Место рассеянного гения. Этюды о духе места. Часть III

– Видишь тот парк? Там было старое кладбище. Город стал большим, и оно тихо-тихо вросло в него. Умники-правители решили убрать кладбище и сделать из него парк.
– Парк?! – поразился я и с новым интересом вгляделся в непогашенные цветные лампионы аттракционов. – Где пьют и смеются?! Из кладбища?!
– Это не так трудно, – покачал головой Сергей. – Надо только оставить деревья и аллеи, а могилы и надгробья убрать. Так и сделали... И с тех пор ко мне домой приходят духи... мои предки, потому что они стали бездомными. Они просят убежища...

Гарри Кунцев ^[1]

Почему Ереван?

Меня спрашивали об этом… Это мои буквы, мой юг, мой размер. Росток: отпочковался туда, поглядываю, как приживаюсь, в камнях и глине.

Среди близких мне городов есть более красивые и знаменитые, более цельные и живые, более устроенные и атмосферные. Но в них мне нечего делать. А здесь, возможно, получится придумать, как сделать что-то, нужное не одному тебе ^[2].А не выйдет – припомню мамину поговорку: доброе слово – тоже дело.

Мы говорим о духе города в случаях, когда люди становятся его «гениями». Но ведь можно говорить и о genius loci человека, когда, наоборот, место как бы делится с ним своим духом. Не это ли происходит со мной в Ереване?
Может быть, этот город – место моего гения? Я ведь так же рассеянно-целен, как он. Мне нужна его подлинность. Несмотря на все фейки и симулякры, разрушения и социальные катаклизмы, это подлинный – пока еще – город.

Поэтическое постижение

В одной успешной столице северного региона я обмолвился на публичных слушаниях: город ваш молод, пробует новые пути, у него еще будет время «собраться»… И был с негодованием опровергнут: «как это молод – нам 400 лет!»

В Ереване, которому без малого 2800, я тоже был однажды с негодованием опровергнут: «Ереван – не исторический город! Ничего ценного не осталось здесь после 25 землетрясений и 55 завоеваний». А другой ереванец сказал мне как-то: «У меня так же мало общего с Урарту, как… ну почти как с Турцией». Но вот на столе – осколок урартской чаши, вынутый для меня археологом из россыпи черепков у подножия Эребуни… Так какой это город? Что делает Ереван Ереваном?

Социально-градостроительная ситуация здесь типична для многих постсоветских столиц и вообще крупных постимперских городов, некогда многонациональных, нынче все больше моноэтничных и рураризирующихся. Всплеск «национальной» идеологии, усиление класса чиновников, инверсия градообразующей базы (крах большинства наукоемких и крупных производств, доминирование «базарной» экономики), слабость механизмов градорегулирования (иногда кажется, что намеренная), отъезд «коренных горожан», наплыв селян и в целом наступление на город страны (здесь – рабиса ^[3] , а шире – «мировой деревни») побеждают в них городское, ведут к средовой энтропии, переуплотнению центров, перманентным утратам наследия.

«Город – это большая мельница, он перемелет и тех, у кого, по ереванскому выражению, сколько не вари, уши останутся сырыми... Можно всю жизнь прожить в Ереване и не суметь полюбить его. В одной из моих песен я говорю о том, что ереванцем человека делает сам Ереван, и что, к сожалению, матери не рожают ереванцев... Дайте время карабахцам и прочим с араратским говором... Их дети – будущие ереванцы – с них спросят...»
Из поста участника группы Фейсбука «Город» Ашота Гаспаряна

Но пока пришельцы становятся (или не становятся) горожанами, а сами горожане расслаиваются на имеющих и не имеющих городскую память ^[4], что скрепляет этот расстроенный, как пианино в жару, рассеивающийся, распыляющийся город-загадку? Ереванцы страстно любят его. За что? Считается очень древним – где древности?^[5] На запрос о «душе города» Google отсылает к наличию душа в здешних гостиницах… Он постоянно теряет свои «забытые вещи», крепости, реки, сады, дома, народы… Целый слой городского бытия – последние остатки «дотаманяновского» исторического центра – теряет уже на моих глазах. И от этого в Ереване бывает грустно, и саднит на душе.

Но чаще мне радостно думать и писать о нем, радостно бывать в этом многослойном, таинственном, недопроявленном, теплом городе, где каким-то чудом удалось сформировать и поддерживать особый генетический код «ереванскости».
Это город, где особенно актуально отвечать на вопрос, заданный безвременно ушедшим В. Глазычевым: «Почему места, где все умирают, не остаются пустыми? Почему мы возвращаемся?»^[6]

Что случалось с духами этого места, пока здесь веками никто не жил? Когда исчезло Урарту… Когда, через тысячелетия, испарился описанный журналистом Луиджи Виллари «азиатский» Ереван 1905 года: «сводчатые пассажи, манящие восточными тайнами, магазины с темными занавесками и толпы татар в длиннополой синей одежде выглядели занимательно. <…> На каждом углу предлагали кофе и чай <…> В галереях и маленьких двориках отдыхали неуклюжие верблюды»^[7] .

Когда – уже на наших глазах – ушла особая «цивилизация» золотых декад этого города – 1960-х, 70-х, 80-х^[8].

Но вместо прежних людей приходят новые, а старые смыслы время от времени воскресают. Так ковш экскаватора вскроет на главной площади фундаменты, возможно, XIII века, и попадет это фото на официальный сайт бывшего президента, и увидят эти остатки многие ереванцы, и уже не забудут, пусть они и залиты вновь асфальтом…^[9]

Случайно ли саундтрек к недавнему фильму о хороших людях этого города «Такси Эли лава!» назван «Реинкарнация»? Не является ли реинкарнация своего рода архетипом, кодой ереванской жизни? Но что тогда неизменно, что передается в этом месте из тысячелетия в тысячелетие при полной смене людского наполнения и вещного антуража?

Мерцающий дух Еревана рассеян крупицами, вспыхивает в разных точках этого города, Армении, мира. Эти точки силы, локусы проявления гения места, «очажки сопротивления»^[10] энтропии – не просто яркие следы прошлого, в них бьется пульс сегодняшней и, – верю, что завтрашней – жизни…

Здесь очевидна изобретенная М. Эпштейном «синтопия» – «связь многих времен через единство места <…> одноместность событий, происходящих в разных временах. <…> Например, ты бродишь по афинской Агоре, ступаешь по следам, оставленным Сократом и апостолом Павлом – и благодаря единству места они становятся тебе ближе, как будто их души касаются тебя через эти камни, эту землю, эти деревья, этот горизонт. Синтопия – способ переживания душевной связи со всеми, кто здесь побывал и проходил, кто касался этих вещей, тебя окружающих. Это своего рода контактная магия, проходящая сквозь время. <…> Место каким-то образом сохраняет отпечатки тех, кто в нем побывал, делает их внутреннее более живыми, достоверными»^[11] .

Но чтобы такие места открылись тебе, пришельцу «извне», мало исследовать зримый город или его функционирование. Нужны «вчувствование» в среду, погружение в ее токи, средовая медитация, и если это чудесным образом получается, то, даже будучи «безъязыким» и по определению слабо включенным в социальный контекст, не зная тонкостей локальной истории, ты улавливаешь узловую структуру места, его невидимый смысловой каркас… Существующие, возможно, вопреки его материальному наполнению – так сейчас в Ереване происходит часто.
В основе такого понимания города – метод, о котором говорил один из литературных «гениев» Еревана Юрий Карабчиевский: «Поэтическое постижение – не анатомическое вскрытие, оно происходит не за счет разрушения оболочки, а за счет активного с ней взаимодействия. <…> С его помощью мы постигаем скрытую суть природы, людей и событий, никак не нарушая их естественной целостности, не внедряясь, не ломая, не убивая»^[12].

Я потихоньку складываю «паззл» моих собственных ключевых точек ереванского духа. Они не всегда в самом Ереване, могут пребывать в разных временных и культурных слоях, часто не относятся к его «сильным» героям-гениям, но обязательно «цепляют», трогают, проецируются в актуальное настоящее. На них держится мой образ Еревана. Моя становящаяся ереванскость...

Козерн и Ани

Кроме музейного Арин-берда с урартским Эребуни, есть в Ереване несколько заселенных холмов, больших и малых земляных пирамид, как бы отдельных от основного тела города, чуть витающих в облаках… Это полу-элитный Норк, полу-трущобный Конд, полу-спланированный Сари-Тах, полу-сакральный Козерн. Последний назван в честь похороненного здесь Святого Армянской церкви Ованнеса Козерна – священника и крупного ученого-календароведа, жившего в конце X – начале XI веков. Вот только мало кто знает, где именно покоятся его останки, под каким жилым домом – характерная для Еревана забывчивость. В этом домике теснятся сегодня 15 человек. По словам хозяина, на письма с просьбой вспомнить о них и об Ованнесе власти Армении не откликнулись…

А рядом, в таком же домишке с такой же большой семьей живет пожилой художник Ван Унанян. Я купил у него сделанный шариковой ручкой эскизик «Город Ани» – ведуту одной из 12 древнеармянских столиц, может быть, самой знаменитой. Когда-то Ани называли «городом 1001 церкви», а сейчас это город-призрак, с 1920 г. остающийся в границах Турции. На картинке – может, немного наивный, но очень важный для армян образ «другого», «настоящего», идеального армянского города… Одна из «точек силы» армянского урбанизма – физически вне Еревана. Ментально – в нем. Ани – урбанистический Арарат Армении.

Бабушка Анжела. Старый Норк

Церковь в центре Старого Норка снесена в 1930-е годы^[13]. Но есть здесь самостройная часовенка – три стеночки, навес, почерневший хачкар, иконки, репродукции мадонн. Ее «хозяйка» – бодрая старушка в черной шляпке. На вопрос «как Вас зовут?» смущенно отвечает: «Анжела… Меня ангелом называют… Говорят, я никогда не умру». Проходящие мимо кланяются Анжеле, обмениваются парой добрых слов. А мужчины на площади посмеиваются: «у бабушки не все дома»… Она одаривает прохожих чем может, в июне – шелковицей, усыпающей Старый Норк (вот только тутовую водку здесь уже почти никто не делает, жаль). Ну а зимой она подарила мне пару тоненьких свечек – берегу их пока… Не часто попадают в руки свечи от (возможного) ангела.

Кстати, в Армянской церкви не было специального чина канонизации. Если некий человек устойчиво считался святым, то он таковым и почитался. «Гений» должен быть признан народом, городом, местом…

Конд: снизу вверх – снизу вниз

У мест бывают смыслы привнесенные – извне, «сверху» – как «перестроечная» идея «так жить нельзя», прочитываемая в известном фильме о Конде Арутюна Хачатряна (1987). А бывают свои. К собственному смыслу Конда надо еще подняться.

Сюда входишь снизу, постепенно расставаясь с суетой, шумом, понтами центра… Преодолевая силу тяжести, становясь ближе к небу, чувствуя, как с каждой ступенькой добавляется окружению смысл и ценность, отшелушиваются ненужные здесь иллюзии…
Наверное, это самое старое непрерывно обитаемое место города. Нижнее чрево Еревана – рынок Хантар – уничтожено^[14]. Конд – верхнее чрево города?

Чем держится эта самопостроенная среда, из самана, бетонных блоков, ветхих бревен, ржавых труб, шифера, фанеры? Здесь плохо с водой, многие семьи живут скученно, трудно. Хотя есть и вполне благоустроенные, аккуратные дворики с виноградными перголами, дорогими машинами. Есть и новые дома в 3-4 этажа, некоторые – с неработающими пока магазинчиками. Много играющих на улицах детей, беспечных и внезапно задумчивых, как эта девочка…
Подъем в Конд – своего рода downshifting. Конд перестраивает, переворачивает твое «градостроительное» сознание с головы на ноги. Поднимаясь вверх, ты идешь к корням, к первоосновам созидания среды, которая естественным образом всегда строится bottom up. Снизу – вниз.

«На днях по дороге домой беседовала с ученицей. Разговор шел о Конде (она там живет). Я ей немного рассказала о «Городе», о том, что читала. И она мне говорит: "Зара Арамовна, знаете, что удивительно? У нас есть соседи, которые живут ну просто в нечеловеческих условиях. Но почему-то не хотят оттуда уходить. Но ведь им предлагают квартиры, а они уперлись и все. Странно как-то, почему?" Я ей ничего не ответила, просто попросила подумать».
Из поста участницы группы Фейсбука «Город» Зары Маркарян

По правде говоря, многие кондовцы давно хотят уехать оттуда, мечтают о когда-то обещанных им квартирах. Имеют право. Но те, кто хотел бы остаться и жить на родном месте в нормальных условиях – с ними-то что делать? В Ереване пока опробован единственный метод – изгнание коренных жителей при участии государства и наличии сильного (наглого) инвестора-претендента на территорию. Так был построен Северный проспект на месте ул. Лалаянца, так застраиваются сейчас улицы Бузанда и Арами. Не хотелось бы, чтобы кондовцев постигла подобная участь.

Ну а ты не живешь здесь, тебе не надо по утрам бегать с чайником на колонку, и паутина улочек, проходов, лестниц, щелей легко приводит тебя в средовой транс. Бродишь, наслаждаешься рукодельным лабиринтом, упоенно фотографируешь – и сам – на минуты, возможно, – становишься «гением» этого места… Мимолетным… Собранным и рассеянным…

Ну а потом спускаешься вниз, в «нормальный» город. Хотя что более «нормально» – полностью «низовой» Конд или наложенный «сверху» на старый Ереван таманяновский «Малый центр»^[15], где «низовое» осталось лишь фрагментарно? Я бы сказал – теперь оба. Особенно при сравнении с их окружением – периферийными спальными бангладешами и черемушками, или с накладываемым уже сегодня на «Малый центр» «новым» никаким Ереваном.

ГТГ: Сарьян. Три богатыря

Мне были известны два ереванских пейзажа Сарьяна из его дома-музея: «Ереванский дворик» 1928 года и «Старый Ереван» 1968. Милые теплые картинки старой среды. Но из-за полной оторванности изображенного от дня сегодняшнего они как-то не встраивались в контекст размышлений о Ереване.

Но вот случайно забрел в новое здание Третьяковки, на выставку учителя Сарьяна К. Коровина, а потом что-то притянуло на третий этаж – в пустующие залы советского искусства.
И там наградой – «Старый Ереван» уже 1928 года – визуальная энциклопедия, учебник города, подбор средовых архетипов старого Еревана.

«Восточный» дворик, полный ленной негой, неспешной жизнью. А на заднем плане – по-армянски вразбежку Алеша, Илья, Добрыня – Арарат, Конд, храм.
Стоящие и сегодня. Таких дворов с осликами и плоскими крышами больше нет. Но опора-земля и ориентиры-вершины, пики – стоят, как стояли. А еще неизменны лучевая развеска белья, густые синие тени, голубоватые небеса.

Пирамиды и муравейники

Не так уж просто узреть в Ереване нечто упорядоченное, законченное, кристаллически правильное. Идеальный круг Таманяна стоил Еревану старого города, да так и не завершен, не доведен до уровня авторской концепции, а теперь еще и трачен агрессивной молью высоток.
И все же здесь, как во многих древних городах, есть свои пирамиды.

Средовая: состоит из трех условных ярусов или ступеней. Посреди – «Малый центр» – скрепляющее звено в структуре районов города. Он формирует медиальный, срединный уровень среды, наличие которого очень важно для нормального, устроенного города. Скорее всего, именно эту «малоцентральную» идентичность, сложившуюся в основном в советский период, Ереван должен бы взять за основу своей общегородской идентичности, поддерживать и на ее основе формировать свой базовый образ^[16]. Сохраняя, безусловно, все сколь-нибудь ценное (а лучше – вообще все оставшееся) из других средовых слоев.

«Выше» – места с особой символической значимостью, городские «пики» и раритеты (Цицернакаберд, Матенадаран, Монумент, Площадь). «Ниже» – обширный периферийный пояс жилых районов.

Социальная: «армянская пирамида» Лии Иванян, у которой срединного слоя нет, «которую выстроили власти, а потом уединились на ее вершине, оставив народ внизу. Середина же осталась пустой»^[17]. Конечно же, эта пустота в социальном центре влияет на городскую среду, рассасывает ее смыслы, через нее вымываются культурные, духовные ценности Еревана.

Из-за этой структурной дыры, которая, возможно, искусственно культивируется «сверху»^[18], в обществе невозможны социальные эскалаторы или лифты, затруднено последовательное выстраивание личностных карьер, доминируют закрытые кланы, оказавшиеся у вершины пирамиды после распада СССР.

Впрочем, этот образ страны, верный еще несколько лет назад, по отношению к ее главному городу, возможно, уже не настолько точен. «Между» верхушкой, озабоченной сиюминутной наживой и готовой поэтому на любые подмены подлинного фальшивым, достойного малого наглым большим, и равнодушными ко всему, кроме хлеба и зрелищ, низами (к которым не по своей воле примкнули и остатки неуехавшей интеллигенции, отчаявшейся что-либо изменить), зарождается третья сила – социальный кластер в основном молодых, активных, неравнодушных людей, не желающих уезжать и не боящихся защищать свои ценности. Это они защитили Арами, 30 в конце 2011 и сад Маштоца весной 2012^[19]. Их пока относительно мало. Но у них уже есть история успеха, и их активность перестает быть эпизодической.

Наконец, архитектурно-художественная пирамида: Каскад. Точнее, образ пирамиды – снизу от сквера Таманяна череда взбирающихся на гору террас и лестниц воспринимается именно так. Пирамида скорее мексиканская, чем египетская. Еще точнее, это одна видимая грань большой скрытой пирамиды, прорастающей из ереванской земли…

Каскад, как и многое в Ереване, задуман Таманяном, а реализован много позже^[20]. Но, в отличие от Северного проспекта, куда удачнее: архитектура внедрена в ландшафт холма как его неотъемлемая часть, создан симбиоз здания, земли, воды, зелени, неба. А в глубине горы, как и положено пирамиде – сокровища, в данном случае – современного искусства.

Жаль, что архетип пирамиды не прочитан строителями особняков по сторонам Каскада – не стоило б им возноситься выше главного ереванского треугольника. С пирамидами шутки плохи…
Но есть тут и антипирамиды – никем не задуманные, не спроектированные, а всегда бывшие, выросшие сами собой живые, теплые, ковровые холмы-муравейники – воплощения мандельштамовского «муравейника Эриванского»^[21]. Норагюх. Конд. Козерн. Старый Норк. Сари-Тах…

Ботинки Африкяна

Африка – это обшарпанные фальшивые колонны по фасаду, облупившаяся штукатурка, заколоченные окна первого этажа, просевшая крыша, залатанная где жестью, где железом, а где досками вкривь и вкось. Над входом угадывались остатки герба, принадлежавшего какому-то Африкану Петровскому, одному из прежних владельцев дома <…>. Вокруг здания – кусты бузины, сирени, сгнившие поленницы, осыпи мусора, кучи битого кирпича и ржавого железа. Внутри пахло мышами и нафталином, всюду из щелей торчали клочья пакли, а из дыр в полу тянуло холодом и сыростью. Люди отсюда давно повыезжали – осталась одна Ида, занимавшая наверху квартиру в три комнаты с кухней...

Юрий Буйда^[22]

Брутальные барельефы на главном фасаде: бычьи морды в цепях, амазонки на ланях с чешуистыми хвостами, нагие кудрявые африкянки в лианах. Компактный дворик меж флигелями с изящными деревянными галереями. Наверху в правом крыле (если смотреть со двора) и в первом этаже всего дома еще живут.

После расчистки межквартирных перегородок на втором этаже образовался обширный зал, где видится клубный салон начала века – не прошлого, нынешнего.

Фовистский палимпсест полинявших обоев… Шрамы выдранных проводов… Крошево карнизов… Через камышовые дыры в потолке – небо… А на подоконнике – непреднамеренная инсталляция – ботинки одного из последних жителей этого дома. Улетевшего? Ушедшего босиком?

Это один из самых красивых домов старого города. Построен на рубеже XIX и XX веков, принадлежал четырем братьям из богатого семейства Африкянов, с 1913 г. тут был клуб ереванской элиты, потом, по легенде, – бордель, управление НКВД, сейчас – полу-жилье, полу-руина, совсем как описанная Ю. Буйдой «африка» российская. Включен в государственный список памятников, что означает здесь обреченность на нумерацию фасадных камней, разборку и туманную перспективу «воссоздания» в «Старом Ереване» – лжеместе^[23].

Первый акт драмы дома Африкянов состоялся 11 июня 2012 года. Камни аккуратно пронумерованы двумя исполнительными рабочими – рядами, снизу вверх, один за другим. На плоскостях и узорах, мордочках и шеях ланей, бедрах и животах амазонок – яркие белые номера – черные ереванские метки^[24].

Но иногда обитатели дома возвращаются. Незадолго до «нумерации» я встретил в моем «салоне» одного из них, может быть последнего, вернувшегося на время.

И ботинки при нем. Обратился ко мне почему-то по-немецки, потом перешел на русский: «Вот в России такие дома восстанавливают. На улице Юлиуса Фучика в Москве сам видел: старинный красивый фасад оставили, а внутри все из бетона. Можно ведь?»

Борьба за ереванскую «африку», надеюсь, продолжится – до победы. Такие дома (их совсем немного осталось) зримо опровергают навязанный городу миф о «деревенскости» дореволюционной Эривани. А вот теряя их, он деревней становится. Дело ведь не в высоте высоток и цене квадратного метра…

Взгляд Параджанова

Порой гением места становится не человек, но Дом человека, никогда ни в нем, ни вообще в этом городе не жившего…

Есть фотография, сделанная весной 1990 г. в день, когда Параджанов «провел несколько часов в своей мечте – в своем армянском доме. <…> Это фото могло бы быть прекрасной иллюстрацией совсем к другой книге… Книге Екклесиаста…

Сидя во дворе своего так и не обжитого дома, Параджанов смотрит на библейский Арарат^[25] и ведет монолог. Его никто не слышит… Но монолог этот во многом совпадает с известными словами. Во всяком случае, его лицо так удивительно в этот момент, глаза так выразительны… И <…> кажется, что это и есть фотография Екклесиаста…»^[26].

Из Еревана в последние годы многие уезжают, редкие возвращаются… Параджанов в конце жизни очень хотел вернуться и не успел. Но пример подан. Насыщенный взрывной энергией работ мастера, Дом-музей стал частью города, в котором гений и место слишком часто раздельны…

И монолог великого режиссера становится диалогом, который его дом ведет с каждым посетителем. «Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после» (Екк 1:11); «все произошло из праха, и все возвратится в прах» (Екк 3:20). Но самый факт явления такого дома «из ничего» опровергает эти слова, слишком часто приходящие на ум в Ереване. Память о Доме сохраняется в побывавших в нем и становится частью памяти о городе – частью города. Бродя по музею, множась в фасеточных зеркалах инсталляций, ты на секунду становишься глазом Параджанова, глядящим на самого себя, на город, на Арарат, для такого глаза видимый отовсюду.

Гора. Взрывоопасный гений

город обменивает горемычную свою долю
на пейзаж с подобием Арарата,
вставленный в золотую рамку
для истосковавшихся по родине граждан

Арсен Ваге^[27]

На множестве фото – визитных карточек Еревана – один сюжет: город сверху, от Монумента, снизу домики, освещенные рассветным солнцем (выделяются Опера и высотки, рвущие ткань «Малого центра», несовместимые с Горой даже визуально), а над всей этой мишурой царит потухший вулкан с двумя ослепительными вершинами.

Относиться к этому образу можно по-разному.
Коллективистски-восторженно: «Как же прекрасен наш Ереван! Библейски древен! А где-то между ним и Горой – еще и виноградники Ноя!»

Персоналистски-остраненно: здесь, благодаря Горе, всегда «по паре»: взвесь и дистиллят, преходящее и вечное, хаос и космос, «суета сует» и «наслаждение жизнью»^[28].

Извинительно-оправдывающе: имея частью повседневного пейзажа Идеальный Образ такой Горы, под «ним» позволительно делать что угодно – все спишется… «Ереван <…> без Арарата немыслим. Это знает каждый ереванец. А может ли Арарат быть без Еревана? Снимите этот город, сотрите его, как не раз стирали и затаптывали в землю. Пока есть Арарат, сюда снова стекутся Ноевы потомки и построят город. А назовут его так же – Е Р Е В А Н»^[29]. Не потому ли – допускается не беречь различные «малые» городские ценности? У Арарата, не спросясь и бесплатно, берут индульгенции на производство энтропии, вырубку парков и сносы памятников.
Ну а если попробовать по-другому: равняясь на Арарат, настаивать, наращивать внизу преемственную, прочную «горизонтальную» городскую жизнь?

Но пока что в Ереване собираются строить новый «Ноев Ковчег», для туристов^[30]. В мировой деревне должен быть свой «колодец»?

Площадь и домик на Арами, 30

«И вот, с одной стороны, официоз, выходишь, допустим, на площадь Ленина – и хочется предъявить документы. С другой стороны, тут же, через две улочки, – самодельные жилые сараи, занавешенные какими-то тряпками, и рядом – общественная уборная, к которой на выстрел не подойдешь»^[31]. Такова дихотомия ереванской среды 70-х по Юрию Карабчиевскому, не проникнувшемуся обаянием местного вернакуляра.

С тех пор кое-что изменилось. Общественных уборных не стало, официоза меньше, а вместо почти всех «улочек» – бетонные джунгли многоэтажных жилых коробок.

Но площадь (для всех просто Площадь, хоть и называется сейчас «площадь Республики», та самая, где первые в СССР «поющие фонтаны» и «советами замучают») остается главным, парадным и при этом любимым горожанами пространством Еревана. Такой и в Тифлисе-Тбилиси, еще одном сателлитном локусе, референтной точке ереванского гения, нет. Спроектирована и частично (Дом Правительства) построена А. Таманяном, может быть самым «материально значимым» гением места, о роли которого в Ереване еще спорить и спорить^[32].

Зачем Таманян задумал эту площадь? Неужели мечтая о предъявлении документов, парадах, митингах у трибуны? Для красоты? Как вещь в себе? Или же это случай мегаломании, свойственной архитекторам, вдруг получившим в работу город? Ведь и сегодня масштаб этого пространства кажется преувеличенным по отношению к городу-миллионнику, а уж в Эривани 1920-х?

Здесь бродят туристы, время от времени проходят праздники, концерты, официальные встречи народа с правящей партией… Но основное назначение места, пожалуй – быть просто Площадью как таковой, главной пустотой Еревана.

А совсем рядом, в сотне метров отсюда, – одноэтажный домик по адресу Арами, 30, на углу с улицей Абовяна. Невзрачный, неприметный. Но на его спасение в ноябре-декабре 2011 года встали несколько десятков молодых ереванцев и представителей интеллигенции. Проведены пикеты, пиар-акции, вышли статьи в газетах и интернете^[33]. И маленький домик, мешающий довести до Площади Северный проспект, еще одну таманяновскую задумку, не по-таманяновски грубо выстроенную уже в 2000-х, оставили пока в покое. Надолго ли?

Возникают аналогии с другим первостроителем городов. В голландском Заандаме хранят крошечную избушку, где провел несколько ночей плотник Петр Михайлов, он же Петр I. Там на стене по-русски выписаны слова, будто бы сказанные о нем Наполеоном: «Ничево Главному Человеку Мало». На русский современный их переводят так: «Для истинно великого ничто не является малым» – а это справедливо и для любого города. Я не могу представить Ереван ни без величественной Площади, ни без скромного домика на Арами 30. Small is beautiful^[34].

Кстати, маленький шедевр Таманяна – Обсерватория университета, полускрытая разросшимися кустами, – трогает меня, по-человечески, сильнее Дома Правительства…

Упорхнувший «Сквознячок». Глендейл

Ереван – город одиноких. И когда ереванцам становится невыносимо одиноко, они выходят на улицы, но не на ереванские, а на настоящие, на улицы, полные жизнью и новостями. А такие улицы – в других городах.

Тигран Хзмалян^[35]

Чтобы попасть в «Сквознячок», надо ехать в Калифорнию. В Ереване этого легендарного кафе, культового места богемы 60-х, больше нет… Зато «в Глендейле армянские эмигранты облюбовали одно кафе – оно находится на первом этаже здания и тоже продувается с двух сторон. Ностальгически назвали его "Сквознячком" и теперь собираются в нем, пьют кофе, обсуждают последние новости, вспоминая ереванский "оригинал", на месте которого кому-то пришло в голову устроить офис с зеркальными стеклами. Мимо него старые ереванцы стараются проходить быстро – в этих зеркалах не видно ничего, кроме искаженного временем города и безрадостных лиц…»^[36]

Офис – не офис, а салон Lu-Lu Luxе! Ну а картинка в зеркалах зависит от настроя смотрящего. Да, это не зеркальные фасетки коллажей Параджанова, в которые видно всё. Но я увидел в витринах салона ту живую часть «нового Еревана», которая неизбежно должна была прийти в этот город… А девушки из Lu-Lu радостно подтвердили: «Сквознячок» был именно здесь, не напротив, у них. Может, вернется?

Но пока в самом Ереване компанией "Glendale Hills" на месте, где когда-то стояла Ереванская крепость^[37], строится безликий комплекс элитного жилья «Ереванская крепость». Уж лучше б назвали его «Глендейл»…

Все перепуталось. Откроется ли здесь когда-нибудь кафе Skvoznyachok в память лос-анжелесского? Посреди тесного многоэтажного двора каким-то чудом там уцелела руина Ханской мечети – последний пилон. Но он ничего не спасает… И писать про это не-место не-хочется.

«Козырек», Опера

В самом центре Гранады есть кафе. Найти его легко, оно так и называется – «Кафе Централь». Напитки и еда там самые обычные, но если кому-то взбредет в голову нарисовать что-нибудь на салфетке в ожидании заказа, рисунок его будет отменно хорош и точен, вне зависимости от того, умеет ли этот человек рисовать. К сожалению, художники об этом не знают и в «Кафе Централь» не собираются, так что предназначенное им вдохновение достается туристам и водителям такси.

Макс Фрай^[38]

А вот легендарный «Козырек» – реликт «ереванской цивилизации» 60-х – выжил на своем родном месте. В нем собираются художники и перекупщики всех возрастов, продающие картины по соседству, у памятника Сарьяну. Но у этого кафе есть и особая возрастная ниша – здесь любят посидеть-посудачить ереванцы той эпохи, когда, по словам Армена Давтяна, горожане подчинялись своему «второму правительству» – Академии наук, расположенной по другую от здания ЦК КПА сторону пр. Баграмяна.

Полукруглый козырек крошечного кафе аукается с огромной круглой Оперой. Четыре столика внутри зимой, побольше под облепившими козырек зонтиками весной-летом-осенью. Простые блюда, местное пиво, табачный дым. Веселая официантка, пускающая по залу сложенные седым бородачом бумажные самолетики… В Москве такой атмосферы уже не сыщешь.

Она

Вот что она делает с человеком, Армения. Я как будто попал на другую планету, в неизвестное мне силовое поле и, как герой фантастического рассказа, нехотя, беспомощно перебирая ногами, движусь в направлении его вектора. И ведь никто мне, по сути, ничего не сказал, никаких не произошло со мной событий, это всего лишь он, невидимый вектор Армении, неуклонные силовые линии. Там, впереди, быть может, гибель – ничего не могу поделать, лечу.

Юрий Карабчиевский^[39]

Как происходит проникновение в тебя нового, поначалу чужого места?
Через вкус, ароматы, звуки… Арени, домашний сыр, лаваш и зелень в пещере на пути в Нораванк… Хоровац в ущелье Раздана, нежнейшая хашлама в «Долмаме», наконец, хаш, каждую ложку которого нужно запивать глотком тутовой… Джаз в клубах на Пушкина – самой ереванской для меня улице. Перестук туфовых туфелек по Проспекту…

Через трогание – взглядом, рукой, – «черные» дома, их стократно крашенные, облупленные белые двери, приоткрытые полутемные парадные, пустые проемы, шаткие деревянные галерейки… Чудом уцелевшие дворики, оплетенные виноградом, проводами, бельевыми веревками…

И еще, и прежде всего, – через нее… Женскую душу, квинтэссенцию этого «мужского» города… Через нее проходит многотысячелетняя временная ось Еревана – от Ноя и Урарту – в меня. Через нее я подключаюсь к энергии, цельности и пустоте этого места. Поло-полного, древне-нового, придуманного-кажущегося-реального… «Ничего не могу поделать, лечу». Или иду по канату над гарнийским каньоном – и тут либо упасть, либо дойти до конца…
Я бы хотел записать когда-нибудь легенду своего со-творения Еревана, где будет волшебная встреча, тревога, разлука, преодоление пропасти, поиски «не знаю чего» и обретение единственно нужного… Где будет царить и любить она.

Минас. Аэропорт «Звартноц»

Некогда знаменитый на весь Союз ереванский Музей современного искусства (своего, армянского, вполне сравнимого по качеству с лучшими мировыми образцами modern art) ютится в первом этаже панельной пятиэтажки. Но ради нескольких шедевров – по мне, прежде всего Минаса Аветисяна – сюда обязательно нужно прийти.

Новый Центр искусств Кафесджяна – куда более модное и цивильное место. Выставка модернистских скульптур на бульваре за памятником Таманяну – вливание в городскую среду актуального современного искусства со всего мира. В Ереване сегодня можно сопоставить выросшие из родной земли картины Минаса и свободно перемещаемую по миру глянцевую бронзу Фернандо Ботеро. Боюсь, для многих яркое, универсальное «внешнее» все чаще оказывается сильнее^[40].

Но вот совсем недавно в огромном новом международном терминале «Звартноца», так же несомасштабном нынешнему городу, как некогда Площадь Эривани 20-х, – еще одна реинкарнация. Символическим центром главного зала стала фреска Минаса, чудом сохранившаяся после землетрясения 1988 года в столовой завода «Гальванометр» в Ленинакане-Гюмри, отреставрированная и, не без протестов тамошней общественности, перевезенная в Ереван. Прощаясь под этой фреской, сюда хочется прилететь еще.
Места силы и памяти можно создавать и сегодня.

Ереванский наполеон. Коржи без крема, вишенки без торта?

Мне было не просто писать этот текст. Постоянным фоном – вести о жизнерадостных девелоперских проектах «на костях» старого города, о попытках уничтожения парков, дворов, знаковых исторических зданий – мест коллективной памяти ереванцев (последняя катастрофа – разрушение Крытого рынка, одного из символов города) и домов поскромнее, об отъезде из Еревана все новых ярких людей, так и не успевших, возможно, стать его «гениями»^[41], и грезы об «освященности» любых городских процессов Горой, «незримая духовность» которой «очищает и приподнимает все»^[42]…

Иногда возникает ощущение театра абсурда. Опускаются руки… И кажется, что эти немногие мои и многие, неизвестные мне пока «не мои», чьи-то личные и общие локусы-узелки проявления ереванского духа – как вишенки без торта на урбанистическом пироге Еревана. Да и сам пирог будто забыли промазать кремом: его не связанные между собой, раздельные пласты-коржи как-то уж очень случайно сосуществуют во времени и пространстве...

И тогда я вспоминаю братьев Африкянов – Тиграна, Ерванда, Карапета и Арутюна – и бабушку Анжелу, глубокую ауру Параджанова и венчающий «ереванскую пирамиду» Конд, который еще можно спасти, календароведа Козерна, упокоенного под чьей-то постелью, и «селянина» Минаса в глобалистском аэропорту, домик на Арами 30 и великолепную Площадь, своих друзей. Ее.
И то, что всеосвящающая Гора так и не показалась мне пока во всей красе, не знак ли: смотри-ка как можно пристальнее вокруг. Россыпь скромных «точек гения» для Еревана важна не меньше мандельштамовского «араратского чувства».

Ясно, что мои «реперы» – только пунктир, наброски «структуры» ереванского духа места. У каждого ереванца много таких своих, и их проявление, осознание как наследия, лечение города их акупунктурой – шанс Еревана не превратиться в пустое, беспамятное и бессмысленное место.

«Надо каким-то образом поменять вектор мышления горожан... Горожане должны осознать, что городская история и культура формируется не революционным путем отрицания и разрушения старого и заменой его нового, а путем накопления духовных и материальных ценностей и бережного отношения к ним. ...Мы спорим, что нужно хранить, а что нужно или можно заменить и разрушить... пока для нас возможны такие мысли – мы всегда будем терять».

Из поста модератора группы Фейсбука «Город» Тиграна Погосяна

Поэт с «двойной» русско-еврейской Борис Херсонский заметил: «…структура интегрированной личности, плотность монолита не оставляет пространства для поэтического творчества»^[43]. Может быть, шанс немонолитного города – в творчестве в этом пространстве между слоями? Мой собственный шанс на творчество в нем – в его промежутках?

Как сказано в «Квебекской декларации о сохранении духа места», «лучший инструмент для поддержания духа места живым – это коммуникация»^[44]. Я бы очень хотел, чтобы этот текст стал маленьким вкладом в человеческую коммуникацию о – и, что гораздо важнее, в – Ереване. Ведь сохранять местный «гений» нужно вовсе не ради него самого, но ради сбережения, развития, процветания этого самого места.

«Локусы гения» могут стать катализаторами городского диалога – и виртуальной переклички мест и их гениев, и практической дискуссии горожан, экспертов и власти, от исхода которой, возможно, зависит судьба ереванского градостроительного наследия.

Модус понимания может перейти – или не перейти – в модус действия. Стоит верить в то, что наши «локусы духа» поддерживают себя сами, охраняются «свыше» и, как Арарат, выживут, несмотря ни на что. Взобравшись наверх Каскада, иногда можно увидеть, как парящий над городом добрый бог Еревана раскидывает теплые лучики на часовню Анжелы, Арами 30, сад Маштоца… Так ли это? Или эти лучики направлены прежде всего в сердца людей, связанных с этими местами, поддерживающих, сберегающих, делающих их?

Примечания

^[1] Кунцев Г. Жил-был Параджанов // Дружба Народов. 2011. № 9 // http://magazines.russ.ru/druzhba/2011/9/ku3.html.

^[2] Благодарю своих друзей, знакомых, коллег Олега Бабаджаняна, Седрака Багдасаряна, Карена Бальяна, Армена Давтяна, Кена Комендаряна, Светлану Лурье, Тиграна Погосяна, Вику Сукиасян, Тиграна Хзмаляна, Геворга Хуршудяна, Гарегина Чукасзяна и многих других, помогающих моему открытию Еревана.

^[3] См. примечание 21 в первой части этого текста: «Северный проспект ведет в Конд. Этюды о духе места» // Архи.ру 19.10.2011 // http://agency.archi.ru/news_current.html?nid=37058.

^[4] См. горькую статью о возобновившемся в мае 2012 г. разрушении Крытого рынка – одного из символов Еревана: Ованнисян Л. С твоим истинным праздником, мое любимое ООО «Ереван»! 29.05.2012 // http://www.zham.am/index.php?lid=ru&pageName=ambeon&id=972442662.

^[5] Специально для «ученых» соседней с Арменией страны и бдительных ереванцев, вылавливающих «антиармянское» в моих текстах: вопрос «где древности?» вовсе не означает немедленного ответа «древностей нет».

^[6] Ревзин Г. Посторонний // Коммерсантъ, 07.06.2012, №102 (4887) //
http://www.kommersant.ru/doc/1952662.

^[7] Виллари Л. Огонь и меч на Кавказе // Анив. 2006. № 3 // http://aniv.ru/archive/23/ogon-i-mech-na-kavkazeokonchanie-luidzhi-villari/. Вспомним, что Эривань конца XIX – начала XX века был практически бинациональным городом: армян – 43,2 %, адербейджанских татар (как писали тогда в Брокгаузе и Ефроне) – 42,6 %, русских – 9,5 % (данные первой всеобщей переписи населения Российской Империи 1897 г.: http://demoscope.ru/weekly/ssp/emp_lan_97_uezd.php?reg=570).

^[8] См.: Лурье С., Давтян А. Ереванская цивилизация // http://svlourie.narod.ru/civilization/contents.htm.

^[9] См.: http://www.2rd.am/ru/Nor-Yerevan.

^[10] Де Серто М. Призраки в городе // Неприкосновенный запас. 2010. № 2. С. 109.

^[11] Букв. соместие, от греч. корней syn, с, и topos, место. Эпштейн М. Дар Слова. Проективный лексикон русского языка. Выпуск 302 (380). 11 июня 2012.

^[12] Карабчиевский Ю. Воскресение Маяковского // http://mayakovsky.velchel.ru/index.php?cnt=1&sub=0&page=2

^[13] Орбелян Г. Старый и новый Ереван. Книга-путеводитель. Ереван: Авторское издание, 2010. С. 52-53.

^[14] Там же. С. 25-26.

^[15] «Малый центр» – общепринятое название территории городского ядра Еревана внутри Кольцевого бульвара.

^[16] Образ средовой пирамиды не противоречит другому образу ереванской среды – «наполеону» культурно-исторических слоев, срединные «коржи» которого (застройка конца XIX – начала XX в. и вневременной вернакуляр) так же важны для скрепления города во времени и пространстве, как «Малый центр». См.: Иванов А. Северный проспект ведет в Конд. Этюды о духе места . Часть I (http://agency.archi.ru/news_current.html?nid=37058)

^[17] Иванян Л. Трансформации. Ереван: «Егея», 2009. С. 34.

^[18] Так, по мнению директора Института философии, социологии и права НАН РА Геворга Погосяна, властям Армении по многим причинам выгодна эмиграция наиболее активного, в том числе политически активного, контингента, по сути, зарождающегося среднего класса. См.: Акопян В. Армяне и Армения – когда нация шире государства // http://www.strana-oz.ru/2012/1/armyane-i-armeniya---kogda-naciya-shire-gosudarstva.

^[19] Сравнительно небольшой группе активистов удалось отстоять один из немногих сохранившихся в центре Еревана скверов, добившись сноса перенесенных туда с ул. Абовяна безобразных торговых павильонов.

^[20] Каскад строится с перерывами с начала 1970-х годов по проекту архитекторов Дж. Торосяна, С. Гурзадяна и А. Мхитаряна, в последнее десятилетие – под патронажем американского мецената Дж. Кафесджяна. В 2009 г. здесь открыт Центр искусств Кафесджяна.

^[21] См.: Кубатьян Г. Бегство в Армению и другие этюды о Мандельштаме // «Вопросы литературы» 2012, №3 // http://magazines.russ.ru/voplit/2012/3/kk2.html.

^[22] Буйда Ю. Синяя кровь // http://magazines.russ.ru/znamia/2011/3/bu2.html.

^[23] О проекте «Старый Ереван» см.: Иванов А. Стоит ли уподобляться лососям? Старый Ереван уже есть в центре столицы // Голос Армении, 16 февраля 2012, № 15 (20228) // http://www.golosarmenii.am/ru/20228/culture/16701/.

^[24] В эфире «Радио Ван» хорошо знающий практику разрушения ереванских черных домов Седрак Багдасарян (http://www.facebook.com/victimsofstateneeds) утверждал: восстанавливать в «Старом Ереване» нечего – ободранные с фасадов исторических зданий камни валяются неизвестно где.

^[25] Это, наверное, фантазия автора – Арарата из того двора не видно. Но красивая, правильная фантазия.

[26] Григорян Л.Р. Параджанов. М.: Молодая гвардия, 2011. С. 310.

^[27] Арсен Ваге. Экспресс «Солнечный маршрут». Ер.: Авторское издание, 2011. С. 78.

^[28] «Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, и которую дал тебе Бог под солнцем на все суетные дни твои; потому что это — доля твоя в жизни и в трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем» (Екк 9:9).

^[29] Мой Ереван. Ереван: ACNALIS, 2002. с. 12 (автор текста – В.Навасардян).

^[30] См.: http://www.epress.am/ru/2012/02/03/Турки-украли-у-армян-лаваш-поэтому-в-Ер.html.

^[31] Карабчиевский Ю. Тоска по Армении // http://magazines.russ.ru/novyi_mi/arhiv/karab/toska.html.

^[32] См., напр.: Бальян К. Так по Таманяну или против? Диалог с Андреем Ивановым // Голос Армении, 8 марта 2012, № 24 (20237) // http://www.golosarmenii.am/ru/20237/society/17186/, а также главку «Перетаманян? Недотаманян?» в Иванов А. Северный проспект ведет в Конд. Этюды о духе места. Часть II (http://agency.archi.ru/news_current.html?nid=37059)

^[33] См., напр.: Иванов А. Наследие Еревана еще не создано (о чем пока не пишет «ГА») // Голос Армении, 8 декабря 2011, №132 (20205) // http://golosarmenii.am/ru/20205/culture/15410/.

^[34] «Малое прекрасно» – название сборника статей (1973) выдающегося британского экономиста Э.Ф. Шумахера.

^[35] Цит. по: Алексанян А. Ереванское дежавю (на армянском языке). 03.06.2012 // http://blognews.am/arm/news/10578/?fb_comment_id=fbc_10150725829257168_20533034_10150727626277168#f94f7e32f9f76.

^[36] Малхасян Э., Гюльмисарян Р. Ереванский «бермудский треугольник». Часть 2: Сквознячок // http://yerevan.ru/2011/03/09/old-yerevan-cafe-skvoznyachok/.

^[37] Я намеренно не использую здесь никакого этнического или политического эпитета. Это была старая крепость, безвозвратная утрата которой – беда для города.

^[38] Фрай М. Сказки старого Вильнюса. СПб.: Амфора, 2012. С. 133-134.

^[39] Карабчиевский Ю. Тоска по Армении.

^[40] «Армянское общественное сознание ныне пребывает в состоянии интеллектуально-нравственной деградации. Следствием этого процесса и является формирование принципиально новой культуры с доминантой чужеродных, часто откровенно примитивных ценностей» (Казинян А. Открытие первой республики // Голос Армении.26 мая 2012, № 57 (20270) http://www.golosarmenii.am/ru/20270/home/19146/).

^[41] См.: http://www.lragir.am/russrc/comments22470.html. Отъезд (а по сути, изгнание из города) бывшей владелицы кафе «Парижский кофе» на ул. Абовяна – знаковый акт рассеяния ереванского духа. Завезенная репатриантами из Франции кофейная традиция, конечно, никуда не денется. Но как же жаль исчезновения ее лучших проявлений!

^[42] Саакян Н. Мировая гора // Ноев ковчег, Июнь (16-30) 2011, № 12 (171) // http://noev-kovcheg.ru/mag/2011-12/2656.html.

^[43] Херсонский Б. Нераздельно и неслиянно. О русско-еврейской поэзии // Интерпоэзия. 2012, №1 // http://magazines.russ.ru/interpoezia/2012/1/h11.html.

^[44] Quebec declaration on the preservation of the spirit of place. Adopted at Quebec, Canada, October 4th 2008 // http://www.international.icomos.org/quebec2008/quebec_declaration/pdf/GA16_Quebec_Declaration_Final_EN.pdf.

Перейти к первой части статьи >>>

Перейти ко второй части статьи >>>

Подробнее об авторе >>>