Однако об архитектурных формах колокольни, разрушенной наполеоновским взрывом в 1812 году, мы знаем достаточно приблизительно. Преимущественно – по данным визуальных источников, главным из которых (но не более) следует признать существующее здание, построенное по проекту Джованни Жилярди в 1814–1815 годах с целью воссоздать утраченную колокольню в прежних формах. Наиболее точный и содержательный источник – обмерные чертежи, сделанные в 1759 году [3] командой Д.В. Ухтомского до разрушения колокольни. Интересна и литография Г. Хоппе 1805 года [4], а среди работ команды Федора Алексеева самое информативное изображение Филаретовой колокольни находим на левой части акварельного диптиха с видом Ивановской площади [5]. Также любопытна, хотя и схематична, гравюра XVIII века из книги А.Г. Левшина [6].
Строительство колокольни, предназначенной, как мы предполагаем, для гигантского колокола весом 2200 пудов, было непривычной задачей не только для московских мастеров, но и для британского «полатных дел мастера» [7]. С одной стороны, в Западной Европе литье гигантских колоколов не было распространено. С другой стороны, в Британии второй половины XVI века развитие церковной архитектуры было приостановлено из-за Реформации – новые храмы (и колокольни) практически не строились. В начале XVII века со сменой династии церковное строительство немного оживляется, но его масштабы минимальны. В 1620 году надстраивают верхний ярус колокольни приходской церкви Св. Михаила города Купар[8] в католической Шотландии. Другие храмы строились в окрестностях Лондона, они очень малы, их архитектура очень проста, а колокольни приземисты и практически лишены декора (церковь Михаила в Тейдон Маунт (1611–1614); церковь Николая в Халкоте (1590–1615); церковь Иакова в Фулмаре (1610)).
Более значительный пласт аналогий дают нам дворцы-замки второй половины XVI – начала XVII века. Здесь были очень популярны башни с колоколами и нередко часами, которые располагались по центру над входом и по углам замков. Они дают больший материал для сравнений, хотя, как видим, Филаретова колокольня остается уникальным сооружением, результатом редкого стечения исторических обстоятельств и поэтому ни здания-предшественника, ни какого-либо определенного прототипа она, по-видимому, не имеет.
С другой стороны, сопоставление с британскими колокольнями и шире – европейской архитектурой провинциального маньеризма, может многое дать для реконструкции ее первоначального облика.
В частности, в российской историографии существует предположение о том, что каменная лестница была пристроена к Филаретовой колокольне позднее, в XVIII веке. Эту версию опровергает как сопоставление с ее русскими репликами (колокольней Ипатьевского монастыря в Костроме), так и с британскими колокольнями XV–XVI веков, где каменные лестничные башни при колокольнях были частью традиции. Вероятно, что первоначально не существовало арки «полиелейного» колокола, а лестница была увенчана небольшим шатриком, вторящим основному (как в церкви Марии в Данди, построенной Джоном Мильном в 1644 году).
Архитектурный декор Филаретовой колокольни, восстанавливаемый нами (безусловно, с определенной погрешностью) на основе сопоставления британских аналогий, графических данных и позднейших русских реплик, оказывается в большей степени барочно-классичным, чем готическим и хорошо вписывается в современные ей тенденции «стиля короля Якова I» (Jacobean): стиля более сдержанного, чем елизаветинский. Некоторые детали московской колокольни имеют очень строгую классическую трактовку: это рельефный руст и мотив арки с двумя кругами над архивольтом. В таком соседстве не исключается даже подлинность триглифно-метопного фриза, который мы видим у Г. Хоппе и на гравюре с обмеров Ухтомского (похожие триглифные фризы встречаются Воллатон Холле и Дортон Хаусе).
Готический, шатровый верх с четырьмя пинаклями в деталях тоже трактован очень классично (аналогию решения крупных слухов с треугольными фронтонами и сухариками под карнизом находим в колокольне Саввина-Сторожевского монастыря, что подтверждает первоначальность этих деталей). Угловые пинакли по форме напоминают классические обелиски – похожие элементы находим на углах кровли в Воллатоне и Бергли. Однако в британской дворцовой архитектуре завершения башен в этот период были чаще килевидно-луковичными. Шатровая же форма, возникающая в завершении Филаретовой пристройки, – это, по-видимому, дань церковной типологии здания (малочисленные британские колокольни этого времени строятся с каменными шатрами, как будто бы акцентируя их принадлежность церквям, тогда как раньше, до середины XVI века, шатры британских колоколен нередко были деревянными).
Сложнее всего определить, какой была первоначальная форма окон и их обрамлений. На изображениях они предстают маленькими, обрамленными рамочными наличниками с так называемыми «ушами» в верхней части – форма, которая в равной степени могла принадлежать и русской архитектуре XVIII века (если окна были изменены) и британской 1620-х годов (в это время для британской архитектуры данная форма была новой).
Самое загадочное окно находилось во втором ярусе восточного фасада колокольни, обращенного к Ивановской площади. На акварели команды Федора Алексеева окно обрамлено большими волютами, – похожую форму можно найти, в частности, на фасаде колледжа Магдален в Кэмбридже (колледж основан в 1519 году, здание датируется XVII веком), где оно сочетается с хорошо знакомым нам чередующимся рустом. Такое окно вполне могло украшать фасад колокольни Джона Талера – не исключено, что его украшением, в частности, занимались «ресчики», упомянутые к документах [9].
Безусловно, следует оговориться, что любая попытка детальной реконструкции утраченного памятника на основе аналогий и изображений всегда будет гипотетической. Однако часть известных по графическим источникам декоративных мотивов Филаретовой колокольни, достоверность которых в контексте русской архитектуры традиционно хочется подвергнуть сомнению, в ряду британских аналогий оказываются вполне вероятными. В целом архитектура колокольни может быть рассмотрена как поздний памятник стиля Якова I, и она (вероятно) даже демонстрирует бóльшую насыщенность зрелым ренессансным декором и более строгое отношение к его организации, чем многие современные ей британские здания. В частности, здесь нет фламандизмов – вьющихся по фасадам плоских каменных лент, столь характерных для архитектуры времени королевы Елизаветы. Основная часть колокольни, до шатра, выглядит почти итальянским, ренессансным произведением. Это же заставляет нас предположить, что в 1620-е годы в Москве сосуществовало как минимум два направления британской архитектуры: «готическое» и орнаментальное, представленное Христофором Галовеем (и «немчином Христофором», если это не одно и то же лицо) и в большей степени строгое, условно говоря, «маньеристическое» направление, представленное Джоном Талером (хотя, конечно же, доступный материал минимален, что делает выводы достаточно гипотетическими). Сам же факт обращения к готической типологии, который следует, по-видимому, связывать с церковной функцией здания, может относиться либо к британскому готическому survival – либо revival, причем в свете отмеченной нами вероятной классичности декора этого здания второе оказывается даже более вероятным.
Филаретова колокольня, построенная в центре Кремля как одно из значимых сооружений царского и патриаршего заказа, оказывается самой крупной, репрезентативной и интересной в ряду британских колоколен начала XVII века (по той причине, что в Британии заказ на церковное здание такого масштаба был в это время практически немыслим). В истории же русских шатровых колоколен она остается одним из стартовых памятников развития типологии в целом (о чем уже говорила И.Л. Бусева-Давыдова [10]), который, однако, копировался нечасто, а лишь в столь же уникальных случаях, и поэтому не вызвал к жизни устойчивого ряда повторений и не послужил основой для формирования какого-либо специфического направления.
[1] - Кавельмахер В.В. Большие благовестники Москвы XVI–первой половины XVII в. // Колокола: История и современность. М., 1993. С. 100.
[2] - Попов А.Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869. С.209.
[3] - Чертеж западного фасада колоколен опубликован: Памятники архитектуры Москвы. Т.1. М., 1982. С. 284. Там же высказано предположение о том, что гравюра сделана по обмерам команды Д.В. Ухтомского. Также сохранились поэтажные планы.
[4] - Хранится в Музее истории Москвы, опубликована: Памятники архитектуры в дореволюционной России. М., 2002. С. 66.
[5] - Хранится в ГНИМА См.: Там же.
[6] - Левшин А.Г. Историческое описание московского большого Успенского собора. М., 1783. С. 241-242.
[7] - О документах, свидетельствующих об участии Джона Талера в строительстве, см.: Бусева-Давыдова И.Л. «Свои» и «чужие» на переломе эпох: иноземные зодчие в Москве первой половины XVII века // Архитектура в истории русской культуры. Вып. 6: Переломы эпох. М., 2005. С. 108-118 («дано… за колоколное дело англиченину полатному мастеру Джантолеру». РГАДА, ф. 141, ед.хр. 15, год 1625, л. 7).
[8] - Richard Fawсett. Scottish architecture from the Accession of the Stewarts to the Refomation 1371–1560 // The architectural history of Scotland. Edinbourgh, 1994. P.212-215.
[9] - См.: Бусева-Давыдова И.Л. Там же.
[10] - Там же.
Похожие статьи
Технологии и материалы
Сейчас на главной
Иркутск: место победы почвеннической литературы над современной архитектурой. Иркутск — «великий город с областной судьбой», как сказал когда-то поэт Лев Озеров про Питер. И это высказывание, конечно, про трагедию, но еще и про обиду на судьбу. В ряду сибирских городов Иркутск впечатлил меня не тем, что он на порядок умней, сложней, глубже остальных — хотя это так,— а ощущением устойчивой вялотекущей неврастении.
