«А ведь архитектура – это искусство, не так ли?»

В Музее архитектуры им. А. В. Щусева в Москве открывается выставка «Эмилио Амбас: от архитектуры к природе». Вернисаж состоится 6 апреля, в 18:00 в его рамках пройдет лекция куратора выставки Владимира Белоголовского.



– Почему вы выбрали Эмилио Амбаса героем своей очередной выставки? Чем его работы и идеи актуальны в конце 2010-х?

Владимир Белоголовский:
– Так получилось, что это он меня выбрал в качестве куратора. Мы познакомились десять лет назад, когда я пришел к нему в мастерскую в Нью-Йорке на интервью для журнала «Татлин». Вообще, это мой способ знакомства со всеми ведущими архитекторами – я беру интервью не ради публикаций, это такой способ общения, мне это просто интересно. Не успел я войти, как он заявил: «Выключаем диктофон и просто беседуем. И никаких записей». А после нашей беседы он дал мне листок с «моими» вопросами и его ответами: «Вот это вы можете опубликовать». Спустя некоторое время я принес ему публикацию. Он взглянул на меня и предложил вместе отобедать. Когда подали кофе, он спросил напрямую: «Чем я могу вам быть полезен?» Я предложил курировать его выставку, на что он сказал: «А какое ваше второе желание?» Дело было перед моей поездкой в Австралию, и я попросил его познакомить меня с человеком, с которым я мог бы создать некий кураторский проект. Он свел меня с Пенелопой Сайдлер, вдовой выдающегося австралийского архитектора Гарри Сайдлера, которая на мое предложение сделать небольшую выставку парировала: «А почему бы вам не организовать всемирные гастроли?» Нужно заметить, что имя Сайдлера я впервые услышал от Амбаса двумя неделями ранее и был наименее вероятным кандидатом для курирования подобного проекта во всей Австралии, где даже таксисты знают это имя. Тем не менее, я согласился без малейшего колебания. А спустя несколько лет, когда моя выставка была показана в десятках городов мира, я получил сообщение от Амбаса: «У вас так замечательно проходит тур Сайдлера. Вы бы не хотели заняться моим туром?» Таким образом осуществилось и мое первое желание.

Работы Амбаса существуют вне времени. Они являются порождением его богатейшей фантазии. Эти проекты позволяют нам перенестись в некую поэтику идеализированного мира сказок, мифов и ритуалов. Поэтому вряд ли в данном случае можно говорить о некой актуальности. Вообще, нужно быть осторожным в погоне за актуальностью в искусстве, а ведь архитектура – это искусство, не так ли? Однако что объединяет все работы Амбаса – это их связь с ландшафтом. Нет ни одного проекта, который бы не следовал следующему принципу. Каждый из его объектов – на сто процентов здание и на сто процентов ландшафт. Каждое здание возвращает людям, как минимум, всю занимаемую территорию в виде сада или парка. Это принципиальная позиция архитектора. Он считает неэтичным не пытаться улучшить доставшийся архитектору участок. Сегодня, когда в профессиональной среде только и говорят о зеленой архитектуре, что может быть более актуальным, чем обсуждение проектов ее прародителя? Ведь он использует в своей архитектуре зелень, растения, воду и свет как главный строительный материал еще с середины 1970-х.




– Если послушать Амбаса, его интересуют и «метафизическая» составляющая архитектуры, ее связь с архетипами и базовыми понятиями человеческой жизни, и социальная – в смысле желания сделать жизнь людей лучше, и чисто прагматическая, включая экологическую, ресурсоэффективную линию. Но что в итоге доминирует в его творчестве?

– Вы правильно заметили, что его архитектура – это именно творчество, чего нельзя сказать о большинстве проектов, которые вы охарактеризовали такими словами как «экологические» и «ресурсоэффективные». Конечно же, метафизика стоит для него на первом месте. Ну представьте себе молодого человека, который идет в архитектуру, потому что он хочет создавать ресурсоэффективные здания. Это же абсурд. Я много путешествую по миру, и я вам точно говорю, что сегодня архитектура просто больна. Она в глубочайшем кризисе. Знаете, почему? Потому что почти все идеи сводятся к одной мысли – к внедрению архитектуры в природу или природы в архитектуру. Это весьма благородная цель, но она настолько сегодня доминирует, что мы перестаем мыслить и пытаться создавать разную архитектуру, а самое главное – персонифицированную.

Вы знаете, если 10–15 лет назад я просил архитекторов обозначить свое творчество отдельными словами, то в ответ я никогда не слышал, что бы эти слова у любых двух архитекторов совпадали. Их было множество – сложность, ясность, двусмысленность, глубокая структура, незавершенность, провокация, скорость, бой невесомости, и так далее. У каждого было свое видение и, когда в 2012 году куратор венецианской биеннале Дэвид Чипперфильд не без основания задал вопрос – что такое common ground?, то есть – что нас объединяет?, тогда нам всем казалось, что мы в кризисе и нам срочно нужно искать общий знаменатель. Однако спустя несколько лет стало очевидно, что именно тогда архитектура была на пике своего творческого взлета. Ей обрезали крылья и вот уже как минимум два года – после биеннале 2016-го, когда Алехандро Аравена окончательно отлучил архитектуру от искусства, – мы занимаемся прагматикой. И нам это так нравится, что сегодня практически все ведущие архитекторы, отвечая на упомянутый мной вопрос, в унисон твердят одно и то же слово – природа. А с чего начинается ваш проект – с анализа участка. Всех как подменили. Я ношусь по всему миру в поиске оригинальности, а мне что в Пекине, что в Нью-Йорке, что в Мехико отвечают одними и теми же словами. Когда на языке разных архитекторов вертятся одни и те же слова, это означает, что они отказываются думать самостоятельно. Конечно же, есть исключения, но есть и тенденция – следовать моде и не раздражать критиков, которые сегодня определяют хорошее это здание или нет – по таблице. Зеленый проект – отлично, социальный – очень хорошо, скульптурный и «иконический» – за это уже не похвалят.

Вот почему именно сегодня и нужно показать проекты Амбаса. Это проекты свободно мыслящего творца. Они выражают его сложный внутренний мир. Да, в этих проектах есть риск, потому что их невозможно объяснить. Нельзя научить студентов видеть свои проекты во снах, как они приходят к Амбасу. Его опыт не передаваем, как непередаваем опыт многих оригинальных архитекторов, чья архитектура не подчиняется некой формуле или методологии, как в случае с Ремом Колхасом или Бьярке Ингельсом. Но при изучении творчества подобных архитекторов приходит главное понимание: архитектура – это не поиск ответов, а поиск вопросов. Архитектура Амбаса – это один из многих путей создания архитектуры. И если студенту показать десять разных путей, уверяю вас, что он придумает одиннадцатый. Именно ради этого нужны в том числе и такие выставки.




– Играет ли роль в проектах Амбаса латиноамериканский, неанглосаксонский опыт? Имею в виду не только его родину, но и последующий интерес к Баррагану и так далее.

– Безусловно. Его еще совсем ранний, во время учебы в школе, опыт работы в мастерской аргентинского архитектора Амансио Уильямса очень показателен. Амбас считает его истинным поэтом. А Луис Барраган – это вообще отдельная история. Он просто открыл его. Вы знаете, ведущие архитекторы Мексики рассказывали мне, что они обратили внимание на Баррагана только после выставки 1976 года в МоМА, которую и курировал Амбас. Его вообще мало кто знал, его просто считали чудаком. А ведь к тому времени он уже был старцем и практически все успел построить. Амбас даже уговорил Баррагана на один из последних его проектов, дом Casa Gilardi в Мехико со знаменитым бассейном, где пространство буквально дематериализуется в синие, красные, желтые и зеленые тона. Идеей Амбаса было представить тогдашним архитекторам, которые в ту пору больше уделяли внимание вопросам социологии, нежели архитектуре как искусству, именно такую чувственную, я бы сказал, волшебную архитектуру. Это сработало, и выставка побила рекорды посещаемости, и затем демонстрировалась во многих университетах по всей Америке. Конечно же, архитектура Баррагана другая, но ее можно описать теми же словами. Она поэтическая, сказочная, ритуальная, и в ней присутствуют те же ингредиенты – вода, фонтаны, растения и ведущие к небу и солнцу ступени.




– Эмилио Амбас – дизайнер работает порой как инженер, с абсолютным проникновением в техническую сторону дела. Распространяется ли этот подход на архитектуру?

– Я бы выделил его дар изобретателя. Он шутит, что именно этого слова ему хватило бы на его могиле. Он не может не изобретать, есть такие люди. И среди архитекторов есть такие. Ему это дано. Каждый его проект, пусть то будет здание, шариковая ручка или стул – это изобретение. Человек сидит на обычном стуле, и может так просидеть ну пять минут, ну семь. При самой удобной позе ему быстро становится неудобно. Что делает обычный человек? Он меняет позу. Что делает изобретатель? Он ставит перед собой задачу, и так в 1976 году появляется первый в мире эргономический стул Амбаса под названием Vertebra, который реагирует на ваше желание наклониться вперед или облокотиться назад. Но изобретательность его зданий не в технологичности, а в изобретении новых архетипов – дом-маска, дом-сад, дом-пещера, здание-гора, здание-оранжерея и так далее.

А в завершении скажу, что я вовсе не хотел бы считаться специалистом по архитектуре Амбаса или по той же зеленой архитектуре. Вы знаете, я так страстно критиковал зеленую архитектуру во время своей недавней поездки в Китай, что мне предложили там преподавать. Когда стали обсуждать тему, то мне дали курс именно по зеленой архитектуре. Теперь я буду бороться с этим явлением изнутри. Так вот – я прежде всего куратор. Я нахожу тему, которая интересна мне и пытаюсь привлечь к ней интерес других. Но дело не в конкретной теме. Любая выставка – это не конец, а начало. Удачная выставка – это не та, на которую пришло больше всех людей, а та, на которую пришел один человек с предложением сделать новый проект. Ну а если кто-то когда-то скажет мне: «Вы знаете, 20 лет назад мама привела меня на вашу выставку, и вот я стал архитектором» – ну что ж, это будет очень трогательно.