Beyond Heroes and Victims: Reconsidering the Soviet Architect’s Agency
How ethical is it, to paraphrase Theodore Adorno’s famous saying that writing poetry after Auschwitz is barbaric, to write a history of Soviet architecture of the 1930s — the period of growing terror and totalitarianism? How can architectural history be anything more than an account of terror supported by the production ‘kitsch’? As an architectural historian whose work focuses on architectural theory of the interwar period, I often find myself responding to such arguments and defending the right of architectural history of the Stalinist period to exist — to exist independently of the history of mass repressions, yet, without forgetting about it. For doing the latter would not only excuse Stalinism but also obscure architecture’s original meaning. How is this fine methodological line to be walked? To answer this question, I will problematize the received notion of the architect’s agency, suggesting to disrupt the deceptively simple opposition between the alleged unlimited creative freedom and the total passivity and objectification of the victim of political terror. In the words of Betty Glan, the long-term director of the Central Park of Culture and Leisure in Moscow, who spent eighteen years in the GULAG system following her arrest in 1937, “One cannot reduce life, and not only ours but the life of the entire generation, to one, even if deeply tragic, year. As if we were interesting only insofar that we survived 1937 […]. It is clear today that bright and strong people were destroyed. Write about what made them such”. Only respecting the agency of the architect operating in a totalitarian environment while simultaneously understanding this agency’s limits, learning to read between the lines, can a historian find architecture behind kitsch and meaning — behind the form.
Похожие статьи
Технологии и материалы
Сейчас на главной
На вопрос «Как вас сейчас представить?» Елизавета Лихачева ответила кратко: «Искусствовед». Позади шесть лет директором Музея архитектуры, музеефикация дома Мельникова, год и девять месяцев у руля Музея изобразительных искусств имени Пушкина. Работы достаточно и сегодня. Мы с трудом нашли время для разговора в ее плотном деловом графике.
Общественная дискуссия вокруг судьбы Большого Московского цирка и сноса комплекса зданий бывшего СЭВа вновь привлекла внимание к проблеме сохранения архитектуры послевоенного модернизма
В начале 1945 года советские войска освободили польский город Освенцим, а с ним и самый известный лагерь смерти, одно из главных свидетельств Холокоста — «Аушвиц». 40 лет спустя архитектор Александр Скокан и художник Иван Лубенников разработали проект реконструкции советского раздела музея-мемориала. Обновленная экспозиция открылась 8 мая 1985 года и просуществовала вплоть до 2013-го, когда ее в очередной раз осовременили. По просьбе «Сноба» публицист, соучредитель и бывший главред архитектурного журнала «Проект Россия» Анатолий Белов встретился с Александром Скоканом, чтобы узнать о правоверном модернизме проектировщиков «Аушвица», искусстве добывать стройматериалы в эпоху позднего застоя и о том, каково жилось в бывшей гостинице для офицеров СС.
