Блики от зеркал в темноте здорово дезориентируют, но, видимо, того и надо – мы погружаемся в выставку через черное, немного мерцающее пространство входа – потом все будет, в основном, белое. С закоулками на «прямом» кольцевом пути и прорывами в темноту как в космос.
[Авторы дизайна экспозиции – архитектурное бюро DD:A|D / Петр Толпин, Анна Манзарова, Мария Шишенина, Алина Паршикова]
Про космос и космизм тут сразу вспоминаешь, поскольку выставка, хотя объемная по объему и подбору материала, посвящена исследованию удивительных особенностей русской души, начинается, помимо бликов, с русского поля и с идола, с безграничности пространства, с Тарковского – и с цитаты Маяковского про то, что слово «конструктивизм» появилось-таки на русских просторах.
В принципе, дальше замес будет таким же или похожим: смелым и разнообразным. Тут ищут то ли «русский дух», то ли «дух конструктивизма», то ли одно через другое, но вернее будет сказать, то и другое вместе – на очень легкой, «парящей» ноте, недаром же тут многое парит, а что не парит, то раскладывается на фрагменты. У выставки 4 (!) куратора: Анна Замрий, Татьяна Шулика, Андрей Чернихов, Александр Ермолаев. Насколько мне удалось понять, троим – архитекторам – принадлежит идея показать «русское невероятное» как несбыточное, но пассионарное изобретательство, распространенное в наших землях всегда, но особенно ярко проявившее себя в период авангарда и в начале XX века. А подбор вещей и их распределение по разделам – работа скорее куратора выставочного направления Центра Зотов, указанной в этом списке первой, Анны Замрий. Вот здесь в интервью она говорит, что задача – «провоцировать зрителя посмотреть на конструктивизм с необычных позиций», и приводит имена исследователей, которые уже ушли от истории конструктивизма к его феноменологии и указывают на его противоречивость и неоднозначность: Елена Сидорина, Джон Болт, Николетта Мислер и Кристина Лоддер.
UPD 18.12.2024: По информации от Анны Замрий, «...Прежде всего, все мы четверо по образованию (и убеждениям) архитекторы. Во-вторых, мы совместно вырабатывали идею и подбирали экспонаты». Приносим извинения Анне Замрий и приводим правильную информацию: все четверо кураторов совместно вырабатывали идею и подбирали экспонаты. Думаем, «насколько мне удалось понять» в начале рассуждений достаточно указывает на то, что автору текста точно не известно, каким именно образом велась работа над выставкой и составом экспонатов. Теперь поступила новая часть информации.
Вся выставка построена на противоречивости и неоднозначности, она, как кажется, держится именно на них. Актуальный для современного выставочного дела принцип смешения и сопоставления разных хронологических слоев: это когда, к примеру, авангард показывают рядом с иконами, – в данном случае приближен к апогею, поскольку средневековье, 1920-е, нонконформизм шестидесятых и современное искусство смешаны, приблизительно, в равных пропорциях. Хотя классический авангард чуточку преобладает, а Новое время, XVIII–XIX века, чуточку отстают, вероятно, как пропитанные позитивизмом, вредным для невероятного.
Легче всего сопоставлять авангард с иконами, поскольку он ими вдохновлялся, и это было неоднократно сделано ранее. Но тут нам показывают еще и Палех, рассказывают, как авангардисты «поднимали» на советский лад села мастеров-иконописцев, показывают «советскую икону», после которой не остается сомнений в атеистической религиозности строя, и рядом – Звенигородский чин из «Андрея Рублева» Тарковского, ставший иконой позднесоветского времени. Тут может порадоваться и душа древнеруссника, тут есть даже Страшный суд, и любителя совриска.
К тому же все летит, парит – немного улетаешь.
Смелый замес, или микс, – оживляется тем, что известные имена и объекты, ну вот к примеру Мавзолей Юрия Аввакумова, привычный гастролер, – смешаны с малоизвестными вещами и именами. Например, Петрова-Водкина на выставке не очень много, а его учеников – прямо несколько. Не буду утверждать, что акцент на неизвестностях сделан намеренно, чтобы усилить небанальность выставки и погрузить зрителя в совсем уж остраненную атфосферу, убедить его, как мало он знает о невероятном, в том числе – невероятном конструктивизме, начать строить новое облако смыслов. Но есть такое ощущение. Особенно – когда видишь тройную икону «Троица Новозаветная» 1812 года, неподвижный прообраз призматрона, где в разных ракурсах складываются три лица Бога. Впрочем, здесь ли придумали призматрон? Не знаю точно.
Или «словарь Леонидова» – словарь форм, которые в трехмерной реконструкции складываются из движения шара, идеальной фигуры. Интересный такой на экране получается «горшок».
Неудивительно, что целый раздел посвящен кинематике, и также не удивляет, что соседний раздел посвящен грибам. Тут показывают известный видео-перформанс «Ленин – гриб», и еще есть много интересного. Выставка, действительно, взбадривает мозг, как будто это не столько исследование, сколько тотальная инсталляция, а про тотальные инсталляции тут тоже есть, так вот, как будто бы внутри тотальной инсталляции. Может быть, это и близко к правде.
Но, главное, слова. Все тексты тут в основном – как поэмы в жанре белого стиха, они немного рассказывают и почти не доказывают, а скорее парят, как Летатлин. Не летают, но присутствуют в пространстве потому что есть. Слова-заголовки эссе, сопровождающих разделы выставки, вплетены в текст post scriptum-a, завершающего выставку. В самих текстах некоторые слова выделены курсивом, а некоторые имеют звездочку и вынос, к примеру, такой вынос от слова «тучерезы», а тучерезы это небоскребы по-русски в начале XX века, ведет к ссылке на веб-страницу, посвященную пяти находкам авангарда, используемым, по убеждению авторов, в современных башнях. Там даже нашлось, и надо думать не случайно, место для одной башни MR Group...
И в текстах словам находится место – как в современном гипер-тексте ссылкам, но, главное, ключевым словам-зацепкам. Встраивать такие слова в текст – работа и скилл, то есть профессиональное умение, современных SMM-щиков, раскрутчиков, пиарщиков. Информационное сопровождение, обволакивающее выставку и составляющее ее поэтизированный лейтмотив, активно использует этот современный прием. И не только потому, что заголовки, которые поначалу кажутся случайными словами, особенно – «вот-вот», потом оказываются вплетены в постскриптум, как бы собраны в столь же поэтический, не то чтобы обремененный началом и концом, «пучок».
Но еще и потому, что слово «конструктивизм», никак не выделенное, сопровождает нас на протяжении выставки довольно настойчиво. Его индекс цитирования стремительно нарастает в нашей голове, если все читать или слушать экскурсию. Вроде это не хорошо и не плохо – ведь он Центр исследования конструктивизма, так? Но голова сопротивляется, серое вещество упрямо выталкивает на поверхность подкорки крамольную мысль: а как же остальные -измы? Ну да, они тоже упоминаются, и футуризм, и авангард, и, скажем, какой-нибудь ИНХУК... Но фон, некая пляска слов, в хороводе которых, в кольцевидном пространстве Центра, «конструктивизм» все чаще оказывается на виду – или рождает неких детей, маленькие конструктивизмы, которые «пляшут» за него, – это ощущение никуда не денешь. Красивый, очевидно кроссдисциплинарный, но очень непривычный, от этого, может быть, сильный подход к исследованию. Через хоровод слов, как говорил Люис Кэрол в переводе друзей Высоцкого: «...нас писатели словами написали <...>А мы – делаем слова ещё смешнее, чем они есть на самом деле, и заставляем их прыгать».
Новый, невероятный, способ исследования.