Проект International № 22 (1, 2009)

Журналы «ПРОЕКТ INTERNATIONAL» теперь доступны в ЭЛЕКТРОННОЙ ВЕРСИИ >>>

Состав номера Пi, который вы держите в руках, по обыкновению эклектичен. Впрочем, публикуемые материалы – а это опера в Осло, построенная по проекту Snøhetta, сценарии развития Дубаи, представленные в комиксной форме Уэсом Джонсом, и раздел, посвященный «зеленой» архитектуре, – при желании удается связать общей темой. В широком смысле речь может идти о взаимоотношениях архитектуры и природы, которые в последние десятилетия неуклонно расширяются, приобретая географический или планетарный масштаб.

Традиционно такие взаимоотношения располагаются между двумя полюсами: первый – контрастное противопоставление существующего и привнесенного, второй – их растворение друг в друге. К первому полюсу явно тяготеет и Опера в Осло, чьи крупные правильные формы утверждаются в городском ландшафте в качестве новой доминанты, и сюжет комикса «Вид на море» Уэса Джонса, посвященного альтернативной стратегиЖурналы «ПРОЕКТ INTERNATIONAL» теперь доступны в ЭЛЕКТРОННОЙ ВЕРСИИ >>>и застройки побережья Дубаи. Вместо создания насыпей в форме пальм, которые не обеспечивают каждому покупателю недвижимости хорошие панорамы залива, калифорнийский архитектор предлагает построить вдоль побережья многокилометровую пластину, способную вместить всех, у кого есть деньги, время и желание созерцать водный простор. Джонс не только парафразирует проект Ле Корбюзье для Алжира, но и подхватывает известную идею о скоординированной изоляции людей в густо населенном месте. Плотность жителей в пространственной конструкции Джонса не оборачивается плотностью контактов, которая способна нарушить покой состоятельных граждан, предпочитающих сдержанную и отрежиссированную социальную «хореографию». Той же теме посвящены еще два комикса. В одном из них Джонс придумывает небоскреб, чья двоичная структура позволяет разделить быт существующих бок о бок шейхов и обслуги. В другом создается развлекательный маршрут для туристов-транзитников, которые пересекаются с теми, кто живет в Дубаи, только в заранее запрограммированных ситуациях.

Фантазии Джонса обыгрывают способность архитектуры создавать границы, а точнее общие стены, между домом и его окружением, между соседями, между различными функциями и проч. Климат, история и социальное устройство Дубаи, несомненно, дают благодатную почву для подобных экспериментов, однако в западной архитектуре сейчас в моде скорее обратная тенденция. На передний план выходит стремление создать такие условия и механизмы, которые бы способствовали активному взаимообмену между различными «ингредиентами» среды. «Зеленая» архитектура, сгруппированная в отдельном разделе Пi, иллюстрирует именно это. Многообразные связи архитектуры и природы с некоторой долей упрощения и условности могут быть описаны в четырех модусах, каждый из которых прослеживается на протяжении всей истории зодчества, то уходя в тень, то выдвигаясь на передний план.

Первый модус – отражение природы. Он связан главным образом с пониманием архитектуры как материализованной метафоры порядка, лежащего в основании мира. Предметом отражения в таком случае служит не зелень и холмы соседнего парка, а, скажем, численные закономерности, обеспечивающие гармонию бытия, поиском которой были озабочены древние греки, перенесшие свои знания пропорций в архитектуру. Высшую идею или силу, находящуюся за пределами видимости или даже за пределами вселенной, но при этом «двигает» ею, можно выразить разными средствами: ротондальный классицистический храм, чей круг олицетворяет Бога, сближается в данном контексте со штаб-квартирой CCTV Рема Колхааса, где раскосы на фасаде изображают работу сил напряжения в конструкции. Очевидно, что образная роль здесь подавляет прагматическую: подобная архитектура не «просто дом», в ней выражается претензия на статус знака, святилища или монумента.

Второй модус – подражание природе. Здесь также превалирует забота об очертаниях архитектуры, но фокус интереса переносится с абстрактных умозрительных идей на интерпретацию конкретных и единичных явлений окружающей действительности. В Новой истории эта тенденция связана с переходом от феодального общества к буржуазному, со становлением индивидуализма, которое приводит к распаду прежде спаянных социальных структур на отдельные личности со своим особым взглядом на мир и своей самоценной судьбой1. Природа во всем многообразии форм, красок и состояний воспринимается как символ свободной человеческой души, которой естественно присущи непосредственность и оригинальность2. Стремление к оригинальности подавляет как претензию на творение универсальных культурных образцов, так и желание следовать уже имеющимся. В качестве прообраза используется то, что имеется под рукой, или то, что является следствием непосредственного чувственного опыта. Так, живописный силуэт дворца герцогини Марльборо, построенного в начале XVIII в. Джоном Вэнбру, перекликается с формами окружающего ландшафта, терминал TWA в Нью-Йорке (1962) Ээро Сааринена изображает гигантскую птицу, а Опера в Осло Snøhetta – айсберг или кусок льда. Другим важным результатом становления индивидуализма является повышение внимание к комфорту – к тому, что может обеспечить не только духовное самосовершенствование человека, но и его телесное удовлетворение.

Третья форма взаимоотношений – преображение природы. Любое здание строится из природных материалов, что-то убавляет в мире, а что-то прибавляет. Это, наверное, самый вездесущий аспект преображения, причем необязательно связанный с участком, на котором находится объект. География пространств, преображаемых в ходе сооружения зданий, может охватывать лесоповалы, карьеры, каменоломни и рудники, где добывается сырье, а также многочисленные заводы и мастерские, где производятся различные конструкции. На передний план выходит не форма, а процесс и связанные с ним факторы, такие как экономия ресурсов, в частности энергосбережение. Сбережение энергии не только экологический императив, оно стоит у истоков архитектуры. Согласно Витрувию, начало практике строительства положила забота о сохранении огня, вокруг которого «возникли собрание, соединение и сожительство людей». Иными словами, посредством возведения домов человек с самого начала создавал себе особые «метеоусловия» – сперва просто пригодные для жизни, а затем комфортные, приятные. Производство домашнего климата в планетарном масштабе влечет за собой возникновение миллионов анклавов с отличным друг от друга состоянием среды. В процессе обуржуазивания масс рождается понятие «дома-крепости», замкнутость которого призвана способствовать стабильному поддержанию желанной для хозяев атмосферы. Стены этих «крепостей» не утолщаются, зато возрастает роль обслуживающих систем. Так, например, сердцем палладианских по своей структуре вилл норвежского архитектора Сверре Фена становятся санузлы. Параллельно возникают нормы, регулирующие устройство жилища – оно, будучи, по определению известного канадского теоретика медиа Маршалла Маклюэна, «расширением наших механизмов контроля температуры тела, то есть нашей коллективной кожей или одеждой», само становится предметом контроля – со стороны государства и международных институций.

И наконец, четвертый модус взаимоотношений мы определим как преумножение природы. Его примеры встречаются уже в древности: например, в Месопотамии дефицитная плодородная земля переносится на плоские кровли зданий, возникают висячие сады. Более близкие нашему времени примеры уже связаны не с недостатком ресурсов, а с желанием скрасить монотонность повседневности, увеличив ее биологическое разнообразие. Возникают оранжереи и теплицы, самые известные из них строятся в викторианской Англии: упомянем Кью-гарденс и творения Джона Пэкстона. Как остроумно замечает немецкий философ Петер Слотердайк, растения в оранжереях становятся чем-то вроде «ботанических аналогов индийских приживал (homeboys) и арапчат в тюрбанах, которых можно обнаружить в идиллических колониальных сценах».

В «дома-крепости» активно проникают «иммигранты»: будь то импортные предметы интерьера, заморские растения или новости из отдаленных уголков земли. Круг домашности все активнее расширяется – с домом уже ассоциируются город, страна и даже вся планета. Рост потребления, которое также является следствием эмансипации современного человека и одним из способов его самовыражения, приводит в конце концов к тому, что индивидуальное вступает в противоречие с общественным: слово sustainability 3 распространяется как чума по медиапространству, представители самых разных идеологических течений бьют тревогу по поводу экологических проблем (см. с. 147–152). На повестке дня в архитектуре возникают новые «универсалии». В отличие от идей предыдущих эпох они носят не метафизический, но прикладной характер, выражающийся в таких словах, как «безуглеродная экономика», «деминерализация», «ренатурализация», «третий ландшафт», zero kilometre farming 4.

Не будем долго смаковать возможные политические риски этого процесса – на то, что новый экологизм способен превратится в тоталитарную идеологию глобального масштаба, указывает и статья Панайоты Пилы, опубликованная в разделе «Теория», и проект журнала Abitare на XI Биеннале в Венеции (см. с. 82–85). Чтобы избежать этого, возможно, стоит прислушаться к Дэвиду Харви, который говорит о том, что любой «утопии процесса» необходимо придавать конкретные формы – сообщать ей четко определенную пространственность, «приземлять» и корректировать по месту, постоянно балансируя между коллективным и личным, универсальным и частным, статическим и подвижным. Именно такой путь, заключает Харви, открывает перспективу для «нечудотворного» диалектического утопизма – «утопизма, который не представляет собой тотального и окончательного решения, но создает общее поле для концентрации наших интеллектуальных, критических художественных сил с целью придать Возможному гораздо более мощный импульс, чем ныне существующий»5.

1 В наиболее категоричной форме финал этого процесса выражает позиция Маргарет Тэтчер, которая «провозгласила, что не существует такой вещи, как общество, а есть лишь частные лица и их семьи» (Харви Д. Утопии и проблема их воплощения. – Наст. изд. С. 160).
2 Вот что писал о пейзажном парке крупнейший историк искусств Николаус Певзнер: «Пейзажный парк… был изобретен в Англии, ибо это был сад английского либерализма, а Англия именно в этот период стала либеральной, т.е. Англией вигов. Свободный рост дерева был очевидным символом свободного роста индивидуума, змеевидные (серпантинные) дорожки и ручейки – свободы английской мысли, и убеждения, и действия, а верность местности – верности природе в морали и политике».
3 Устойчивое, самодостаточное или неистощительное развитие (англ.).
4 Возделывание агрикультур в пределах городской черты (англ.).
5 Харви Д. Утопии и проблема их воплощения. – Наст. изд. С. 165.

Алексей Муратов
главный редактор