Аванс за polniy bardak

В Питере мало кто знал о Притцкере, премии и Захе. Прекрасная восточная женщина, приехавшая заранее, могла радоваться последним дням неизвестности, попивая кока-колу со льдом в баре Астории. Городские архитекторы были отвлечены другим событием – подписанием контракта с Домиником Перро на проектирование здания Мариинского театра — всего через какой-то год после его победы на международжном конкурсе, впервые собравшем в Питере архитектурных звезд.

Вообще о Притцкеровской премии, архитектурной нобелевской, заговорили в России только с тех пор, как стало известно, что ее будут вручать в нашей стране, в Питере и в Эрмитаже. Это обстоятельство заинтересовало публику больше, чем имя лауреатки 2004 года Захи Хадид. На самом деле к России имеет отношение и то, и другое.

Притцкер – частная премия, учрежденная в 1979 владельцами сети Хайятт отелей, любившими архитектуру и возмущенными тем, что на Нобеля не выдвигают архитекторов. Все, конечно, скромнее, вместо динамитного миллиона — сто тысяч, вместо королевской академии — группа приглашенных экспертов. Но если выбор нобелевского комитета – давно уже тема скандалов и большой политики, то с тех пор, как первого Притцкера получил кощей бессмертный современной архитектуры великий Филипп Джонсон, персонажей премии каждый год выбирали с такой снайперской точностью, что репутация ее только росла.

Вручение Прицкера в России, действительно, очень важный сигнал, который, однако, нужно правильно интерпретировать. Трудно сказать, есть ли какая-нибудь другая страна, где с такой враждебностью и подозрительностью относились бы к западным архитекторам. Исключение, сделанное для Перро только подтверждает правило, впрочем и он уже похвастался мне, что выучил первые русские слова polniy bardak. В Японии западный архитектор должен сдавать экзамены, но западные архитекторы строят в Японии. В Швейцарии они обязаны работать с местными бюро, но американцы и европейцы строят в Швейцарии, в Китае засели посткоммунисты, но и западные архиекторы тоже засели в Китае. Протекционизм направлен не против звезд, а против импорта архитекторов среднего уровня — своих хватает, зачем отнимать работу у местных посредственностей. Мне кажется, что было бы лучше установить для знаменитых западных архитекторов какие-то понятные правила, какой то общий порядок церемонии получения разрешения на право что-нибудь сделать для нас — например целование копыта коня перед Московской мэрией, или катание голым в перьях на велосипеде по Красной площади. Все лучше, чем polniy bardak товарищеских судов над Эриком Моссом в Питере и Эриком ван Эгераатом в Москве.

То есть если бы в Эрмитаже прилюдно совершили бы какой-нибудь постыдный для нашей архитектуры акт – выпороли бы нескольких архитекторов и генералов архитектурно-строительного комплекса, отобрав у них гонорары, лицензии и дипломы, я мог бы понять красоту символа. А так, конечно, удивительно – за что подарок?

Сейчас модно подозревать западников в корыстном интересе и разных шпионских побуждениях. Но никто мне не докажет, что таким образом рвется на российский рынок, например Хайятт. Хайятт и безо всяких притцкеров уже имеет отель в Москве, и позвал его строить не одного из 28 лауреатов своей премии, не какую-нибудь западную звезду, а хорошего местного архитектора и хороший местный архитектор сделал на Неглинке такое, чем, по слухам, сам не очень гордится.

Конечно, пока мы полагаем, что интерес к нам вызван только выгодой, что все спят и видят, как нам услужить, мы легко освобождаемся от моральных обязательств и мучительных комплексов. Тебе выгодно – ты и старайся. Но я был свидетелем такого же бума в современном искусстве во времена perestroiki. Тогда тоже интерес полагали заслуженным и вечным. Где великие художники тех времен, лениво взиравшие на усилия тупых иностранцев, и не воспользовавшиеся шансом, который дается раз в полвека, не чаще?

Не надо, конечно, космополитничать и низкопоклонничать. Питер не только культурная столица нашей малокультурной современной родины, но и мировая столица искусств. Получить премию в величайшем мировом музее – это в буквальном смысле дорогого стоит. Повезло и Прицкеру и Эрмитажу: что Лорд Ротшильд — деятель и притцкеровского жюри и попечительского совета музея. И Эрмитажный театр так просто “под мероприятие” не снять, я даже думаю, что если бы тамбовская преступная группировка решила бы там отпраздновать 25-летие творческой деятельности, у нее возникли бы с этим определенные трудности. Так что Эрмитаж умалять не будем, стоит отдать должное воспитанности и уму господина Пиотровского, неплохо разбирающегося в том, кто есть что в современном искусстве, но не будем и делать вид, что это исключительный случай, когда какую-то там премию милостиво пускают выпить в греческом зале. Были в истории Притцкера места не менее знаковые — был Altes Museum в Берлине, Нью-Йоркский Metropolitan Museum, Большой Трианон в Версале, даже буддистский храм в Нара, да и Белый дом был, там, как сейчас помню, в 1998 вручали медаль тому самому Ренцо Пьяно, которому дали построить и центр Помпиду в Париже и аэропорт в Осака, а гостиницу в московском Сити построить не дали.

Ну а если окончательно отделить интересы семьи Притцкер от интересов современной архитектуры, можно сделать вывод — в нас видят некоторый потенциал, предлагая нам, в общем-то мало заслуженный аванс. Как мы им воспользуемся, будет видно уже на примере развития истории с Мариинкой.

И вот вчера нам показали, как в главном нашем музее наградили не кого-нибудь, а Заху Хадид. Это тоже неплохой урок для нашей архитектурной общественности.

Заха – конечно, западный архитектор, потому что работает в Британии. Но по рождению – восточный. Она тоже родилась в тоталитарной стране, в Ираке. Молодые архитекоры из Ирака и из Ирана учились за границей, кто-то рядом со мной, в Московском архитектурном, кто-то во Франции, кто-то в Америке, кто-то в Англии – как Заха Хадид. Она, как и мы, молилась на русский конструктивизм, прославившись дипломным проектом Malevich’s Tectonik: архитектоном, брошенный в воду Темзы. Потом участвовала во множестве конкурсов, много побеждала, мало строила, не стеснялась маленьких работ. Делала мебель, интерьеры. Работала сценографом, в частности оформила декорации для мирового турне Pet Shop Boys в 1999-2000. Ей 53, но строить большие и шумные вещи она начала сравнительно недавно.

Чистая правда, что наши молодые архитекторы в 80-х немало побеждали на международных конкурсах. На очень интересных концептуальных журнальных конкурсах с абстрактными темами “кукольный дом”, “хрустальный дворец”, “стеклянная башня”, и так далее. Но я как-то не замечал, чтобы в этих “детских” конкурсах участвовали нынешние звезды, хоть краешком светящиеся в России – ни Ханс Холляйн, ни Ренцо Пьяно, ни Рэм Коолхас, ни Доминик Перро, ни нынешняя притцкеровская луареатка Заха Хадид.

А вот на реальных конкурсах на центр Помпиду, на пирамиду Лувра, на Арку Дефанса, на парк Ла-Виллет российские архитекторы участвовали, но как-то, знаете, без славы. И не потому, скажем, что парижане проявляли национальную нетерпимость, ведь эти здания построили, выиграв право по конкурсам - итальянец и британец, американец китайского происхождения, датчанин, швейцарец. Если бы эти реальные конкурсы выиграли наши архитекторы, они бы и построили и прославились бы и сняли бы ту обиду, которая нас почему-то гложет.

Даже пока Заха Хадид не строила всерьез, ее влияние было огромным, она читала лекции, на которые ломились студенты, она меняла мир и представления об архитектуре, а теперь, когда она начала строить, она ухитрилась никого не разочаровать, она стала лучше, потому что любой построенный шедевр лучше любого не построенного, но осталась при этом собой: ее проекты похожи на ее постройки.

Советские молодые архитекторы предпочитали конкурсы с ответом “от обратного”. Если заказывают башню – вырой колодец, сформулировал этот прием один из них. Но настал момент, когда под башней понимают именно башню, и смелость надо проявлять именно в виде башни, а не в глубоком колодце. И вот тут началась беда. Когда в Москве дают строить бывшим мастерам бумажной архитектуры, они ограничиваются скромными новациями в примыкании стекла к бетону и кажется более всего боятся рассердить начальство. Игры побоку, надо строить, осваивать бюджеты, проходить согласования, уговаривать дураков, это, что и говорить, нелегко, но этим архитектура не может исчерпываться. Каждая из международных звезд дает пример того, как человек сделал какую-то невиданную и неслыханную вещь и его за это не убили, а посмотрели, развели руками и сказали: да, это хорошо.

Захи Хадид в России могут не бояться. Ничего из того, что делает Заха Хадид, в России невозможно – кроме разве что лыжного трамплина для президентской администрации. Проекты Хадид – проекты для другого города. Это архитектура движения, архитектура больших скоростей, о которой говорил Поль Вирильо. Невозможно сделать хадидовский вокзал для скоростного поезда в стране, которая в силу многих объективных и важных причин никак не может пустить по рельсам ежедневный скоростной поезд хотя бы между Москвой и Санкт-Петербургом. Это архитектура другого технологического уровня, к которой даже московские богобоязненные зодчие никогда не смогут присобачить ни купол, ни шпиль, ни башенку.

На нынешней Арх Москве ничто не могло сравниться с маленьким павильоном для водочных церемоний, построенным Александром Бродским из криво замазанных краской старых деревянных рам. Этот самый тонкий и талантливый из архитекторов-бумажников был и остается лучшим психиатром современной русской архитектуры. Но он лишь ставит диагноз, излечить ее он не в силах. И боюсь, ему не получить за это Притцкера. На пресс конференции все интересовались, как и каким образом выдвинуть наших, росиийских. Ответ был прост — напишите письмо секретарю. Процедура выдвижения элементарнее выдвижения на госпремию, золотое сечение, дедалов и архипов. Можно попробовать. Но шанс упущен.

Гений русского конструктивизма Константин Мельников, последний русский архитектор, который мог бы вписаться в компанию, умер всего за несколько лет до того как Джей Прицкер основал свою премию.