Материализация северной Венеции

Мы уже писали о проекте «Дома с грифонами» на Крестовском острове, и теперь он построен. Построен очень точно, с лишь небольшими отличиями от проекта: яркий колорит визуализаций сменился скромными оттенками северной (хотя и солнечной) осени. Кирпич из красного стал коричневым, во дворе исчезли задуманные рельефы. Но это детали. Дом встал на своем месте ровнехонько так, как его проектировали, и архитекторы с тихой гордостью демонстрируют фотографии с тех же точек, любуясь близким сходством воплощения задуманного.

Эффект материализации, действительно, впечатляет. Особенно – рельефный каменный руст первого яруса с шероховатой поверхностью, алмазная грань замковых камней, полновесные консоли, скульптурные львиные маски, приземистые колонны с полуготическими кватрочентистскими капителями перед глубокой лоджией входа. Дом приобрел ту степень материальной плотности, реальности формы, которая так радует в исторической архитектуре. В наше время добиться этого эффекта довольно сложно: камень недешев, индустрия предпочитает тонкий полированный спил массивному рельефу, – который, к тому же, требует вместо полировки тщательной скульптурной отделки. Словом, не только грамотно нарисовать дом-стилизацию, но и реализовать затем весь придуманный декор в материале – задача не из легких, по-настоящему штучная работа.

И хотя в Петербурге много и всерьез говорят о строительстве в исторических формах, воплотить мечту получается вовсе не у многих. Евгений Герасимов строит уже третий дом, так что «питерский историзм» постепенно складывается у этого архитектора в собственное направление. Первой была гостиница на площади Островского, каменное палаццо в самом центре города рядом с Александринкой, вторым – покрытый каменной шубой в духе северного модерна дом на Тверской улице. У Герасимова также есть несколько нереализованных проектов в том же духе, на грани историзма и модерна.

Старательно нарисованные и добросовестно выполненные, дома-стилизации Евгения Герасимова хорошо узнаваемы. Уже на трех примерах можно говорить о чертах почерка архитектора. Прежде всего, ни один из них – не подделка, то есть перепутать их с настоящей исторической архитектурой невозможно не только из-за чисто отмытых фасадов. Осваивая язык историзма, Герасимов никогда не выбирает одно наречие целиком, а выбрав основную тему, дальше комбинирует приемы с другими, неуловимо, но достаточно достоверно свидетельствующими о дате постройки.

Дом с грифонами называется «Венеция». Он стоит у воды, а рисунок кирпичных ромбов и широкие колонны и арки происходят из палаццо Дожей – но на этом прямые аналогии заканчиваются. Риэлторское название не следует воспринимать слишком серьезно; к тому же венецианские аллюзии – тема, многократно сыгранная, – тянут за собой дополнительные смыслы. Самый очевидный из них получаем, добавляя к Венеции «северная»: в начале XX века петербургские архитекторы так или иначе уже разработали много «венецианских тем», к примеру – обращенных к воде входных лоджий, так что сейчас сложно сказать, что именно цитирует дом Евгения Герасимова, Венецию итальянскую или северную. С другой стороны, кирпичные орнаменты палаццо Дожей любили «сталинские» архитекторы в Москве – и абрис сталинского ар-деко в этом доме тоже присутствует.

Особенно если смотреть издали. Но приближаясь, замечаем, что вставки трехэтажных окон больше похожи на окна английских дворцов XVII века, чем сталинских или венецианских фасадов (к слову, что-то британское как правило присутствует во многих современных стилизациях, это своего рода примета времени, все слишком любят Англию рады заметить нечто похожее на фасадах). Грифоны же на углах дома возвращают нас обратно к символам Петербурга.

Над светлым внутренним двором-атриумом, как мост, перекинута легкая стеклянная арка, что на  пару минут создаст у входящего (впрочем, придирчиво-внимательного наблюдателя) иллюзию реставрации исторического пространства: как будто каменные стены здесь были давно, а стеклянное перекрытие – часть реконструкции. Все стены атриума облицованы камнем и, хотя его не удалось, вторя вестибюлю Адмиралтейства, покрыть таким же крупным рустом, как и фасад (что было задумано в проекте), сетка блоков все же читается вполне отчетливо на четырех лестничных башнях, которые делают двор крестообразным и напоминают о замковой архитектуре Гатчины Павла I, что опять же возвращает нас в Петербург.

Возможно, разбор архитектурных цитат и их источников можно было бы продолжить, но смысл полученного образа, как мне кажется, такой: Евгений Герасимов не столько добавил Петербургу новый «венецианский» дом (как это делали нередко в XIX веке), сколько посвятил свой, успешно реализованный, проект размышлениям о «венецианском в Петербурге» – то есть о том, много ли Венеции здесь, на севере, и какова она. Результат вполне материален и думается, что он займет свое место в коллекции увлеченной культурным собирательством северной столицы.