будто спасаешь жизнь странному, но интересному существу, которое, несмотря ни на что, хочет жить. За четыре года такого спасения я, конечно, очень сроднилась с Гротом и была рада увидеть летом множество людей на открытии и слышать отзывы, в основном, позитивные.
Грот, действительно, стал живой частью парка: люди постоянно поднимаются на холм, заходят внутрь, привлеченные мерцанием экрана. Я лично видела перед Гротом экскурсию, вероятно, она была не единственной.
Еще одна любопытная тема – передатировка. В документах ДКН Грот значился как памятник конца XVIII века. Изучая материалы по проекту, архитекторы установили, что появление грота 200 с лишним лет назад очень маловероятно, доказали экспертам, что здание относится к рубежу XIX – XX веков и к усадьбе Стахеева (см. выше). Сейчас в охранных документах указана двойная дата; может быть, она ждет своего исследователя.
Частью технического задания заказчика, дирекции Сада Баумана, было требование обеспечить безопасность. Так в проекте появились белые решетки ограждения смотровой площадки на верху холма.
Чуть позже, из тех же самых соображений безопасности, появились ограждения внизу холма, тоже белые, но ниже ростом и в сопровождении табличек, что на холм подниматься нельзя. Задача – избежать всяческих рисков. Дело в том, что холм Грота давно был облюбован местными детьми для катания с горки. Парк небольшой, катаясь, дети могут с кем-то столкнуться, чтобы избежать травм, руководство стремится ограничить неконтролируемую активность. Что, определенно, печально, всё-то мы балансируем на грани между активностью и безопасностью. Хочется, чтобы не было заборов.
Но поскольку и выбора у авторов особенно не было, то архитекторы постарались сделать ограждения легкими, светлыми, и индивидуальными – со сбитым ритмом.
Все же хочется верить, что от заборчиков когда-нибудь удастся избавиться. Как и от нововведений, которыми Грот оброс за полгода и которых не было ни в проекте, ни в момент открытия: часов à la XIX век на холме и от фонаря, случайно воткнувшегося в склон в северной части...
Впрочем, сейчас Грот укреплен, теперь ему точно не грозит разрушение, он очищен и открыт для посещения и обозрения, все это несомненный плюс кропотливой четырехлетней работы с памятником наследия.
Есть и еще один плюс, с моей точки зрения. Совершив кульбит от романтической усадебной типологии к социалистической реальности в виде пивной, которую с ностальгией вспоминают старожилы, – сейчас Грот адаптировался к реальности другой, постиндустриальной, чтобы не сказать хипстерской. Ему вернулась некоторая толика незаинтересованного созерцания, занятия не сосредоточенного столько на материальной стороне существования, как поедание колбасок в пивной.
Неизвестно, что с этим небольшим и не очень древним объектом будет происходить дальше, но есть в новой трансформации определенная историческая справедливость.