Я правильно помню, что вы с Верой познакомились, работая в ABD architects у Бориса Левянта?
А.Н. Да. Я вместе с Наташей и Данилой [Натальей Сидоровой и Даниилом Лоренцем, сейчас сооснователи DNKag, – прим. ред.] после института распределился в ABD. Там всё было классно, мне сразу поставили первый Macintosh, первый Archicad в компании и так далее. Но желание делать что-то свое перетянуло. Я проработал всего год, и в 1994 году мы с Верой ушли ради самостоятельной практики.
С чего вы начали самостоятельную работу?
А.Н. С интерьеров частных квартир. Но в общем-то брались за любую работу, лишь бы что-то делать самим. Вот Вера напоминает – были даже сначала заказы на оформление витрин в ГУМе, например.
Моя первая самостоятельная реализация, как ни странно, состоялась еще во время учебы – это был сервисный центр на Белорусском вокзале: зал около 300 м2, он нигде не публиковался, но был классным проектом. Просуществовал около 10 лет, потом на его месте оборудовали терминал Аэроэкспресса.
Какой была ваша мотивация ухода «в свободное плавание»?
А.Н. Прежде всего нам хотелось принимать самостоятельные творческие решения. И быстро их реализовывать. Именно оно было решающим в тот момент. В ABD все было супер, хороший коллектив и интересные объекты, но – чуть-чуть не так, как нам бы хотелось. Ведь чем масштабнее архитектура, тем больше она становится коллективным продуктом. Поскольку у меня к тому времени уже была одна реализованная работа, я уже почувствовал вкус самостоятельности.
Но как-то вы все же думали об институционализации, планировали?
А.Н. Вообще об этом не думали. Не было речи об офисе, о том, чтобы посадить где-то сотрудников, тем более о первоначальных инвестициях. Просто начали работать частным образом. Когда стали понимать, что нас двоих уже не хватает, – то стали привлекать новых сотрудников. Первым сотрудником у нас, к примеру, был Ярослав Ковальчук. Он тогда делал нам визуализации в 3ds Max и прочее, и о работе с ним у нас остались очень хорошие воспоминания. И потихонечку пошло-поехало.
А как шел дальнейший рост? Как по нотам, от меньшего к большему, или скачкообразно?
А.Н. Мы развивались поступательно. Сначала интерьеры простых квартир, потом сложных, с перепланировками, где надо было убирать конструктивные элементы, – мы часто предлагали радикальные пространственные решения. По большому счету наша архитектура началась с квартиры на Новом Арбате, 250 м2, она была двухуровневая, но имела существенный недостаток – на 100 метров площади там было одно окошко. Мы убрали около 30 м2 перекрытий, несущую стену, и получилось потрясающее пространство с лестницей около 11 метров длиной. Ее краном в окно подавали, перекрывали улицу, снимали провода – было не скучно! Мы не боялись применять «сложные» решения ради достижения необходимого результата.
Вера Бутко: А в 2003 году коническое остекление для квартиры в «Алых парусах» подавали вертолетом.
А.Н. Потом заказчик, которому мы сделали квартиру, заказал нам офисное пространство.
У нас не-декораторский подход к интерьерам, мы всегда стремились создать качественно другой пространственный эффект, трансформировать стандартную структуру последовательных помещений в классическое «свободное пространство» по концепции Миса. Хотели сделать что-то нестандартное, применяя и опробывая сложные узлы, сопряжения. Так что любое наше вмешательство обычно заканчивалось серьезной реконструкцией. Сделанный в 1997-1998 годах интерьер офиса компании «Москол» попал на обложку журнала «Проект Россия». Он был первым лофтовым пространством в Москве: с кирпичными стенами, двусветным витражом и «парящей» бетонной лестницей.
В.Б. Еще надо понимать, что это было время классических и сине-желтых интерьеров с многоуровневыми потолками. На таком фоне наши пространства особенно отличались.
А.Н. Да, это также было время колоссального дефицита информации и ограниченных возможностей. Тогда любой каталог западной компании-производителя, если его удавалось достать, сам по себе казался диким прорывом. Была нехватка материалов, комплектации, оборудования. Мы ездили на итальянские выставки, все смотрели, делали для наших проектов много custom made объектов: мебель, встроенные элементы, какие-то огромные стекла, которых нигде в тот момент не было. Все это для нас было очень интересно!
Мы всегда рассматривали интерьеры как архитектуру и старались дистанцироваться от декораторов. Просто у нас был свой, архитектурный, подход. Как-то нас пригласили сделать стенд – авторское высказывание на тему интерьера на «Неделе декора» в Москве – мы назвали его «НЕТ декору!» и показали, как интерьерное пространство может решаться сугубо архитектурными методами.
Каждая наша работа тогда была маленьким экспериментом. Если нам удавалось его реализовать в маленьком масштабе, мы понимали, что можем сделать что-то подобное и в масштабе побольше. Нас вдохновляло в архитектуре само пространство и его пластика, тогда мы были живо увлечены всякими актуальными течениями, и прежде всего мэтрами деконструкции.
Захой, Гери?
А.Н. Захой, Гери, Приксом, Мейном… Всеми, кто работал с динамичными и артикулированными пространственными решениями.
Мы действительно были смелыми. Кое-что из наших решений того времени я бы сегодня, пожалуй, и не взялся повторить. И заказчики в то время были еще неиспуганные, в основном наши ровесники, мы вместе с ними много экспериментировали.
С годами пришла осторожность?
А.Н. Сейчас мысль уже работает в другом масштабе. И заказчики что-то стали поскромнее, спокойнее, в основном они стали корпоративными, и как-то все усреднилось. Прорывных проектов с точки зрения архитектурных инноваций сейчас я, честно скажу, не вижу. Средний уровень качества безусловно растет, но это немного другое. Причем это, наверное, общемировая тенденция. Гери успел сделать Бильбао и еще что-то, но все это единичные вещи. Тренд пошел в другую сторону, в урбанизм, экологию и прочее. Это нормально, но вот радикально-экспериментальных проектов – не скажу, что стало больше. Тогда-то ведь был прорыв, да и все были голодные, легко воспринимались радикальные идеи.
Как вы повышали квалификацию? Вы постепенно росли в масштабе проектов?
А.Н. Много дала работа с интерьерами, сопряженная с реконструкциями: там мы научились работать и с конструктивом, и с инженеркой. Важным в психологическом отношении скачком был первый коттедж – дом в Серебряном бору, это был переход от интерьеров к архитектуре и объемному проектированию. Там был готовый югославский кирпичный дом с эркерами, джакузи и золотыми светильниками. Заказчики хотели пристроить террасу и маленький домик для охраны на въезде. Мы спросили – можем ли что-то другое предложить? Нам говорят – предлагайте как альтернативу, если хотите! В итоге пристройка терраски вылилась в глобальную реконструкцию. Мы переделали практически все, существующий дом полностью перестроили и увеличили по площади в два раза. Получили диплом на Золотом сечении, помнится. Это был проект 2000 года, реализован в 2004.
Другой пример – галерея RuArts 2004 года, с бетонными параллелепипедами лестниц. Мы тогда в только что построенном доме бюро «Остоженка» убрали несущую стену, сделали новые фундаменты и объединили два таунхауса в единое выставочное пространство. В процессе строительства дом выглядел как после попадания бомбы: огромная дыра, причем в только что построенном здании. Мы принесли Александру Андреевичу [Скокану] наш проект, он посмотрел, ужаснулся и говорит: фасады меня устраивают, а внутрь я даже смотреть не хочу, разбирайтесь сами! В результате пространство получилось отлвидишьичное! Кстати! Обоим этим заказчикам мы после почти пятнадцатилетней паузы делаем сейчас другие проекты.
Другим скачком или своеобразной чертой для нас стало посещение венецианской биеннале 2000 года. Казалось, что из российских архитекторов там и были-то только мы вдвоем, все павильоны были пустые… В тот год Илья Уткин и Михаил Филиппов выставлялись в российском павильоне. Это сейчас биеннале – место массового паломничества, а тогда даже не все профессионалы интересовались этим мероприятием. После этой биеннале мы усилили уклон в сторону более органичных и пластичных форм.
Все эти процессы происходили скорее параллельно и органично друг друга дополняли. Самое важное, я считаю – это собственное видение и довольные клиенты. Один довольный заказчик приводил еще двух. Постепенно интерьерные пространства стали увеличиваться в масштабах. Но даже когда появились коттеджи, дома, все равно это были частные заказы. Сложно было выйти в город. Рынок не был свободным, прямо скажем, всего несколько компаний на нем вольготно себя чувствовали, и еще были сильны старые проектные институты.
И однако при главном архитекторе Александре Кузьмине вы уже успели поработать в городе? Как это началось?
В.Б. Мы очень хотели строить в городе, брались за всякие мелкие заказы, какие-то ларьки проектировали для ГИСов [Государственной информационной службы, – прим. ред.], торговые павильоны, просто чтобы что-то делать и учиться. Но перелом случился неожиданный, хотя по-своему логичный и обоснованный.
А.Н. Однажды позвонил молодой человек, сказал, что он наш давний поклонник, но пока не может себе позволить заказать у нас собственную квартиру или дом. Он был новым главой Департамента перспективного развития компании «Донстрой». Потом, через много лет, мы сделали ему и квартиру, и дом. Но в тот момент он заказывал нам то, что сейчас называется проработкой градпотенциала. В результате за два с половиной года мы сделали около сотни форпроектов. Задача ставилась так: заказчики присылали площадку, мы рассчитывали, сколько там можно поместить и как: прилетает факс или е-мэйл, в нем задача, через 3-4 дня мы встречаемся с Максимом Блажко лично (он, к слову, наш ровесник). Поработав так некоторое время, мы стали понимать, как мыслят девелоперы, какие у них критерии, как строится форма в городе вообще и какие интересы у самого города. Мы получили бесценный опыт решения градостроительных и архитектурных задач в городе и работы с реальным девелопером!
В.Б. Но как только доходило до следующих стадий проектирования, проекты передавали другим архитекторам. И мы поняли, что надо учиться разрабатывать комплексно стадию Проект, со всеми разделами, учиться проходить экспертизу. В какой-то момент Максим Евгеньевич сказал: у вас «пионерская» архитектура, вот, проектируйте школы. И в конце концов не испугался и дал нам построить интернат в Кожухово. Для нас это был очень интересный проект, и, с нашей точки зрения, он еще в те годы заложил основные принципы проектирования современных образовательных пространств, актуальные и сегодня.
А.Н.
Мы его сделали, и тогда тоже получили все призы. Потом «Донстрой» заказал нам детский сад. Потом постепенно начали наращивать масштаб, появились еще какие-то небольшие дома в городе, с другими заказчиками, которые мы аккуратно делали.
В.Б. Школы мы до сих пор очень любим проектировать. Без ложной скромности скажу, наш опыт проектирования школ с нестандартными подходами самый большой в России, а может быть, уже и на постсоветском пространстве. Мы даже сейчас сделали внутри компании небольшое направление под рабочим названием Atrium education, сделали небольшой research по нашему опыту. В данный момент у нас в работе пять проектов школ, две из них в Казахстане.
Сейчас более чем актуальны крупные жилые комплексы, очень большие. Вы тоже работаете в этой области. Какой большой комплекс был для вас первым?
В.Б. Из крупных реализованных первым был ЖК «Символ» – и это очень удачно для нас, он получился заметным, обращает на себя внимание, многие заказчики нас знают уже потому, что мы построили «Символ».
Как вы получили этот проект?
В.Б. Нас пригласил на переговоры менеджемент «нового» «Донстроя», где тогда произошли существенные структурные изменения и где к тому моменту мы потеряли все личные контакты. Они нас нашли сами по анализу архитектурных портфолио. Предметом встречи было участие в проекте первой очереди жилого комплекса на территории завода «Серп и Молот», уже после того, как прошел конкурс, на котором выбрали градконцепцию LDA, которую дорабатывала UHA. Стилистически это был очень близкий нам по духу проект. В этот момент на стадии строительства была наша гостиница Sheraton в Краснодаре.
Она оказалась релевантна новой проектной задаче до такой степени, что проект нам поручили полностью без сопровождения англичан, чему мы были очень рады, поскольку достаточно подустали от той истории с Филиппом Старком на Баркли Парке [бюро Филиппа Старка проектировало интерьеры мест общего пользования в ЖК Баркли (проект АТРИУМа), но в какой-то момент его имя в рекламе осталось единственным среди авторов проекта; впоследствии недоразумение было исправлено, – прим. ред.].
Хорошо, а конкурсы? В них вы начали участвовать когда все, то есть с приходом нового главного архитектора Сергея Кузнецова?
В.Б. Отнюдь, конкурсы были всегда – заказные девелоперские конкурсы. Нашим первым таким конкурсом в городе был Баркли Парк, мы его выиграли в 2006 году и получили заказ, в 2007 начали проектировать, построили дом к 2013. Сравнительно небольшой, где-то 45 000 м2, он как раз соответствовал тогдашнему масштабу нашего бюро.
Здание КВН на месте кинотеатра «Гавана» – тоже был полузакрытый конкурс, там мы тоже выиграли и реализовали проект.
С приходом Сергея Кузнецова конкурсы на знаковые городские объекты стали широко публичными и стали официальной практикой, что является его безусловной заслугой, а появление профессиональных операторов, таких, например, как КБ «Стрелка» и Агенство «Центр», вывели эту деятельность на очень высокий профессиональный уровень.
Нередко, однако, архитекторы жалуются на сложность работы с конкурсами – фактически, это работа в убыток… Что вы думаете о конкурсах в качестве инструмента продвижения, об утратах и приобретениях? Надо ли в них участвовать?
В.Б. Однозначно надо!
А.Н. И да, чтобы делать конкурс, нужно уже иметь работу и возможность эти конкурсы оплачивать. Тут замкнутый круг: чтобы иметь конкурсы, нужно иметь работу, тогда ты можешь выиграть в конкурсе, который принесет тебе новую работу.
В.Б. Это же следующий шаг – ты имеешь какую-то мелкую работу, которая как-то позволяет держаться на плаву. При этом делаешь конкурсы уже на что-то более существенное, двигаешься дальше вперед. Даже если ты не выиграл, то в любом случае ты практикуешься для перехода к другому масштабу или задаче. Все падает в копилку, в портфолио. Плюс, даже если ты и не выиграл, но ты сделал качественную работу, тебя заметили.
Из недавнего – пару лет назад я случайно увидела на Архи.ру анонс конкурса для города Туркестана в Казахстане, мы выкроили время и сделали четыре варианта, один победил в главной номинации, Центр Назарбаева, он сейчас почти построен, увы, не вполне точно по проекту… Но главное не это: конкурс организовывал крупный казахский девелопер, который нами заинтересовался. Мы показали себя, о нас узнали, и теперь у нас казахских проектов почти столько же, сколько российских. Это в основном не жилые комплексы, а градостроительные и общественные здания, и это нам особенно нравится!
И мы сейчас, если считать не по объему метров, а по количеству проектов, уже почти «работаем на Казахстан». Строим две частные школы, сделали проекты баскетбольной арены со школой баскетбола, стратегию развития вокзалов в Алматы и многие другие.
Часто ли вы участвуете в больших международных конкурсах, таких, как «Парк Зарядье», где вы составили консорциум с MVRDV?
В.Б. Мы очень много сейчас участвуем в закрытых российских конкурсах, девелоперских, в том числе с международным участием. Сейчас, вот буквально недавно, сдали конкурс, где нашим конкурентом были, к примеру, UNStudio. Конкурсная практика у нас постоянна. В открытых конкурсах надо бы участвовать чаще, но руки не доходят, а надо бы. Вот один раз поучаствовали в открытом казахском конкурсе – и наша жизнь изменилась.
Некоторое время назад поучаствовали в якутском конкурсе на комплекс Олонхо, вложились, но не победили. Однако через несколько лет там же, в Якутске, выиграли в конкурсе на «Парк будущих поколений», который сейчас реализуется. Так что те, кто говорит, что все это трата времени и денег, – оно, конечно, так, но потом усилия окупаются, рано или поздно, я даже подозреваю, что скорее рано. Правда, надо уметь выигрывать!
Как сейчас устроена структура вашей компании, численность которой уже больше 100 человек?
А.Н. В процессе развития мы, конечно, вынуждены были организационно переструктурироваться. Сегодня у нас есть менеджмент, который решает вопросы общего управления и функционирования компании, креативный отдел – Пётр Алимов, на сегодняшний день он наш младший партнер и руководитель этого отдела. Этот отдел курирует проекты на всех стадиях и контролирует все вопросы, связанные с архитектурной формой: к ним могут подойти на рабочке, могут подойти на П, а также, конечно, они вместе с другими архитекторами делают концепции и конкурсы. У нас есть свой небольшой конструкторский отдел, 15 человек, ГИПы, ГАПы, BIM отдел. Есть сотрудники, которые курируют все проекты по градостроительным вопросам, цифровым методам проектирования. Есть генпланисты, они тоже уже структурировались в отдельное подразделение. Большая часть наших сотрудников имеют архитектурное образование, хорошо владеют Ревитом и достаточно универсальны – то есть, если они на чем-то специализируются, это не значит, что они не могут делать ничего другого. Все это дает коллективу достаточно большую гибкость.
При такой сложной структуре и объеме заказов – возвращаетесь ли вы к «малому» жанру, чтобы поразмяться или по просьбе важного заказчика?
А.Н. Если сейчас кто-то скажет: «Хочу сделать у себя в квартире шедевр мировой архитектуры», – возьмемся, и на этот случай у нас, кстати, есть идеи. Если придут и попросят просто «квартиру в современном стиле» – нет, нам это уже неинтересно.
Можно сказать, что таким заказам вы уделяете больше своего личного внимания, как эксклюзивным?
А.Н. У нас были достаточно эксклюзивные проекты и контракты, где было прямо прописано, что каждую субботу, на протяжении всего периода работы над проектом (а это могло быть и несколько лет), мы обязаны быть на совещании с заказчиком, общение только личное, никаких заместителей – но это старые истории, сейчас такого нет. Я бы не сказал, что мы уделяем чему-то больше времени. Мы с Верой во всех проектах участвуем лично и целыми днями сидим с рабочими группами, вместе с проектными командами проектируем, обсуждаем и принимаем решения.
Сталкивались ли вы с риском поглощения локальной задачей: если человек работает с коттеджами, он «тонет» в этом, и потом ему трудно выпрыгнуть, вы такое чувствовали?
А.Н. Мы так «выпрыгивали» из интерьеров, потом из частного заказа в целом выходили в город, потом переходили в градостроительство. Такая проблема есть, достаточно сложно переходить из одной типологии в другую, но это процесс поступательный. Здесь все зависит от того, насколько ты хочешь сделать следующий шаг и насколько ты к этому готов.
В.Б. Многое зависит от человека. Многие наши коллеги любят работать с частным заказчиком и осознанно не хотят выходить в город. Не потому что это их как-то затянуло, а просто нравится человеку, хорошо получается. Не то чтобы он этот масштаб не может перерасти. Кто-то не хочет идти в большие проекты, предпочитая заниматься задачами, которые интересны лично ему, а городские проекты требуют других ресурсов и других специфических навыков.
А вы с самого начала знали, что вы пойдете до конца, постараетесь опробовать все возможности?
А.Н. Как я говорил вначале, мы просто всегда работали с пространством, делали архитектуру. Для нас не было разницы – дизайнерский объект, интерьер, здание или город. Мы всегда хотели делать архитектуру во всех ее проявлениях, хотя о городах, честно говоря, мы еще в те годы не думали!
В.Б. На самом деле мы и сейчас не свернули тему интерьеров. У нас до сих пор работают в этом жанре две мои однокурсницы, которые были нашими первыми сотрудниками и делали первые интерьеры. Мы стараемся во всех своих крупных проектах делать интерьеры сами, даже в жилых домах, а школы так и попросту в значительной степени состоят из работы с внутренним пространством.
А.Н. Недавно сделали отдельный интерьер, что в принципе нам сейчас не свойственно. Нас пригласили сделать креативный офис, и мы сделали. Пожалуй, это единственный наш отдельный интерьер за последние 5 лет, и недавно он получил Best Office Awards. Так что накопленные за десятилетия компетенции, в том числе и опыт Яндекса, остались, не утрачены.
В.Б. С другой стороны, мы начали делать парки – это новая компетенция. Впервые мы сделали ландшафтный дизайн для Баркли. Важным этапом был конкурс на парк «Зарядье», там мы освоились с типологией. Теперь – недавно завершили парк «Зеленая река» в ЖК «Символ», хотя раньше в таких масштабах озеленением не занимались – и опять же, сразу выиграли премию MUF за лучшее общественное городское пространство. Сейчас мы уже спроектировали следующие две части «Зеленой реки».
В реализованной части «Зеленой реки» нам особенно нравится построенный там мост на опорах-кашпо, под который «ныряет» бульвар и под которым размещено общественное пространство.
И вот на нас посыпались заказы на парки. Мы делаем парк в ЖК «Скандинавия», в нашей концепции развития технополиса «Алабушево» в Зеленограде посередине – большой парк. Делаем ландшафты во всех наших жилых комплексах, в школах тоже всегда работаем с большой дворовой территорией, с площадками, стадионами... Теперь у нас есть ландшафтники, они загружены работой, пополняем для них профессиональную библиотеку, отправляем регулярно на повышение квалификации… Все надо делать профессионально.
Есть ли у вас сейчас идеи роста, какой-то план на будущее, к примеру освоение типологии, может быть, общественных зданий, музеев?
В.Б. Сказать честно – планов много и, к сожалению, мы все параллельно развивать не успеваем. Но так, чтобы мы решили для себя – вот, теперь музеи – и начинаем в эту сторону интенсивно грести, – конечно, нельзя. Все новые типологии появляются сами. Мы сейчас сделали технополис «Алабушево» – это новые типологии, лабораторные корпуса, промышленные объекты на территории 160 га. В Казахстане мы делали музеи, вокзал, баскетбольную арену. В Калининграде выиграли конкурс на Теннисную академию. Сделали набережную с пляжем в Мрии, рекреационный комплекс на 600 га в Тбилиси, сейчас делаем предложение на аналогичный кластер в Казахстане. Даже концепцию аэропорта уже делали.
Мы не решали этого и не планировали. Мы не собирались проектировать туристический кластер в Грузии. Он сам возник, кстати тоже из конкурса. И тут нам в Казахстане сказали – у нас тоже есть такая задача, давайте, делайте!
Итак, получается ваш совет молодому амбициозному архитектору звучит примерно так: одно цепляется за другое, работай хорошо, и все получится.
В.Б. И за все берись, и ничего не бойся! За все берись, и если будешь с полной отдачей работать, и ещё последовательно проводить свою собственную линию в архитектуре, то рано или поздно тебя заметят, и появятся новые возможности! Это к тому, что если ты себя хорошо проявил, то все рано или поздно к тебе вернется.
А.Н. Под лежачий камень вода не течет. Любая твоя работа должна приводить тебе еще 2-3 новых клиента, поэтому ты должен ее делать просто классно. Ты сам и твои заказчики должны оставаться довольны, и если так, то дальше все пойдет! А границы люди всегда устанавливают себе сами.