Так что сегодня историки архитектуры и градостроители могут найти и прочитать книгу Милютина почти на всех основных европейских языках – кроме русского. Цель этого факсимильного издания – исправить ситуацию, дать возможность русскоязычным исследователям архитектуры, архитекторам и градостроителям познакомиться со знаменитой, но практически незнакомой и почти совершенно неизученной книгой. А иностранные исследователи получают возможность сверять с оригиналом вышедшие ранее переводы. Текст Милютина очень труден для перевода, и не только из-за стиля. Эта книга – порождение сложной, таинственной и пока еще очень мало изученной эпохи. Она целиком принадлежит 1930 году, ставшему для советской истории переломным. Ни годом раньше, ни годом позже она появиться не могла. Текст книги многослойный, в нем зашифрованы многие реалии, очевидные современникам раннего периода сталинской индустриализации и неочевидные их потомкам. Понять его в полной мере можно только в контексте эпохи и только хорошо зная ту эпоху, о чем пока в целом приходится только мечтать.
Кроме прочего, первое издание «Соцгорода» представляет собой несомненную художественную ценность. Это одна из последних советских книг, блестяще оформленных в духе конструктивизма – архитектурного направления, которое Милютин защищал до последней возможности и с риском для жизни. Поэтому факсимильное издание с воспроизведением всех особенностей оригинала, на наш взгляд, имеет особую ценность.
***
Николай Милютин – фигура в историческом плане необыкновенно интересная и, несомненно, трагическая. Впрочем, при всем трагизме его жизненного пути, в одном ему здорово повезло. Он умер сам и на свободе, хотя принадлежал к тому поколению старых большевиков, которое было уничтожено практически целиком. Милютин уцелел чудом, несмотря на то, что иногда позволял себе гораздо больше, чем это было допустимо для выживания в сталинскую эпоху. Почему Сталин не ликвидировал его – непонятно. Милютин был, наверное, единственным относительно высокопоставленным (до поры до времени) функционером большевистского руководства, оставившим яркий след в мировой культуре. Функционером, чья личность и чье творчество не исчерпывались его функцией партийно-советского руководителя.
Николай Александрович Милютин родился в 1889 г. в Санкт-Петербурге. Как сам он пишет в автобиографии середины 1930-х годов, отец его был «крестьянин-рыбак, а мать из старообрядческой кулацкой семьи». О дворянском происхождении отца и о дальнем родстве с известным в русской истории родом Милютиных Николай Милютин здесь умалчивает. С 1908 г. Милютин занимается революционной деятельностью, становится большевиком-агитатором и с тех пор во всех большевистских организациях, в которых работает, играет руководящую роль.
В 1907–1909 гг. Милютин учится на архитектурном факультете Вольного политехникума в Петербурге, а затем посещает училище Штиглица. Закончить архитектурное или художественное образование Милютину тогда не удается, хотя, видимо, эти годы определили его будущий острый интерес к архитектуре и живописи. В 1910 г. Милютин поступил работать в Российское транспортное и страховое общество, занимался больничным страхованием рабочих. Отсюда, видимо, и специфика его руководящей деятельности в раннесоветское время – социальные проблемы, страхование, финансы.
26 октября 1917 г. именно Милютин умудрился командовать отрядом рабочих, который наступал на Зимний дворец со стороны арки Главного штаба, и первым, как подчеркивает он в своей автобиографии 1941 г., «форсировал баррикаду из дров слева от Александровской колонны»[6] .
В некрологе, посвященном Милютину и появившемся в «Правде» в 1942 г., так описана его жизнь:
«Старый большевик, начавший свою революционную деятельность еще в 1908 году, прошел богатый жизненный путь, всегда оставаясь верным сыном большевистской партии.
В годы империалистической войны тов. Милютин активно работал в больничных кассах в Ленинграде на б. Путиловском заводе и фабрике «Скороход». В июльские дни 1917 г. тов. Милютин за активные выступления приговорен судом к расстрелу, но освобожден своей ротой. В корниловские дни он командует Красной гвардией на подступах к Петрограду, привлекает на сторону революции первые части так называемой «Дикой дивизии».
После Октябрьской революции тов. Милютин Н. А. на руководящей государственной работе. Член коллегии НКТруда, чрезвычайный уполномоченный ВЦИК и СТО и заместитель наркома продовольствия УССР в годы гражданской войны, народный комиссар социального обеспечения РСФСР, народный комиссар финансов РСФСР, заместитель народного комиссара просвещения РСФСР и руководитель кинематографии РСФС, председатель Малого Совнаркоме РСФСР — таков путь старого большевика Милютина.
Последние годы тов. Милютин, будучи по образованию художником-архитектором, работал на строительстве Дворца Советов, являясь одним из его художественных руководителей»[7] .
Если не считать того, что в перечне должностей нет сугубо партийных, жизнеописание – стандартное для старого большевика среднего ранга. Только последняя фраза – о работе на строительстве Дворца Советов – указывает на странные повороты в его судьбе. На самом деле странных поворотов было много.
***
В 1919 г. Милютин занимался разработкой проекта социального обеспечения и в связи с этим интенсивно общался с Лениным. Как пишет Милютин в автобиографии, вождь ему «неоднократно лично давал... особые поручения»[8] . Видимо, именно тогдашняя краткосрочная близость к Ленину гарантировала высокое положение Милютина в большевистской иерархии на все следующее десятилетие, до 1930 г. Прямого доступа к Сталину у Милютина, судя по всему, уже не было. Должность наркома финансов РСФСР (не СССР!), а затем краткосрочное назначение председателем Малого Совнаркома были пиком советской карьеры Милютина. Дальше она пошла под откос.
Интенсивно заниматься архитектурой – практически и теоретически – Милютин начал в середине 20-х годов благодаря близкому знакомству с Моисеем Гинзбургом, одним из руководителей советских конструктивистов. Милютин был страстным приверженцем современной архитектуры в ее конструктивистском варианте и поклонником Корбюзье, что хорошо видно по книге «Соцгород». Немногочисленные проекты Милютина, опубликованные в том числе и в «Соцгороде», демонстрируют не только очевидное влияние Гинзбурга, но и собственный хороший вкус, явные творческие способности и вдумчивую осмысленность в обращении с архитектурной формой и функцией. Нет сомнений, что Милютин при благоприятных обстоятельствах мог бы стать очень серьезным архитектором. К сожалению, проявились эти способноcти накануне того момента, когда и Гинзбург, и все прочие деятели так называемого «советского авангарда» потеряли возможность быть серьезными архитекторами, превратившись в сталинских марионеток.
В качестве наркома финансов РСФСР Милютин заказал Гинзбургу жилой дом для сотрудников своего наркомата – Дом Наркомфина. Это здание, построенное в 1928–1930 гг., стало одним из самых известных памятников современной советской конструктивистской архитектуры. На плоской крыше дома, в помещении будки, предназначавшейся для так и не установленных вентиляционных камер, Милютин спроектировал для себя небольшую двухэтажную квартиру, очень красивую пространственно. Говорят, что это был первый в мире пентхаус.
***
Книга Милютина «Соцгород» появилась в конце 1930 г. в непосредственной связи с проходившей в 1929–1930 гг. дискуссией о соцрасселении, в которой Милютин принимал активное участие, будучи председателем правительственной комиссии по строительству социалистических городов. В тот момент[9] Милютин был самым высокопоставленным партийцем, напрямую занимавшимся архитектурно-градостроительными проблемами. Поэтому, как пишет исследовательница этой эпохи В. Хазанова, «в устах Н. Милютина теория соцрасселения неожиданно начала приобретать характер таких конкретных рекомендаций, что чуть ли не превратилась в строительные нормы и правила»[10] . Видимо, книга действительно планировалась в качестве завершения дискуссии и некоего рассчитанного на многие годы кодекса правил градостроительного поведения. Формально предметом обсуждения в дискуссии были две конкурирующие теории социалистического расселения – дезурбанистическая и урбанистическая. Инициаторами дискуссии были два партийных экономиста Сабсович и Охитович. Гинзбург был дезурбанистом и сторонником малоэтажной жилой застройки будущих соцгородов, растянутой вдоль транспортных магистралей. К дезурбанизму склонялся и Милютин. Его теория линейного города хорошо стыковалась с дезурбанистическими концепциями Гинзбурга и Охитовича. Дискуссия о соцрасселении 1929–1930 гг. – чрезвычайно интересное и далеко не изученное до конца историческое событие. Но ее ни в коем случае нельзя рассматривать как отвлеченное обсуждение градостроительных и архитектурных проблем того времени. К этому моменту, к 1930 г., открытое и независимое обсуждение любых профессиональных проблем было физически невозможным.
И дискуссия о соцрасселении, и книга Милютина, претендовавшая на ее завершение в духе правильных с партийной точки зрения решений (как они представлялись Милютину), были инициированы генеральным планом сталинской индустриализации. Это были неудачные, как быстро выяснилось, попытки интерпретировать задачи советских архитекторов и градостроителей в процессе индустриализации страны.
Реальной целью сталинской индустриализации, объявленной в 1927 г., была милитаризация страны и скорейшее, любыми средствами и за любой счет, строительство военной промышленности. И тяжелой промышленности как предпосылки для создания военной. Пропаганда, однако, объясняла индустриализацию как нечто прямо противоположное – как строительство здоровой экономики и повышение в конечном счете уровня жизни населения. Последнее не предполагалось в реальности ни в коем случае. Наоборот, планы индустриализации СССР исходили из ликвидации гражданской промышленности, направленной на удовлетворение бытовых нужд населения, и снижения уровня его жизни до минимально возможного. Что, собственно, и осуществлялось в СССР очень интенсивно как раз в момент дискуссии о соцрасселении.
Сталинская индустриализация должна была преодолеть две тяжелейшие проблемы – нехватку средств для закупки на Западе необходимой технологии и нехватку рабочих рук для строительства объектов индустриализации. И еще третью, самую главную проблему – несовершенство социальной структуры советского государства 20-х годов, не позволявшее Политбюро во главе с диктатором Сталиным произвольно распоряжаться всеми материальными и людскими ресурсами страны. В качестве решения последней проблемы был упразднен НЭП, ликвидированы частная торговля и частное производство. Вся экономика страны отныне управлялась из одного центра и решала задачи, поставленные этим центром. Целью сталинских реформ конца 20-х – начала 30-х годов было превращение СССР в одно предприятие, на котором бы принудительно трудились рабочие, чье существование должно было полностью зависеть от руководства предприятия. Фактически эта цель была достигнута к 1931 г.
Объекты индустриализации первой пятилетки строились, как правило, в отдаленных районах, вблизи от мест добычи сырья и источников энергии, то есть там, где местного населения или нет вообще, или очень мало. Но даже и то население, которое имелось, вовсе не желало менять образ жизни и добровольно идти работать на строительство заводов в тяжелейших условиях, практически без оплаты, жилья и всяких других жизненных благ. Значит, людей нужно было заставить, а недостающую рабочую силу подвозить туда плановым образом.
Коллективизация сельского хозяйства частично решала несколько проблем. Из подневольных колхозов и совхозов выкачивался весь хлеб, какой было возможно. Продовольствие, в первую очередь хлеб, и лес были основными продуктами советского экспорта в разгар первой пятилетки. Экспортом хлеба и леса оплачивались поставки европейского и американского промышленного оборудования. Депортированные из разоренной деревни и бежавшие оттуда самостоятельно «лишние» для сельского хозяйства крестьяне попадали на стройки индустриализации. Ненужное с точки зрения целей индустриализации городское население тоже разного рода репрессивными мерами (депортациями, волнами арестов и ссылок, лишением гражданских прав) выдавливалось из городов и оказывалось в большинстве своем на стройках пятилетки – в основном в качестве ссыльных либо заключенных. Таков был исторический фон, на котором развертывались дискуссии о социалистическом расселении. Фактически на ней обсуждались проблемы расселения в необжитых местах именно этих категорий населения.
Сталин совершенно не собирался инвестировать средства в строительство более или менее цивилизованного жилья для жителей так называемых «социалистических городов». В какой степени это было понятно в тот момент советским участникам градостроительных дискуссий и иностранным архитекторам, приехавшим в СССР в 1930–1931 гг., чтобы строить для советских рабочих современное комфортабельное жилье, – неизвестно. Но совершенно очевидным для всех было одно: советское правительство в 1929 г. фактически наложило запрет на проектирование рабочих квартир с посемейным заселением. Была дана четкая установка на «обобществление быта», то есть на проектирование жилья для основной массы населения только в виде разного рода общежитий.
Массовое объявление в 1929–1930 гг. конкурсов на всевозможные виды коллективного жилья, на дома-коммуны и пр. традиционно рассматривалось советской историографией как проявление революционного настроя и спонтанная мечта молодых романтиков о реконструкции быта и идеальном жилье счастливого будущего.
Однако время это было уже очень не романтическое. Спонтанная профессиональная романтика была для советских архитекторов, как раз в 1930 г. ставших совслужащими и потерявших юридическое право на самостоятельную практику, невозможна. Как невозможно было самопроизвольное появление конкурсных тем. Отказ от проектирования квартир для рабочих был однозначно спущен сверху[11] , и эта инструктивность хорошо видна по тексту «Соцгорода».
***
В «Соцгороде» можно выделить три смысловых уровня. Ставшая всемирно известной яркая градостроительная идея Милютина, оказавшая влияние на все современное градостроительство. Иллюстрирующая и поддерживающая ее замечательная современная архитектура Гинзбурга, Корбюзье, самого Милютина и др. И социальная программа, положенная в основу идеи советских «соцгородов» и выражающая жуткий сталинский замысел превращения советского общества в некое подобие концентрационного лагеря, где отсутствует нормальная семейная жизнь, возможность минимального проявления индивидуальности человека и вообще какой бы то ни было личной свободы. Максимально возможное использование всей имеющейся в стране рабочей силы, уменьшение затрат на удовлетворение жизненных потребностей людей и, соответственно, снижение уровня потребления населения, полная материальная зависимость людей от ведомств, контролирующих разные отрасли производства, культ промышленного производства, причем абстрактного, вне зависимости от его целей, совершенно неочевидных для работающих, – эта социальная программа сталинской индустриализации легко прочитывается за текстом книги «Соцгород». Милютин выступает в книге как послушный партийный интерпретатор этой идеи, даже ее разработчик. Но нет сомнения, что не он ее автор. Эта социальная схема – необсуждаемая данность, которой Милютин, Гинзбург и их коллеги пытаются придать какое-то подобие человеческого лица. Возражать против сталинских планов крепостных поселений невозможно. Но можно надеяться, что и в них удастся при минимальной доброй воле начальства наладить относительно пристойную жизнь.
Книга Милютина – выражение романтической и утопической надежды на добрую волю Сталина. И на свой партийный авторитет. Милютин писал «Соцгород» явно в качестве некоей градостроительной инструкции, теоретически обязательной для всех, но на свой страх и риск, не консультируясь с вышестоящим партийным начальством. Как вскоре выяснилось, это было серьезной ошибкой, причем далеко не последней, допущенной Милютиным. Практически все его градостроительные и архитектурные идеи оказались прямо противоположны ближайшим же намерениям сталинского руководства.
***
В книге Милютина здравые и серьезные мысли об архитектуре и градостроительстве совершенно целенаправленно перемешаны с бесконечными явными и скрытыми цитатами из классиков марксизма и проклятиями буржуазному образу жизни. С 1929 г., с момента создания ВОПРА (Всесоюзной организации пролетарских архитекторов, объединившей архитекторов-партийцев и претендовавшей на архитектурную власть в стране), это был единственный способ ведения профессиональных дискуссий. В предисловии Милютин пишет: «Мы поставили себе задачу лишь сформулировать те основные требования к советскому строительству, которые вытекают из анализа установок, данных в этом вопросе К. Марксом, Ф. Энгельсом и В. И. Лениным...». И далее: «Нам пришлось... тщательно проанализировать идеи передовых архитекторов-конструктивистов (в частности работы Корбюзье, Гропиуса, Гинзбурга, Веснина, Леонидова и др.)...»[12] . Таким образом, деятельность европейских и советских конструктивистов оказывается под защитой классиков марксизма – ситуация, которая уже через полтора-два года будет выглядеть крамольной[13] .
В первой главе под названием «Сущность вопроса» Милютин пишет: «Миллиарды рублей, которые мы тратим на наше жилищное и социально-бытовое строительство, должны служить делу внедрения нового быта, то есть социалистической организации культурного и бытового обслуживания населения, что является предпосылкой к освобождению женщины от домашнего рабства»[14] .
Иными словами, цель реконструкции быта – ликвидация домашнего хозяйства и семейного уклада жизни, чтобы иметь возможность использовать женщин в качестве рабочей силы на производстве. В дальнейшем эта мысль будет выражена в книге еще более отчетливо.
В первой главе Милютин формулирует два основных недостатка советского строительства: «Между тем до сих пор мы строим не только наши жилища по старым «купецким» образцам, но и строительство наших городов идет, как правило, по тем же традиционным (привычным) путям. Отличительными чертами для этого типа строительства являются: мелкосемейная квартира, рассчитанная на индивидуальное (обособленное) обслуживание всех сторон быта, и историческое основание для планировки города вокруг рынка. Наиболее характерным примером такого строительства является строительство в нашей столице Москве, где, несмотря на огромные затраты, мы до сих пор почти ничего принципиально нового еще не построили и где до сих пор все строительство тяготеет к Китай-городу, т. е. старинному рынку»[15] .
Итак, согласно Милютину, два момента должны быть преодолены: строительство квартирного жилья и замкнутые центрические градостроительные планировки. Первое вытекало из задач индустриализации – снижения затрат на обслуживание населения и максимального использования рабочих рук в промышленном производстве. Второе – было собственной градостроительной идеей Милютина, предпосылкой теории «линейного города».
Оба этих главных тезиса книги Милютина оказались в самом ближайшем будущем крамолой для сталинского градостроительства. Обсуждение принципов проектирования массового рабочего жилья и принципов его градостроительного размещения было выведено уже в 1932 г. из сферы профессиональной компетенции архитекторов и градостроителей. Квартиры для рабочих, разумеется, не строились и не проектировались практически все годы сталинского правления. Но барачные поселки с примитивными элементами коллективного обслуживания – общими кухнями, уборными, общественными банями, с ведомственным обеспечением едой и одеждой (столовые и лавки на предприятиях), в которых жили строители первых пятилеток, проектировались ведомственными же проектными группами. Однако эта архитектура не обсуждались, не публиковалась и не появлялась в архитектурных журналах. В профессиональном сознании советских архитекторов теории социалистического расселения с массовым жильем для рабочих были замещены ансамблевым домостроением с квартирами для начальства разного уровня – от достаточно скромных до роскошных, с черными лестницами и комнатами для домработниц. Именно эти проекты заполнили страницы советских архитектурных журналов начиная с 1932 г.
Упоминание Милютиным Москвы в качестве отрицательного примера города, где новое строительство по-прежнему тяготеет к центру – «к старинному рынку», и высказанное им «дезурбанистическое» желание уменьшить население Москвы, выведя за ее пределы часть производств, – сделало его объектом персональной критики в принципиальной для истории советского градостроительства речи Кагановича «За социалистическую реконструкцию Москвы и городов СССР» на июньском пленуме ЦК ВКП (б) 1931 г. В тот момент Сталин и Каганович уже решили вопрос о будущем Москвы. Должна была быть сохранена и усилена концентрическая структура города и уже был объявлен летом 1931 г. конкурс на самое главное здание страны, расположенное в самом центре столицы, – конкурс на Дворец Советов. Сталинское градостроительство очень недалекого будущего должно было стать центростремительным – парадно украшенные радиальные магистрали вели к центральной площади с сакральными сооружениями режима. По такой же схеме дворцово-храмовых ансамблей должны были формироваться в будущем и прочие советские города. Точнее, их центры. Город как таковой, рядовая, не парадная жилая застройка, попросту перестал быть объектом творческого интереса советских архитекторов и градостроителей вплоть до середины 1950-х гг.
Упомянутый доклад Кагановича, опубликованный в 1931 г. отдельной брошюрой, стал надгробным камнем для теории «линейного города» Милютина. Его схема параллельного размещения вдоль транспортных коммуникаций производственной и жилой зон, разделенных зеленой полосой так, чтобы максимально сократить связи между жильем, обслуживанием и производством, в принципе не противоречила стоявшим перед авторами индустриализации практическим задачам. В новой системе художественных ценностей она была просто не важна и не могла быть предметом обсуждения. Важным было парадное оформление центра, все остальное значения не имело. А милютинский «линейный город» к тому же фактически не имел центра. И уж тем более не могли обсуждаться разработанные Милютиным и близкими ему по духу архитекторами (в том числе – западными!) и опубликованные в книге архитектурные проекты – коммунальные дома с минимальными, но комфортабельными жилыми ячейками на одного человека и полнокомплектным социальным обслуживанием: фабрики-кухни, спортивные сооружения, школы и пр. В планы государства вовсе не входило повышение уровня жизни хотя бы и полностью коллективизированного населения – только снижение.
Об этом было ясно сказано в постановлении ЦК ВКП (б) от 16 мая 1930 г. «О работе по перестройке быта». Оно вышло в июне 1930 г. и полностью было включено в качестве приложения в книгу Милютина. Там говорилось: «ЦК отмечает, что наряду с ростом движения за социалистический быт имеют место крайне необоснованные, полуфантастические, а поэтому чрезвычайно вредные попытки отдельных товарищей (Сабсович, отчасти Ларин и др.) «одним прыжком» перескочить через те преграды на пути к социалистическому переустройству быта, которые коренятся, с одной стороны, в экономической и культурной отсталости страны, а с другой – в необходимости в данный момент максимального сосредоточения всех ресурсов на быстрейшей индустриализации страны, которая только и создает действительные материальные предпосылки для коренной переделки быта. К таким попыткам некоторых работников, скрывающих под «левой фразой» свою оппортунистическую сущность, относятся появившиеся в последнее время в печати проекты перепланировки существующих городов и перестройки новых исключительно за счет государства, с немедленным и полным обобществлением всех сторон быта трудящихся: питания, жилья, воспитания детей с отделением их от родителей, с устранением бытовых связей членов семьи и административным запретом индивидуального приготовления пищи и др. Проведение этих вредных утопических начинаний, не учитывающих материальных ресурсов страны и степени подготовленности населения, привело бы к громадной растрате средств и жестокой дискредитации самой идеи социалистического переустройства быта»[16] .
Это постановление ударяло не только по «Сабсовичу, отчасти Ларину и др.», но и, несомненно, по самому Милютину. Его книга напрямую предполагала полное обобществление всех сторон жизни трудящихся, и совершенно очевидно, что за счет государства. Население средств для этого не имело. Необходимость «коллективизации быта» в постановлении сама по себе не ставится под сомнение, она только отодвигается на светлое и богатое будущее. Но сегодня средств на коллективное обслуживание населения нет. Есть необходимость «максимального сосредоточения всех ресурсов на быстрейшей индустриализации страны». Реально это означало: ни квартир, ни более или менее цивилизованных общежитий. Только нищие бараки.
Трудно сказать, была ли эта ситуация понятна тогда далекому от реального строительства Милютину. Но немецким архитекторам из группы Эрнста Мая, приехавшим в СССР в том же 1930 г. и разрабатывавшим генеральные планы промышленных городов Урала и Сибири, она очень быстро стала очевидной. В 1932 г. сотрудник Мая Вальтер Швагеншайдт пришел к выводу, что «исходя из реальной жизни... Советский Союз еще долго сможет строить только примитивные бараки»[17] . Швагеншайдт даже сделал проект такого развивающегося барака. На первой стадии это одно помещение с нарами на 222 человека, на третьей – «культурный барак» с санитарными узлами, ванными и спальнями на 100 человек. В 1933 г., вплоть до своего отъезда из России, Швагеншайдт тайно проектировал «растущий город» из таких одноэтажных бараков. Но для реальной советской жизни того времени и этот способ «социалистического расселения» оказался нежизнеспособным.
Опубликовано письмо председателя ОГПУ Менжинского Сталину по поводу строительства Челябинского тракторного завода. Оно послано 14 февраля 1931 г., то есть буквально через несколько месяцев после выхода «Соцгорода»:
«Строительство Челябтракторостроя находится сейчас в следующем состоянии: Ведется широкое жилищное строительство, совершенно не увязанное со сроками вступления завода в эксплуатацию, в то время как для строительства промышленных цехов произведены только подготовительные работы, и ни один цех в течение года готов не будет.
Кроме произведенных арестов из аппарата Управления строительством, вычищено 40 чел. и приняты меры к удалению со строительства остального негодного элемента. Полностью же разработанного проекта Челябтракторостроя не имеется»[18] .
Из письма следует, что существовало известное Менжинскому распоряжение Сталина о первоочередном строительстве заводов без жилья для рабочих и что нарушение этого правила каралось репрессиями. Очевидно, что изложенная в «Соцгороде» программа строительства рабочего жилья, пусть и коллективизированного, практически сразу по выходе книги оказалась противоречащей реальным планам правительства. А инструктивный характер этой программы, изложенной якобы от лица партии, только усугублял положение Милютина[19] .
***
В конце 20-х годов в советской архитектурной среде существовал буквально культ Корбюзье. Он хорошо чувствуется и в книге Милютина. В дискуссии о соцрасселении Корбюзье принял участие как урбанист. Хотя Милютин и поместил в книге проект реконструкции Парижа Корбюзье с подписью «Кошмары урбанизма» рядом с «Кошмарами «современного» крупного города» (нарочито темные панорамы Лондона и Нью-Йорка), это явно было сделано в последний момент, после выхода постановления ЦК «О работе по перестройке быта» и прояснения одинаково враждебного отношения Политбюро как к «урбанизму», так и к «дезурбанизму»[20] . Тем не менее книга переполнена проектами Корбюзье и похвалами в его адрес. Принципы жилой архитектуры Корбюзье Милютин однозначно пропагандирует как образцы для подражания. Однако время для этого уже подходило к концу. Железный занавес был опущен. Иностранных архитекторов еще приглашали работать в СССР, но только в качестве технических специалистов-совслужащих и ни в коем случае не в качестве носителей художественной культуры и партнеров для открытых дискуссий. С 1930 г. Корбюзье не мог добиться разрешения приехать в СССР, чтобы посетить собственную стройку – здание Центросоюза (впоследствии Наркомлегпрома). В 1932 г., после объявления результатов конкурса на Дворец Советов, Корбюзье пишет Луначарскому письмо с протестом против результатов конкурса. А вскоре, в 1934 г., достроенное здание Центросоюза Корбюзье становится основным объектом уничтожающей архитектурной критики в СССР, отрицательным архитектурным примером во всех смыслах. С 1932 г. контакты Корбюзье с СССР и с его советскими знакомыми обрываются. Так что дифирамбы Корбюзье (и другим западным архитекторам, проекты которых Милютин публикует или упоминает в своей книге: Мису ван дер Роэ, Гропиусу и пр.) никак не могли упрочить репутацию и положение Милютина после 1931 г. Кощунством вскоре стало считаться даже само перечисление западных архитекторов в одном ряду с советскими.
Другая серьезная ошибка Милютина – выбор объектов критики и отрицательных примеров.
В главе 11 «Выбор материалов и конструкций» он в издевательском виде публикует проекты Ивана Жолтовского – Дом Советов в Махачкале и здание Госбанка в Москве. Рисунки окружены декоративными орнаментальными рамочками, подчеркивающими вульгарный и эклектический характер архитектуры. При этом Милютин нападает не только на Жолтовского: «Все наше современное строительство носит характер совершенно ненужной монументальности... Достаточно беглого взгляда, чтобы видеть всю нелепость, дикость и бессмысленную монументальность конструкций дагестанского Дома Советов»[21] . Изображение здания Госбанка подписано так: «Акад. Жолтовский. Дом Госбанка в Москве. Образец безвкуснейшей эклектики»[22] . Милютин призывает строить из легких и дешевых материалов и приводит в качестве примера для подражания один из вариантов проекта Дома Наркомфина Гинзбурга.
Весной 1932 г. Жолтовский явно по приказу Сталина становится фактическим победителем конкурса на Дворец Советов[23] с абсурдным до анекдотичности проектом, а ненавистная Милютину эклектика очень быстро превращается в официальный и единственно разрешенный советский стиль. Причем признаки намечавшегося стилевого переворота внимательный наблюдатель мог заметить уже тогда, когда книга Милютина готовилась к печати.
Главу «Архитектурное оформление» Милютин иллюстрирует работой Гропиуса – зданием «Баухауза» в Дессау, проектом стеклянного небоскреба Миса ван дер Роэ и интерьерами Корбюзье – всем тем, что в ближайшем будущем будет каленым железом выжигаться из практики и теории советской архитектуры.
***
В 1931 г. была предпринята попытка издать «Соцгород» в Германии на немецком языке. Перевод книги сделал Владимир Гроссман, немецкий архитектор русского происхождения. Он писал Милютину 27 июля 1931 г.: «Интерес к Вашей книге в последнее время сильно возрос в связи с международными конгрессами жилищного строительства, недавно происходившими в Берлине. Во время конгресса мой перевод книги побывал в руках многих выдающихся европейских архитекторов. Сейчас один экземпляр моего перевода находится у д-ра Кампфмейера, генерального секретаря конгресса жилищного строительства, и второй экземпляр у проф. Гропиуса, вице-президента международного конгресса нового строительства. По инициативе последнего конгресса, в Берлине состоялся доклад архитектора Эрнста Мая о строительстве новых городов в СССР. В своем докладе Май неоднократно ссылался на Вашу книгу. Ближайший съезд этого конгресса состоится в 1932 году в Москве и будет иметь своей главной темой «Функциональный Город». Третий экземпляр моего перевода находится у издателя архитектурной литературой, которым заинтересовался книгой в самое последнее время»[24] .
14 ноября 1931 г. Гроссман пишет Милютину очередное письмо:
«Уважаемый товарищ,
Мои старания о немецком издании Вашей книги "СОЦГОРОД" теперь опять вступили в такую стадию, когда я должен запросить Вашего мнения и согласия.
После того как, по известным Вам причинам, мне не удалось устроить это издание через буржуазные архитектурные издательства, а пролетарские издательства не решались взяться за издание такой специальной книги, я обратился к немецкому обществу «Друзей Новой России» /Гезельшафт дер Фрейнде дес' Нейен Руссландс/, которое предприняло выпуск книги о «Проблемах Городского и Жилищного Строительства в СССР». Для этого издания привлечен ряд выдающихся специалистов, как Эрнст Май, Бруно Таут, Гропиус и тов. Оссинский. В интересах более широкого освещения проблемы городского строительства в СССР издатели этого сводного труда решили включить в него также Вашу книгу, которая по своему объему и содержанию займет там первенствующее место. При этом потребуются некоторые сокращения, не нарушающие общей цельности и значимости Вашего труда...
Означенный труд предполагается выпустить в издательстве Эрнста Ровольта... Так как уже в ближайшее время будет приступлено к изданию названного труда, то прошу Вас незамедлительно сообщить мне о Вашем согласии»[25] .
2 февраля 1932 г. Милютин отвечает Гроссману: «... с моей стороны, конечно, нет никаких возражений против напечатания книги «Соц. город» в сборнике, издаваемом Обществом Друзей Новой России, равно как я не возражаю и против помещения выдержек из этой книги в журнале Международного Общества Жилищного строительства, издаваемом господином Кампфмайером. Все это, конечно, при условии сохранения существа излагаемых мною мыслей»[26] .
Письмо написано в начале февраля. В конце февраля объявляются результаты всесоюзного тура конкурса на Дворец Советов, а к лету 1932 г. архитектурная катастрофа в СССР становится очевидной. В июле Милютин пишет Гроссману короткое письмо:
«Уважаемый товарищ, прошу Вас вернуть мне пересланные Вам в свое время материалы (рисунки, фото-чертежи) к изданию в Германии книги Соц. город. Если эта книга не находится уже у издателя, то я считаю уже нецелесообразным (запоздалым) ее издание в Германии»[27] .
Благодаря сообщениям Эрнста Мая организаторы Московского конгресса СИАМ, о котором говорится в письме Гроссмана от 27 июля 1931 г., выражали особое желание, чтобы Милютин участвовал в конгрессе[28] . Но конгресс был сначала перенесен на лето 1933 г., а потом и вовсе отменен советской стороной без объяснения причин. Хотя причина была ясна всем участникам – эпоха современного градостроительства в СССР закончилась.
***
После издания «Соцгорода» Милютин еще некоторое время сохранял относительно прочное положение в советской архитектуре. В 1930 г. был закрыт журнал его друзей-конструктивистов «Современная архитектура» («СА»). Обстоятельства закрытия не изучены, но причины очевидны. «СА» представлял одно частное художественное направление и возглавлялся архитекторами. Ни то ни другое в сталинском СССР больше не было возможно. В 1931 г. появился журнал «Советская архитектура», ответственным редактором которого был назначен Милютин. Журнал, как это явствовало из названия, представлял уже всю советскую архитектуру, и возглавлял его известный партийный функционер. Милютин привлек к участию в журнале ведущих конструктивистов, но ответственным секретарем был назначен Каро Алабян, один из руководителей ВОПРА.
В 1932–1933 гг. Милютин печатает в журнале свой теоретический труд «Основные вопросы теории советской архитектуры», полный отчаянной партийно-идеологической риторики и в то же время явно идущий вразрез с актуальными сталинскими установками. Он борется за современную архитектуру тогда, когда ее судьба уже решена, а над его собственной судьбой сгущаются тучи. Более того, он позволяет себе нечто совершенно немыслимое – сравнивает новый советский государственный стиль с гитлеровской и муссолиниевской архитектурой.
В № 5 (сентябрь – октябрь) за 1933 год Милютин пишет: «Гитлер «предложил» немецким архитекторам вернуться к старому национальному немецкому стилю (кстати сказать, родившемуся в ненавистной ему Франции). Более ловкий Муссолини иными способами, но все же воскрешает в железобетоне добрый старый итальянский Ренессанс блестящей эпохи ранней молодости капитализма (Миланский вокзал).
...Советский архитектор, стоящий на позициях социалистического строительства, должен понять состояние и пути буржуазной архитектуры, чтобы, осваивая опыт архитекторов Запада, не подражать подобно некоторым из наших наивных чудаков (или того хуже) реставраторским потугам Муссолини, Гитлера и «неоклассикам» или вызывающим чувство отвратности «ничевокам» и их предтечам (вроде Маринетти, который от крайне левой футуристической фразы перешел в лагерь фашистов). Если архитекторам Муссолини и Гитлера нечего сказать, кроме повторений задов Ренессанса или выдумывания «неоклассики», то нашим архитекторам более чем непростительно следовать за ними. Проектируя, например, здание советского театра в «духе» Ренессанса или строя здание советского учреждения в стиле тупейшей неоклассики, такие архитекторы отнюдь не помогают созданию социалистической архитектуры. Говоря словами Бернарда Шоу, «идя по этим путям, попадают они совсем не в рай – к чертовой матери они попадают»[29] .
Тексту Милютина предшествует публикация в том же номере журнала проектов третьего и четвертого тура конкурса на Дворец Советов, демонстрирующих торжество новой сталинской эклектики.
Долго это продолжаться не могло. Первый номер «Советской архитектуры» за 1934 г. оказался последним. Милютина, сохраняющего номинально пост замнаркома просвещения РСФСР, убирают из архитектуры руководить Госкино. На посту Начальника управления кинофикации при СНК СССР Милютин по-прежнему пытается заниматься архитектурой (сохранились его эскизы проектов кинотеатров того времени).
Дальнейшая жизнь Милютина парадоксальна. С 1935 г. Милютин учится экстерном в Московском архитектурном институте. Можно предположить, что диплом нужен был ему, чтобы попытаться сменить статус номенклатурного начальника без определенных занятий на более безопасное положение технического специалиста. В 1937 г. он изгнан со всех постов, ждет ареста. По воспоминаниям его близких, спал Милютин в это время с пистолетом под подушкой, вероятно, не желая в случае ареста сдаваться живым. Но Сталин почему-то не давал команды на его арест, а ЦК, видимо, не знал, что делать с номенклатурным работником его ранга. В 1938 г. Милютин был назначен («утвержден общим собранием Академии Наук СССР», как пишет он в неопубликованной автобиографии) директором Института экономики. Но на работе не появлялся, справедливо полагая, что это ловушка, подготовка к его аресту.
В 1939 г. Милютина направили на работу в Управление строительством Дворца Советов – причем на него, в частности, «было возложено осуществление политконтроля за содержанием и формой художественной работы Дворца Советов»[30] .
В 1940 г. Милютин с отличием заканчивает Московский архитектурный институт. Руководитель его дипломного проекта – Моисей Гинзбург. Сам дипломный проект – здание художественных мастерских строительства Дворца Советов – сделан в стиле дворцовой эклектики, над которой так зло издевался Николай Милютин 10 лет назад. Получив диплом, Милютин вступает в Союз архитекторов, становится заместителем главного архитектора Дворца Советов (заместителем Бориса Иофана!) и начальником проектной мастерской строительства Дворца Советов.
После начала войны Милютин вместе с Управлением строительства ДС эвакуируется в Свердловск. В мае 1942 г. ВАК разрешает Н. А. Милютину без экзаменов защитить кандидатскую диссертацию на тему «Марксистская теория социалистического расселения». Ходатайство об этом подписано титулованными архитекторами Г. Бархиным, А. Иваницким и Г. Красиным[31] . Похоже, что ситуация поменялась и теперь старые друзья-архитекторы поддерживают Милютина на плаву. Но защитить диссертацию Милютин не успевает. В Свердловске он заболевает раком желудка и 5 октября 1942 г. умирает в Кремлевской больнице.
Стоит упомянуть последнюю, вероятно, общественную акцию Милютина, точнее, ее попытку. В августе 1941 г., будучи заместителем главного архитектора Дворца Советов, он пишет письма Щербакову и Калинину, предлагая организовать широкую помощь раненым и ставшим инвалидами красноармейцам. Милютин ссылается при этом на собственный опыт социального обеспечения инвалидов Первой мировой войны и предлагает себя в организаторы этого дела. Он перечисляет необходимые мероприятия: забота о раненых после их выхода из госпиталя, создание широкой сети протезных мастерских, мероприятия по трудоустройству инвалидов, организация финансирования этой работы и т. д.
Милютин и здесь остался верен себе. Он открыто нарывался на неприятности, так же, как десять лет назад, когда требовал в «Соцгороде» коммунального обслуживания рабочих за счет государства. Трудно представить себе, что могло меньше волновать сталинское руководство в начале, во время, да и после войны, чем судьба красноармейцев-инвалидов. А советским архитекторам во время войны было предписано думать только о будущих памятниках победы. И ни о чем больше.
Сноски:
1. N. A. Miljutin. Socgorod. Praha, Knihovna leve fronty, 1931.
2. N. A. Miljutin. Socgorod. Il problema dell’edificazione delle citta socialist? Traduction de Maria Fabris, introduction de Vieri Quilici. Milan, Il Saggiatore, 1971.
3. Miliutin Nikolai Aleksandrovich. Sotsgorod. The problem of building socialist cities. Translated from the Russian by Arthur Sprague (1931 – 1968). Prepared for publication by George E. Collins and William Alex. The MIT Press.
Cambridge, Massachusetts and London, England, 1974.
4. N. A. Miljutin. Sozgorod: die Planung der nueun Stadt, 1930. Bâle. Boston, Birkhäuser, 1992.
5. Nicolai Milioutine. Sotsgorod. La problem de la construction des villes socialistes. Presentee par Jean-Louis Cohen. Traduit du Russ par Elisabeth Essaian. Les Editions de l’Imprimeur, 2002.
6. Краткая автобиография. 1941, с.8. – Архив Е. Рапопорт-Милютиной.
7. Правда, 1942, 8 октября, с. 4.
8. Краткая автобиография. 1941. – Архив Е. Рапопорт-Милютиной.
9. Так было вплоть до вмешательства в архитектурные дела Политбюро на июньском (1931) пленуме ЦК ВКП(б) и доклада Кагановича «За социалистическую реконструкцию Москвы и городов СССР».
10. Хазанова, Вигдария. Советская архитектура первой пятилетки. М., 1980, с. 127.
11. Вот в качестве иллюстрации отрывок из типичной рецензии 1930 г. на градостроительный проект: «Генеральная линия партии на выкорчевывание корней капитализма и установка автора на дальнейшее развитие индивидуального хозяйства... ничего общего не имеют. Непонятно, как могли местные организации проглядеть все эти неправильные установки и признать социалистический характер запроектированного города... Правильно поэтому поступил Строительный комитет ВСНХ СССР, который отверг этот проект... Необходимо, чтобы вновь строящиеся города были построены на принципе полного обобществления форм обслуживания бытовых и культурных нужд пролетариата и на началах полного обобществления воспитания детей». (Лавров В. По поводу конкурса на проект планировки поселка «Москвуголь» в Бобрике. – Строительство Москвы, 1930, № 1, с.25.
12. Милютин Н. А. Соцгород. М., 1930, с. 7.
13. Впрочем, первая беспардонная акция по шельмованию Леонидова будет предпринята вопровцами уже в том же 1930 г. Рикошетом она метила в Весниных, не имевших нникакой возможности защитить своего любимого ученика, и Гинзбурга. Леонидов тогда входил в руководство ОСА, наряду с Гинзбургом и Весниными, но не имел в партийно-правительственных кругах их авторитета. См.: Мордвинов, Анатолий. Леонидовщина и ее вред. – Искусство в массы, 1930, № 12, с.12-15.
14. Милютин Н. А. Соцгород. М., 1930, с. 8.
15. Там же, с. 9.
16. Там же, с. 82.
17. Burchard Preusler. Walter Schwagenscheidt. Stuttgart, 1985, S.104.
18. Лубянка. СТАЛИН и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. М.,2003, с. 261.
19. О реальной картине «социалистического расселения» 30-х годов можно судить по данным американца Джона Скотта, работавшего в 1933–1938 гг.в Магнитогорске. В своей книге «По ту сторону Урала» (Jenseits des Ural, Stockholm, 1944), он приводит крайне любопытную таблицу распределения жителей Магнитогорска по типам жилья в 1938 г. Скотт ссылается на тогдашнюю внутреннюю статистику (у него в Магнитогорске был знакомый чиновник, который владел цифрами). Население Магнитогорска тогда – четверть миллиона человек. В районе Березки, где располагались виллы высокого партийного, советского и энкавэдэшного начальства, а также в Центральной гостинице жило 2% населения. Это –правящий слой. В Кировском районе (бывший «соцгород», объект творчества группы Эрнста Мая) жило15% населения. Соцгород состоял из пятидесяти 3–5-этажных домов, каждый на 75–200 комнат. Селили по 3–4 человека в комнату. Но там были водопровод, отопление и электроплиты. В собственных домах (вероятно – избах) жило 8%, в бараках и другом «временном жилье» – 50%, в землянках – 25% населения. Можно предположить, что такая структура жилья была типичной для новых советских городов в 30–50-х гг. (до хрущевских реформ) и соответствовала планам строительства жилья. После 1938 г. ситуация явно не улучшилась, только ухудшилась.
20. Через два года, когда все точки над «i» были уже расставлены, Милютин писал в передовой статье редактировавшегося им журнала «Советская архитектура»: «Надо показать, что поддерживаемая формалистами теория урбанизма является антимарксистской, антиленинской теорией, направленной против политики и программы нашей партии. Надо вскрыть механистическую сущность конструктивизма-функционализма, ...отрицающего социально идеологическую роль архитектуры, исповедующего либо меньшевистский урбанизм, либо левацкую по форме, по существу являющуюся отражением социал-фашистских теорий, теорию дезурбанизма» (Милютин Н.. Важнейшие задачи современного этапа советской архитектуры Советская архитектура, № 2–3, март – июнь 1932, с. 3-4). Впрочем, и этот текст был опасной и отчаянной игрой с партийными установками по партийным же правилам. Приведенной цитате предшествовала другая: «Надо со всей четкостью показать феодально-дворянско-кулацкие корни и чаяния эклектиков, их объективную связь с правым оппортунизмом, их практическое смыкание с устряловцами и рамзинцами, их реставраторство, их сопротивление всему новому, вытекающему из классового характера советского государства». Это была уже откровенная фронда. Летом 1932 г., после завершения международного тура конкурса на Дворец Советов, архитектурные симпатии Сталина были выявлены предельно ясно, и эклектики – Щусев, Жолтовский, Щуко и пр., – оказались на вершине советской архитектурной иерархии.
21. Милютин Н. А. Соцгород. М., 1930, с. 61–62.
22. Там же.
23. Официальных победителей, получивших высшие премии, было три: Борис Иофан, Иван Жолтовский и американец Гектор Гамильтон. Почему в списке победителей появился Гамильтон с монументальным, но лишенным декора проектом, не очень ясно. Возможно, это был прощальный подарок американскому архитектору Альберту Кану, чья фирма спроектировала для СССР сотни промышленных предприятий. Кан был ответственным за контакты с американскими участниками конкурса на Дворец Советов, и Гамильтона пригласили к участию по его личной рекомендации. Договор с Каном был расторгнут (точнее не продлен) весной 1932 г. Борис Иофан, придворный архитектор Кремля, был явно назначен на роль окончательного победителя заранее. Тем более, что он сам и разрабатывал условия конкурса. Очень вероятно, что и победа Жолтовского, обычно не участвовавшего в архитектурных конкурсах, была обговорена в советских верхах заранее. Во всяком случае, именно его проект, демонстрировавший откровенное смешение самых разных исторических стилей, стал сигналом к массовой стилевой переориентации в архитектуре СССР.
24. Письмо Владимира Гроссмана Н. А. Милютину от 27.07.1931. – Архив Е. Рапопорт-Милютиной.
25. Письмо Владимира Гроссмана Н. А. Милютину от 14.11.1931. – Архив Е. Рапопорт-Милютиной.
26. Письмо Н. А Милютина В. Гроссману от 02.02.1932. – Архив Е. Рапопорт-Милютиной.
27. Письмо Н. А. Милютина В. Гроссману от 16.07.1932. – Архив Е. Рапопорт-Милютиной.
28. Bodenschatz, Harald/Post, Cristiane, Hg.: Städtebau im Schatten Stalins. Berlin, 2003, S. 111.
29. Милютин, Николай. Основные вопросы теории советской архитектуры. – Советская архитектура, 1933, № 5 (сентябрь – октябрь), с.21.
30. Краткая автобиография. 1941. – Архив Е. Рапопорт-Милютиной.
31. Архив Е. Рапопорт-Милютиной.
