Архитектор:
Мастерская:
Виталий Лутц:
Добрый день, мы продолжаем серию интервью Генплан. Диалоги. Сегодня наш гость – замечательный московский архитектор Тимур Башкаев. И проведу с ним беседу я – Виталий Лутц – начальник Управления перспективных проектов Института Генплана Москвы.
Для начала, Тимур, хотелось бы поговорить о том, как ты видишь сегодня взаимодействие со своей позиции с учетом своей практики и опыта, взаимодействие архитектора и градостроителя, архитектора и планировщика. Мне это очень интересно самому, я и архитектор, который сейчас работает в Институте Генплана. Как ты видишь, что здесь происходит сейчас?
Тимур Башкаев:
Для меня это одна из главных и ведущих тем, потому что я строительство вижу именно на стыке градостроительства и объемного проектирования, и из-за того, что я традиционно очень много лет активно контактировал, общался со специалистами НИиПИ Генплана города Москвы, для меня этот стык видится очень-очень важным. Я считаю, что очень сложно проектировать городские объекты, не представляя проблем и развития города в целом. Там очень много специфической информации, которой владеют специалисты Института Генплана Москвы. И, мне кажется, этот стык очень важен, и вообще надо развивать взаимодействие градостроителей и практикующих архитекторов.
В.Л.: То есть привлекать практикующих архитекторов на ранних стадиях, в том числе на этапе подготовки по планировке территории, чтобы уже сформированные границы объектов, показатели параметров учитывали те наработки и то видение архитекторов-объемщиков касательно сложных объектов, которые могут создать именно они.
Т.Б.: Да, это один из возможных путей решения проблемы, когда градостроители для своих задач градостроительных широко привлекают практикующих архитекторов. Таким образом ваши знания, ваша идеология проникают в более широкие архитектурные сферы. Это очень-очень важно. Также наоборот, архитекторы, когда делают свои задачи более локальные, они должны и могут привлекать градостроителей более широкого профиля, чтобы увидеть еще одно измерение своей задачи. Казалось бы, локальной архитектурной проблемы, но почти все они связаны с городом так или иначе.
В.Л.: Давай пример приведем, мне кажется, он как минимум интересный. Программа реновации – и социально значимый, и политически значимый, но и профессионально, и технологически даже значимый пример. Даже одно то, что документация по планировке территории ведется в 500 масштабе – это уже совсем другой масштаб освоения мыслью территорий – и с привлечением архитекторов-специалистов объемного проектирования при создании планировочных структур.
Т.Б.: Прекрасный пример взаимодействия, и он происходит даже не на одном, на нескольких уровнях. Попытаемся все их обрисовать. Первый для меня уровень –градостроительный общий. Программа реновации – это глобальная городская задача, грандиозная, которая своей целью имеет ускоренное развитие города, эффективное развитие города. Главная задача реновации, на мой взгляд, такова: в Москве, уникальном городе, в срединной чуть периферийной зоне сформировались большие территории, неэффективно с малой плотностью застроенные пятиэтажками. И вопрос не только в инженерии, плохой или некомфортной, а в том что город не может позволить себе такое неэффективное использование территорий. И город Москва обязан менять это, делать эти районы более современными, более высокоплотными и более эффективными. Для меня это вопрос глобального развития города Москвы. Это именно градостроительный подход, может быть, даже пространственного развития города. Это первый слой.
Второй слой – наоборот, посмотрим со стороны архитектора. Мы прекрасно понимаем, что архитекторы не только правильно рисуют планировочки, это люди, которые глобально наперед могут понять, что будет людям нравиться в будущем. Эта вещь очень сложно поддается какому-то объективному вычислению, она не вычисляется, нет никаких норм, просто качество архитектора. Поэтому привлечение архитекторов на ранних градостроительных стадиях – это очень правильно, потому что есть надежда, есть возможность, что будут заложены удивительные прогнозные образы, которые в итоге сделают эти районы, эту среду, любимой людьми, она будет нравиться. Такое слово – «нравится».
В.Л.: Привлекательная.
Т.Б.: Привлекательная. Этого бояться совершенно не надо, чтобы наши дома, произведения нравились людям. Этот слой, что на ранних градостроительных этапах привлекает людей, которые обучены, умеют это делать. Это очень-очень хорошо.
В.Л.: Хотя бы ошибок не будет в инсоляции. Эти вещи тоже важны.
Т.Б.: Конечно, от ошибок никто не застрахован.
В.Л.: Тем не менее, будут более устойчивы потом, на следующих этапах. Кстати, как тебе работалось в таком формате, когда в документе по проекту планировки реновации уже регламентированы были высоты не больших, не кварталов, а подзон, участков. Ты участвовал в этой работе, ты моделируешь, ты, когда встаешь на другую сторону баррикад, – если бы ты был клиентом этого документа уже как архитектор, – как ты думаешь, это больше бы тебя сдерживало или давало свободу?
Т.Б.: Тут вопрос сложный. Правильно ты говоришь, я участвовал и в первом этапе, когда, совместно Генпланом и архитекторами, формировались проекты планировки, эти правила, законы формирования именно этого района. С другой стороны, сейчас на стадии конкурса мы брали эти разработки и оформляли. Все равно есть какие-то проблемы, потому что когда ты делаешь на одной стадии, ты не всегда можешь глубоко заглянуть в другую стадию. Проблемы есть и будут возникать. Конечно, может быть, надо будет разрешить какой-то люфт небольшой, когда тонкая настройка идет, 1-2 этажа, может быть можно будет менять. Но, в целом, на первом этапе была очень серьезная работа, и градостроительная, и объемно-планировочная, макетная, визуализация. И много было времени отпущено. Я считаю, что это был хороший результат. По Нижегородской мы спокойно, метр в метр, этаж в этаж выдержали то, что мы заложили на первом этапе.
В.Л.: По своим следам вы прошли нормально.
Т.Б.: Да, все нормально. Хотя были тоже проблемы. По Нижегородской я очень доволен, что все идеи, которые мы заложили на первом этапе, мы спокойно довели на втором.
В.Л.: Тимур, ты сказал образы. Давай немножко об образах, о конкурсе «Облик реновации». Ты же и здесь принимаешь участие. Что думаешь об облике реновации?
Т.Б.: Очень здорово, что эта задача была поставлена на таком идеологическом уровне. Люди системно задумались над такими глобальными задачами. Не одного домка образ, не квартальчика, а вообще глобально районов и даже Москвы. У нас было несколько районов реновации, поэтому мы реально охватывали глобально проблему. И главный вывод наш такой, что мы поняли, что не надо пытаться какую-то одну идеологию, одну программу реализовывать на всех участках. Их существует много, несколько. И Москва чем удивительна – она позволяет реализовывать различные подходы, даже глобальные подходы, не стилистические, а именно глобальные подходы. Например, мы знаем, что среда может формироваться мозаично или может быть «прошивающий» стиль. Это совершенно разные подходы абсолютно. И мы поняли, что в Москве не надо выбирать один, надо искать в каждом районе свой код, точно там можно найти его, и искать то, что подходит для этого района. Где-то надо морфотипы выделять –более уникальные объекты, где-то надо «прошивающие».
В.Л.: Удалось «прошивающие» вам применить? Такой получается фирменный стиль района.
Т.Б.: Да, я сделал на Тимирязевской, там подходит.
В.Л.: Очень дробные, их захотелось объединить.
Т.Б.: Абсолютно правильно ты говоришь. В каждом районе своя ситуация. Где-то большие фрагменты, где-то маленькие. Тимирязевская так устроена, что они расставлены редко и они высотные. Если ты там сделаешь какой-то единый стиль, это не будет скучно, потому что они редко, но издалека или ввысь. Я считаю, главный итог реновации Москвы – что Москва позволяет реализовывать различные подходы, глобальные подходы к формированию среды.
В.Л.: Поделюсь сейчас своим персональным видением по поводу программы реновации. Мне кажется, есть еще неочевидный такой бонус во всем этом процессе трансформации районов реновации – появляется инфраструктура пешехода и каркас публичных пространств – то, чего в спальных районах советских в принципе не существовало, такой задачи не существовало. Это были такие достаточно аморфные с точки зрения каркаса внутренние образования.
Т.Б.: У меня это один из уроков, хотя я уже не молодой, но, общаясь по реновации, для меня это стало уроком, что это очень-очень важно, что пространственная структура внутренняя, которая так неуловима вроде бы, но она зримо существует и она очень важна. Особенно при разделении, когда сейчас стали появляться закрытые частые приватные дворовые пространства, особенно важно правильно спроектировать структуру публичных общественных пространств, чтобы каркас был связанным, понятным, значимым. Именно благодаря Генплану мы закладывали это во все планировки, пытались это реализовать. Мне очень хочется, чтобы это пошло дальше. Я преподаю, и вот я сейчас оценивал чужие проекты МАРХИшные, и вижу, что многие студенты вообще этого не понимают. У них есть дома, они из домов собирают какие-то красивые композиции, а необходимо понимание, что внутри находится важный каркас, который незрим, но он есть, его надо проектировать как структуру, как объект.
В.Л.: Может быть, даже сделать зримым.
Т.Б.: Для меня это огромная ценность, я рад, что я это понял и приобщился. И надо дальше по архитектуре продвигать.
В.Л.: Мы в свое время сделали такую аналитику для Москомархитектуры, посчитали долю публичных этих пространств в жилых кварталах, например, современной северной Европы: что нам нравится как ориентиры жилой среды. Там до 50% – доля этих общественных пространств жилых районов. И это, кстати, оборотная сторона плотности. Если плотность сбалансирована хорошим развитым каркасом публичных пространств, то все достаточно жизненно.
Т.Б.: Я бы даже заострил, ты смягчаешь. Я бы заострил: ради формирования высококачественных публичных пространств и стоит локально повышать плотность. Мы стесняемся это говорить, но плотность и нужна только ради того, чтобы где-то создавать высококачественные городские пространства. Либо Централ-парк, районный парк... А если нам не дают делать плотность, получается, мы не можем создать нормальные вмещающие пространства.
В.Л.: На ЗИЛе у нас такой был опыт, когда мы ТЭПы с Юрием Григоряном «счистили» и сделали парк. Да, плотность стала такая, но появилось зеленое сердце у этого района – Тюфелева роща. Этот тот самый прием.
Тимур, немножко еще к «Облику реновации». Мне любопытно как человеку, который участвовал в создании технического задания на этот конкурс, мы там вшили такие, как нам кажется, возможно, непростые для реализации, может быть, даже для прочтения, критерии. Мы там 4 критерия заложили, которым, на наш взгляд, должно было бы ответить это конкурсное предложение. Это сомасштабность человеку средовая, соответствие градостроительному контексту, это многообразие и это работа на локальную идентичность, на узнаваемость района, территории.
Т.Б.: Разнообразие, локальная идентичность – мы уже ответили, она включается в те программы. Конечно, должно быть и разнообразие, и локальная идентичность. Сомасштабность человеку. Очень я потратил много времени на изучение этого вопроса со студентами и сам. Сложная категория, спорная и сложная – сомасштабность. Здесь есть разные мнения, и она не так очевидна, как это кажется. Для меня это включается в формат разнообразия. Какие-то фрагменты могут быть сомасштабны, какой-то локальный – и не быть сомасштабным, если это нужно для разнообразия.
В.Л.: Чуть-чуть про сомасштабность. Работа с ярусами или политика по отношению к детализации.
Т.Б.: В условиях растущей этажности застройки возникает уже проблематика уровней масштабов. Понятно, что весь большой дом не может подчиняться одной метрике масштабной. И совершенно правильно появляется идея, идеология ярусной масштабности, изменение некоего строя, исходя из ярусов. Считаю это за один из очень важных приемов. Он активно используется в разных проектах. Мы с вами понимаем – реновация, дом не может быть супердорогим, сложно отделанным от начала до конца, это просто нереально. Поэтому надо выбирать зоны, где прикладывать усилия по деталировке, по материалу.
В.Л.: Последний у нас был – соответствие градостроительному контексту. Мне кажется, это очень важная категория, иногда архитекторами недооценивается.
Т.Б.: Я согласен полностью, потому что реновация именно характерна тем, что мы не сносим 100%, при реновации от 50 до 70% среды остается. Контекст там остается, и дома старые, и инфраструктурные объекты, и природные зоны. То есть контекст там очень мощный. Именно в нашей реновации без учета контекста и твоей программы: как ты работаешь – на контрапункте, на рифмовании, на копировании, на стилизации, на мягком развитии, много сценариев. Но, так или иначе, это надо брать, работать и показывать, как ты к нему относишься.
В.Л.: Хотя бы его надо сначала исследовать.
Т.Б.: Однозначно абсолютно. Невозможно выработать отношение, если ты его не понимаешь, не видишь, не изучил временные, цветовые, колористические, масштабные и прочие характеристики.
В.Л.: Поэтому мы туда вложили и схему исследования каркаса публичных пространств.
Т.Б.: Когда конкурс начинался, не меньше месяца у нас ушло именно на комплексное исследование этого места – образных, объемных и пространственных, топонимическых составляющих. Дальше уже потом от этого отталкивались.
В.Л.: Тимур, чуть-чуть от реновации хочется воспарить и в будущее посмотреть, тем более, что сейчас у нас идет Форсайт Москва-2050, в котором ты тоже принимал участие. Интересно всем посмотреть, всех это возбуждает, вдохновляет, вызывает какой-то отклик. Что там в будущем, как будет развиваться город, что из себя будет человек представлять в будущем, каков будет его образ жизни и естественно материальная среда, архитектура, город. Мысли твои по этому поводу.
Т.Б.: Тема созвучна очень с моим размышлением. Видимо, такое время, не только в Генплане, в разных точках, эта проблематика будущего начинает снова и снова активизироваться. Видимо, все понимают, что сейчас такой момент, когда надо учитывать будущее обязательно. Это связано с тем, что Москве предстоит догоняющий рывок в развитии, реновация – это один из шагов. Первый шаг – транспортный – уже сделан, очень мощный, без которого было невозможно. Дальше есть еще целый ряд того, что Москва должна сделать. А никакое развитие невозможно без формирования позитивного образа будущего. И очень здорово, что разные организации, в том числе и НИиПИ Генплана, пытаются сформировать этот образ будущего. Мы тоже этим занимаемся, и на будущей Арх Москве мы как архитекторы года будем формировать свой стенд. Мы отказались делать ретроспективу своих работ, решили показать свое видение будущего, пространство будущего страны, города и людей, которые в ней живут. Я считаю, что это очень правильно и необходимо. Здесь две опасности. Когда думаешь о будущем, есть просто экстраполяция тенденций, которые есть сейчас. Это несложно, легко, кстати, они во многом так и будут делать. А второй – наоборот, броситься в утопическое будущее, футуристическое, они не смотрят на реализуемость, на эффективность, это просто мечты. Такой тоже нужен взгляд, но мне бы хотелось, чтобы бы некая комбинация этих двух подходов, чтобы наши мечты о будущем опирались на реалии, на те тенденции, которые мы уже знаем, какие законы существуют. И найти этот образ будущего, который имеет шанс на реализацию. Но при этом для меня важно не просто попасть в этот образ будущего, который и без тебя появится. Я очень четко чувствую, что есть некое будущее, которое абсолютно реально, но если не будет сообщников и не будет понимания в профессиональных элитах, то оно в этом виде может не наступить, только потому что его не понимают и не ощущают. И в этом я вижу задачу и НИиПИ Генплана, и свою – если мы видим какую-то возможность, надо ее показывать, пропагандировать, чтобы она реализовалась, чтобы люди стали именно ее реализовывать.
В.Л.: Приведи пример, приподними завесу.
Т.Б.: Очень постой пример. Мы знаем, что люди не любят плотность, в массе. Элиты, к сожалению, идут на поводу, поддакивают, этого стесняются и боятся. Из-за того, что масса людей не понимает, что образ будущего связан с развитием, оно немыслимо без локального уплотнения города по законам, не будет эффективного развития. Если мы с вами покажем людям, что качество жизни их детей, их внуков напрямую зависит от правильного развития города, куда входит в том числе и правильное распределение плотности, градиент плотности города, тогда и элиты поддержат эту историю. И будут делать наш город правильно, и в итоге в этом городе будут гораздо эффективнее научно-технологические процессы, обмен информацией, связи. И мы сделаем рывок, который мы никак до сих пор по-хорошему сделать не можем. И одна из моих миссий, я считаю, – спорю, где только могу, пытаясь этот образ будущего донести, – чтобы люди не боялись ни этажности, ни правильной плотности, потому что без этого я не вижу правильного развития. Это один из примеров, а их там, этих примеров, очень-очень много.
В.Л.: Посткоронавирусное явление – удаленка, все понимают, какой-то фазовый сдвиг произошел, и обратно, наверное, в полном объеме все на рабочие места не вернутся. Есть компании, которые определили для себя – 20, 30, 40% сотрудников. Твое отношение – это устойчивый тренд, он сохранится?
Т.Б.: Я после реновации слово разнообразие применяю теперь везде, ко всем процессам. И совершенно четко, здесь можно брать даже узкоархитектурный мир, он тоже сам по себе очень и очень разнообразен. Есть бюро более коммерческие, которые настроены на более равномерный, плотный режим работы, более рутинный, где многие процессы можно оптимизировать, формализовать, оплачивать сдельно, там процент удаленки может быть большой, он и был. Есть бюро, больше рассчитанные на креативную работу, нестандартные решения – а они невозможны без работы в команде. Я считаю, им будет гораздо тяжелее какой-то процент переходить на удаленку. Мы первые несколько месяцев работали жестко на удаленке. У меня есть полный опыт работы на удаленке всего бюро. Комбинация была и сейчас почти все вышли. Я однозначно могу сказать, что для моего бюро, для меня общение и командное обсуждение – это огромная часть моей работы. Без такого общения я не только не мыслю свою жизнь – я считаю, что и все члены команды развиваются гораздо быстрее в таком плотном общении. Молодые быстрее постигают коды бюро, опытные развиваются быстрее, слушая молодых и более опытных. Я смотрю на молодых, мне интересно. Для меня это важнейшая часть моей работы. Я считаю, что останется большая часть бюро креативных не только в архитектуре, но и в других, которым будет сложно полностью переходить на удаленку.
В.Л.: То есть твой прогноз, что какая-то часть бюро, но большая, вероятнее всего...
Т.Б.: И многие связывают: сейчас будут хорошие средства связи, все можно будет на удаленке. К сожалению, люди недооценивают, что человек так устроен, человек – коллективное существо, социальное существо, ему важна не картинка, ему нужна реальная близость человека. Ее картинка не заменяет, потому что включаются социальные инструменты, которым миллионы лет. Мы конкурируем в социуме, завоевываем симпатии в социуме, и у нас миллионолетняя стимуляция работы мозга при социальном общении. И четко доказано, что идет ускорение работы мозга. Человек хочет понравиться или победить конкурента, или выделиться как-то, идет соревнование. Это резко ускоряет все процессы. Почему совместные командные штурмы очень эффективны – потому что каждый работает на других оборотах. Поэтому никакие супертелевизионные картинки не заменят этого многомиллионного опыта и стимуляции работы в командах, в социуме.
В.Л.: И потом человек тоже, даже если он это какое-то время недооценивает, ему важно менять среду жизни и важно выйти на работу.
Т.Б.: Для меня очень важно. Я когда ухожу, я сразу отключаюсь, переключаюсь. Когда нет переключения – довольно сложно. Но главное – это креатив.
В.Л.: А есть у тебя какие-то любимые строительные технологии? Что-то такое на уровне слабых сигналов ты сейчас видишь, что может повлиять на архитектуру?
Т.Б.: У меня есть два взгляда. Первый очень традиционный – это дерево, которое, мне кажется, скоро будет переживать ренессанс. По многим причинам, и по эмоциональным. Возврат к нему, но на новом технологическом уровне изготовления, защиты от огня и прочее. А второй – футуристический. Все равно мы ждем, ожидаем материалов будущего, которые сделают архитектуру и здания более эффективными. Мы ждем, наконец, материал, который будет прочным и теплоэффективным, удобным в работе. Ждем современные бетоны высокого качества. Ждем материалы искусственные типа композитов, их удешевления. Очень ждем, потому что это будет реально рывок. Бетон, какой-то строительный материал на стыке легкости, прочности и теплоэффективности, баланс, который пока не можем найти, какой-то синтетический композит.
В.Л.: Недавно разговаривал со специалистом как раз по композитным материалам, он мне удивительную вещь рассказал, что строители очень приглядываются к карбону и один из факторов, который заставляет их развернуться в его сторону, потому что он пропускает – мы же все на интернете – wifi, он не экранирует.
Т.Б.: Мы делали концепцию платформы будущего для РЖД, целиком всю сделанную на композитах. Сейчас уже композиты достигли такого уровня, что мы можем – от покрытия платформы до всех деталей: навес, деталей оборудования, стеновых материалов – все можем сделать из композитов с разными параметрами. У кровли и полового покрытия совершенно разные параметры. Современные покрытия позволяют это все сделать. Военно-космическая промышленность готова, говорит: дайте нам задание, мы вам сделаем любые композиты. Вопрос только цены технологии, пока это совершенно дорого. Но уже в эту сторону идут. И уникальную мы сделали станцию, которая вся из нового материала. Это круто, это реально будущее. Все сделано из одного материала, только с разными добавками, параметрами. Пока не реализовали, концепт есть.
В.Л.: Ты сказал сейчас про станцию, и я вспомнил про нашу совместную работу по дизайну объектов инфраструктуры. Это же тоже интересный тренд – архитектура, дизайн начинает осваивать новые предметные области.
Т.Б.: Это то место, куда просится централизация. Тяжеленные металлические конструкции, их заменять на композиты. Потрясающе.
В.Л.: Тут сама идея очень перспективная. Рассматривать объекты инфраструктуры, как объекты среды.
Т.Б.: Эта новая тенденция, я рад, что ее мэр поддержал. Когда мы переходим от объектов инфраструктуры как утилитарного объекта, технического к объекту, который формирует огромные фрагменты среды, начинаем их рассматривать как элементы дизайна, элементы, которые должны влиять на эмоциональный образ человека. Мы сейчас сделали ВДНХ и сделали Лось. И сейчас решается, примет ли город нашу новую сетчатую, переменной высоты оболочку, с переменной прозрачностью, переменным закрытием, с переменной высотой, с переменным сечением.
В.Л.: Это вопрос цены пока, но, мне кажется, масштабирование нивелирует цену.
Т.Б.: Очень хочу, чтобы год нашей совместной работы сначала с тобой, потом с инженерами, потом с технологами, потом со строителями завода, получил продолжение виде реализации. Уже стоят готовые образцы, остается только дать команду и это будет реализовано в масштабах города. Сейчас это решается.
В.Л.: Я верю, что это будущее. Что так и будет. Это отношение как к объектам дизайна, оно будет только развиваться. Мы сейчас видим запросы.
Т.Б.: Это здорово.
В.Л.: В завершение хочется такой философский ракурс, о красоте поговорить. С точки зрения архитектора. Чуть-чуть поясню, что кроется в моем вопросе. Мне кажется, что современные архитекторы пока что создают и очень увлечены, и здорово это у них получается, такие объекты-аттракционы, яркие, сверкающие, привлекательные, интересные, затейливые. Приведу образ такого шведского миллиардера, который едет в чистой опрятной одежде в автобусе, скромный. Эта скромность из области ответственного потребления. Это ждет – или это далекое, или никогда?
Т.Б.: Очень хороший вопрос, мы об этом очень много думали. Ответ начинается со слова разнообразие. Ни ты, ни я не можем всю архитектуру поставить в одну. Понятно, архитектура – это огромное количество жанров, огромное количество регистров. Есть фоновая, жилая застройка, какие-то рядовые объекты, они почти все в мире работают экономично, сдержанно, пристойно, неброско. А есть объекты, 10%, 5% – они уникальные, формируют какие-то важные места в городе. И у них другие задачи. У них задача – привлечь, активизировать людей. И к этим объектам совершенно другие законы. Там уже такая сдержанность, может быть, не всегда уместна. И там уже возможен аттракцион. Если брать философски, надо понимать, что это такой тренд глобальный мировой. Это же не просто начали делать такие объекты, а потому что запрос такой есть. Люди хотят разнообразия визуального, эмоционального. У них уже требование к среде – чтобы она давала новые ощущения. Потребности возрастают, и архитекторы, и заказчики отвечают на эти потребности, как могут. И, если есть возможности, формируют такие аттракторы, которые привлекают людей. Для меня это глобальный культурологический тренд. Его надо анализировать. Сколько он продлится, никто не знает, знают великие архитекторы, которые могут прозреть. Гери, Заха Хадид – люди, которые первыми поняли, что такие суперэмоциональные вещи будут востребованы, они попали в тренд. И мы видим, что этот тренд долгосрочный, десятки лет он длится.
В.Л.: А ты не видишь такого, что он затухает где-то в мире?
Т.Б.: Понятно, что все циклично, ничто не может длиться бесконечно. Как любой процесс, этот процесс трансформируется. Посмотрим. Понятно, что некое насыщение есть, но сказать, что закончилось – нет, нельзя. Мы смотрим, на объекты, которые открываются в Нью-Йорке, к примеру эта смотровая площадка, и другие. Пока я не вижу.
В.Л.: Соглашусь. В России еще уровень среды надо поднимать.
Т.Б.: Конечно. Я рад, что архитектура возвращает свое место таких аттракторов. Так было всегда. Все церкви, дворцы всегда были аттракторы уникальные, которыми гордились, которыми хотели похвастаться перед другой страной.
В.Л.: Это не твоя история – про скромность.
Т.Б.: Я очень люблю эмоции. Я считаю, надо уметь соответствовать жанру. В средовом жанре надо уметь работать в рамках спокойной фоновой истории. Если ты делаешь какую-то акцентную вещь, надо уметь работать акцентно и делать так, как требует жанр. Зарядье, например. Это место требует именно такого. И там создан уникальный пример этой эмоциональной архитектуры, которая, может быть, только ради эмоций сделана. Там никакой экономики нет, главная экономика – чтобы люди были довольны жизнью, радовались, понимали, что их город развивается, что они работают, а потом могут прийти отдохнуть в уникальное пространство. Эта задача больше, чем хорошо сделанный завод.
В.Л.: Спасибо, Тимур. Очень интересно поговорили.
Архитектор:
Мастерская:
14 Мая 2021
Похожие статьи
Технологии и материалы
ЦВЕТА ДЛЯ АРХИТЕКТУРЫ
Сейчас на главной
Суздаль: совместное предприятие интеллигенции и власти.
Рассказ о Суздале принято начинать, продолжать и заканчивать описанием его средневекового наследия. Слов нет, оно величественно. Три памятника в списке Всемирного наследия ЮНЕСКО говорят сами за себя. Однако исключительность города все же не в них.
