Недавно завершившийся конкурс на конгресс-центр в Стрельне – наверное, самый солидный из всех международных конкурсов последних лет, проводившихся в Петербурге. Его уровень очень высок, заказчиком выступает Управление делами президента, поэтому неудивительно, что для участия в этом важном конкурсе пригласили иностранных «звезд» первой величины, каждый из которых представил по-своему замечательный, выполненный на европейском уровне вариант архитектурного решения конгресс-центра.
Уровень – именно европейский, на что указывает подбор приглашенных архитекторов. Все – первой величины, все европейцы: австриец, швейцарец, голландец, итальянец, француз и испанец. Нет англичан и американцев. Также нет и россиян – но эту тему мы уже затрагивали.
Кроме того интересно, что все проекты, состоят как будто бы из нескольких частей – а именно, различаются не только формами, но и идеями, которые авторы считают первостепенными. Идеи и позиции архитекторов очень разные, и столь же разнообразна авторская риторика объяснения проектов.
Австрийская мастерская «Кооп Химмельб(л)ау» (сейчас изменившая название на Coop Himmelb(l)au, Prix, Dreibholz & Partner) сосредоточилась на профессиональной мотивации, не прибегая к дополнительным аргументам. Они серьезнее всех отнеслись к главному содержимому конгресс-центра – залу заседаний. Он может трансформироваться, превращаясь из конференц-зала с подобие ресторана для торжественных приемов и в сцену для театральных представлений. Сами по себе такие трансформации уже привычны для больших общественных зданий, однако очарование проекта Прикса – в сюжете, связанном с освещением.
Объем зала выше остального здания, а его округлый (почти овальный) потолок прорезан окнами разных обтекаемых конфигураций, близких к треугольнику – для того, чтобы обеспечить естественный свет. Тогда, когда он не нужен, окна закрываются акустическими панелями похожих форм, похожими на крупные чешуйки, вырезанные из потолка и временами возвращаемыми «на место». Эти же панели могут опускаться ниже и по ночам превращаться в светильники – все это складывается во что-то среднее между облаками и управляемым листопадом.
Снаружи здание Прикса должно напоминать о Венеции, оно окружено водой, а сильно наклоненные стеклянные фасады отражают ее же. Все вместе плавно, обтекаемо и деликатно, хотя общий абрис здания немного напоминает новую работу Прикса для Китая. Может быть, проекты рождались параллельно.
Проект швейцарца Марио Ботта представляет собой характерную для архитектора композицию из простых геометрических форм. Правда, их стены состоят из довольно-таки эфемерной, хотя скучноватой полупрозрачной сетки – благодаря чему внутренние пространства комплекса наполнены солнечным светом. Строгие параллелепипеды сложены в шесть одинаковых крупных гармошек и выстроены в строгую симметричную композицию, расположенную в окружении большого пруда сложной криволинейной формы и решенную в виде искусственных полуостровов на тонких перешейках. Воду Ботта активно использует – но не пытается поймать ее отражение, как Прикс, а наоборот, отражает свое здание в ее зеркале. Подходы на первый взгляд похожие, на самом деле – противоположные.
Риторику, с помощью которой Ботта подает свой проект, надо признать наиболее, если так можно выразиться, гуманистически-либеральной. Дворец конгрессов для него – место встреч между людьми, сделанное для того, чтобы больше не было войн, там царит мир и общение.
Голландский архитектор Эрик ван Эгераат постарался подчеркнуть тот факт, что он уже давно работает в России, правда, больше в Сибири (хотя теперь еще и в Казани). Он предлагает возвести близ Константиновского дворца сооружение органических форм, похожее на раскрывшуюся устрицу: его стеклянные стены покрыты сетью тонких вертикальных опор и завершены белым дископодобным перекрытием. Вокруг здания архитектор планирует устроить площадь: общественное пространство для гостей конгресс-центра. Проект Эгераата контрастен – белый и утонченно-биологический снаружи, он имеет внутри одну «изюминку» - перегруженный пластикой кроваво-бордовый интерьер малого конференц-зала, больше всего напоминающий желудок сказочного кита. Однако архитектор считает его навеянным классическими прототипами – богатыми барочными интерьерами классического итальянского театра. Заметим, что, ссылаясь на барокко, архитектор контекстуальною прав – стоящий по соседству памятник, Константиновский дворец, построен именно в этом стиле.
Этой же барочной темой воспользовался Массимилиано Фуксас, один из самых заслуженных архитекторов современной Италии, который, вероятно подстраховавшись, представил на конкурс сразу два варианта проекта. Один из них представляет из себя прямоугольный чехол – «крытую площадь», внутри которой расставлены разные изогнутые «барочные» объемы, каждый со своей функцией. Другой проект использует близкую сердцу итальянца, попавшего в Петербург (Фуксас все время вспоминает своих сородичей XVIII века) тему ужасного холода, сковавшего все вокруг льдом. Искусственный водоем (он также встречается у Прикса и Ботта) здесь изображается ледяным, а здание похоже на вмерзшего в лед кита. Внутри заключены бетонные органические формы отдельных залов конгресс-центра; в целом, это решение напоминает проект Фуксаса для конференц-центра римского района EUR.
Французская «звезда» мировой архитектуры, Жан Нувель сосредоточился на теме регулярного парка – национальной гордости французских архитекторов. Это не просто красивый ход, он прекрасно обоснован средой, даже лучше, чем все «барочные» намеки других участников – потому что рядом находится Нижний парк Константиновского дворца, настоящий (восстановленный) французский парк XVIII века.
Нувель достаточно радикален – продолжая тему парижского музея Востока, он предложил превратить конгресс-центр в своего рода сад скульптур, собранных под одной крышей. Вместо классических статуй в выделенной под строительство зоне ансамбля будут расставлены оригинальные пластические объемы главного и малого конференц-залов, бизнес-клуба и пресс-центра – очень ярких цветов и причудливых конфигураций. Вместе их объединит застекленный прямоугольный блок собственно конгресс-центра – он будет напоминать выставочный павильон или ангар, и играть роль фойе – пространства для отдыха и общения, при этом не теряя свою прямую связь с парком. На крыше должен был расположиться «висячий сад» - но интереснее всего Нувель обошелся с водой – по наружным стенам с крыши-террасы должны были ниспадать струи воды, искусственные водопады. Красивый замысел Жана Нувеля в общих чертах похож на первое из описанных предложений М. Фуксаса (хотя нувелевский вариант идейно сложнее и ярче) – уж не это ли сходство заставило итальянского архитектора сделать второй вариант?
Гибрид парника с периптером, предложенный Риккардо Бофиллом и победивший в конкурсе, все уже видели. Заметим, что в 1970-е Бофилл, обставлявший парижские пригороды подобиями колонн, прославился как едва ли не «главный постмодернист» и имел много последователей и поклонников. Однако в последние годы его имя не так уж часто фигурирует в международных новостях. И еще – то, что сейчас проектирует мастерская Риккардо Бофилла, вовсе не так «классично», как постмодернистские опыты 30-летней давности. Самый новый из его крупных проектов, международный аэропорт в Барселоне, хотя и симметричен, может похвастаться вполне себе обтекаемыми формами. Значит, известный испанский архитектор хотя и не отдался целиком новейшим дигитальным тенденциям, но все же позволил себе испытать некоторое влияние, может, искренне, а может, чтобы остаться в русле новых веяний, что тоже актуально, но факт остается фактом – Бофилл 2007 года уже совсем иной. В Испании.
Однако для конкурса на конгресс-центр в Стрельне архитектор решил вспомнить период расцвета любимого течения. Теперь, правда, автор называет его архитектуру «классической», о постмодернизме и речи нет. Хотя если посмотреть, то это, безусловно, он.
Перед нами еще одна бофилловская вариация на тему гигантского ордера, в данном случае – это большие дорические колонны, оформляющие фасады распластанного по земле стеклянного блока. Блок совершенно квадратный в плане; его венчает крестообразный объем то ли мансарды, то ли чердака с треугольными фронтонами, а снаружи – очерчивает совершенный же круг окружающей вымостки; кроме всего, здание, прямо как дом Пятачка, находится в самой середине участка. Обычно столь простая геометрия сочетается с идеализированными пропорциями, а здесь – как будто бы ампирный особнячок ударили сверху молотком и его расплющило, а после этого он сильно вырос в ширину.
Но дело даже не в пропорциях, а в том, что в барселонском аэропорту Бофилл не стал использовать колонны, а для Стрельны выступил крайне постмодернистски; то есть перед нами воспоминания давно минувших дней. Почему? Можно предложить минимум две версии.
В XVI веке в Россию приезжали архитекторы итальянского Возрождения: они были прекрасно знакомы с новейшими на тот момент тенденциями европейской архитектуры, но в то же время имели представление о средневековой архитектуре. И видя здесь, в России, средневековье, они строили романику и готику вместо «чистого» Ренессанса, стараясь угодить заказчикам. А потом, уже в XVII веке, сюда приехали английские мастера тех же готических форм, у которых на родине как раз в этот момент начало развиваться строгое палладианство – предполагают, что они стали невостребованы и перебрались в Москву. Так и хочется предположить, что теперь именитый испанец, в свою очередь счел Россию самым правильным местом для «второго рождения» ушедшего в прошлое любимого стиля.
Еще интереснее риторика, которую Бофилл использовал для описания проекта. По его словам, «классическая архитектура нового дворца выражает собой силу, мощь и демократичность Российского государства». Получилось несколько двойственно, по-американски как-то – сразу мощь и демократичность. Но главное очевидно – Бофилл сделал ставку на государственную тему. И выиграл.
