|
Размещено на портале Архи.ру (www.archi.ru) |
|
| 11.10.2017 | |
|
Totement/Paper: «Пространство должно быть живым» |
|
|
Елена Петухова |
|
| Мастерская: | |
| TOTEMENT/PAPER | |
|
Левон Айрапетов и Валерия Преображенская в своем интервью для проекта «Эталон качества» максимально категоричны. Архитектура – искусство и поэтому она не измеряется только качественными характеристиками.  Левон Айрапетов и Валерия Преображенская, TOTEMENT/PAPER Каждый проект команды отличает неподражаемая экспрессивная манера работы с пространством, формой и пластикой. Кроме того, руководители Totement/Paper разработали собственную эстетическую и философскую систему, определяющую их поход к архитектуре и следуют ей, не взирая на сложности в деле доказательства своей правоты перед заказчиками. Они признаются, что работают для вечности и отвечают за качество своей работы только перед ней и самими собой. Внимание, видео: 16+ Видеосъемка и монтаж: Сергей Кузьмин. Левон Айрапетов и Валерия Преображенская, руководители бюро Totement/Paper: Валерия Преображенская: Мы не согласны принципиально, что архитектура может быть качественной или некачественной. Мы согласны с Булгаковым. Левон Айрапетов: Есть архитектура или нет архитектуры, и все. В.П.: Идёшь по улице, город, улица, и тут бац, видишь – вот это архитектура! Л.А.: Это другое. Это ещё не надо оценивать, качественно или некачественно. В.П.: Это – есть архитектура или нет. Мы же не оцениваем, качественная она или нет? Есть она в этом здании или нет? Л.А.: С нашей точки зрения, архитектура не бывает качественной. Она либо есть, либо её нет. Есть совершенно хреновая некачественная архитектура. На сегодняшний день Парфенон – некачественная архитектура, он весь разрушенный, не работает, функции нет, всё валяется. Что там качественного? Л.А.: Что такое качественное ощущение? В.П.: У тебя категория качества есть, если ты определяешь, что оно есть… Значит, ты тогда можешь сравнить Парфенон, допустим, с Пантеоном. Л.А.: Теперь приходит человек, он вообще не знает, что такое деталь, правильно [ли] нарисована каннелюра в колонне или неправильно, база, он вообще первый раз её видит. Он не знает, хорошо нарисовано, плохо нарисовано. Это не Филиппов. Даже 80% архитекторов придут, им лажу какую-нибудь покажешь, они скажут: наверное, это красиво. Хотя это лажа. Они уже не знают про это ничего, они помнят, что когда-то в институте, какая-то ионическая... Куда эту валюту завернули, как – он не помнит. Он не может сказать, это качественно сделанный предмет, или нет. Л.А.: Можно построить точно такой же Парфенон. Сейчас технологией позволено построить хоть десять Парфенонов. В.П.: Вопрос – к чему отнести архитектуру. Если архитектура – искусство, то ты не можешь мерить [её] качеством. Л.А.: Если – технология, тогда супер: правильно сделали, подточили. В.П.: А мы относимся к этому, как к искусству, потому что всё остальное – это ремесло. Оно содержится в результате, который делает архитектор. [...] Искусство не [измеряется], и это то, что для нас определяет архитектуру и не архитектуру.  TOTEMENT/PAPER за работойЛ.А.: Должно быть живое. Архитектура – тупая вещь, простая, но у неё есть три качества, без которых её нет. Два искусственных и один… У неё должна быть граница, форма и должно быть два пространства. Если внутреннее есть, то наружное есть по определению. И человек, который с этим объектом общается. Потому что если его нет, непонятно у кого снимать показания. Все остальные: свет, тень, камень, железо, экология, электричество – это всё пришлое. Но только если нет формы и нет внутреннего пространства, то всё – нет архитектуры. Это значит, что кроме формы что-то ещё должно быть, пространство должно быть живым. Оно должно вместе со мной дышать или я должен вместе с ним дышать. Но если оно со мной не дышит, то оно – не архитектура, для меня – мертвое. Мы все время приводим один пример. Чучело совы похоже на сову? Это же не сова, ты же видишь, что это чучело. У него есть всё: крылья, хвост, перья, но два стеклянных глаза. Ты смотришь и говоришь: она мёртвая. А вот там, на ветке, она живая. Она не двигается, но она живая. И ты сразу говоришь: вот это чучело, а вот это сова. И тебе не надо ничего объяснять. [С архитектурой] никогда не знаешь, когда получится.Ты должен быть всегда готов, ты должен всегда «наркоманить». В.П.: Причем когда делаешь, в этот момент ты иногда [думаешь], что получилось. А потом строишь и понимаешь – не получилось. Л.А.: Есть проекты, когда мы точно знали, что это клёво, а когда построили, поняли – <г...>. А есть моменты, когда делаешь, и вроде ничего, а потом смотришь – и результат неожиданный совершенно. Ты не можешь всё нарисовать. В принципе, это такой процесс – мешаешь, мешаешь, мешаешь и говоришь: «всё, я уже намешал, у меня больше ничего нет». Такой тупой таинственный процесс. В.П.: Иногда понимаешь, что сделал ошибку не когда рисовал, а когда с кем-то согласился в процессе или не согласился. Это тоже риск, потому что если ты не согласишься [с кем-то], ты можешь весь проект потерять. А согласишься – можешь потерять самое главное в проекте. И думаешь: от этого откажусь, окей, ладно. И тут бац – понял, что уже потерял больше. Л.А.: У архитекторов очень сложный тип искусства в отличие от музыкантов, например. Здесь задействовано больше человек, больше денег, больше [участников], которые криво строят, больше протяжённость во времени. [Случается, что] у тебя падает энтузиазм, ты [больше] не можешь, у тебя нет энергии. Очень живая штука, когда понимаешь, что человек оставил пять лет жизни, они лежат в этом здании. Он точно [эти годы] там оставил, за него боролся, грыз себе горло, он не спал, он просыпался в четыре утра с мыслью «что же у меня [ничего] не получается». … О некачественной архитектуре. Еду я, строят Динамо, допустим. Очень качественно строят. Так качественно, как в Москве, строят совсем немного домов. Я еду, и поднимаются этажерки; смотрю на это и понимаю, что это – муравейник. А потом начинают клеить фасады. Вот это – некачественная архитектура, она с внутренностью вообще не связана. Можно взять и эти фасады поменять. Это то же самое, что взять и поменять тебе лицо. Этого не может быть, потому что это твоё лицо. Если элемент не связан с телом, а у тела нет идеи, то это не архитектура. … Вот здание [за окном] напротив меня – это архитектура? Я думаю, что если этого архитектора позвать, он тоже будет рассказывать, что он хотел сделать, что искал. Я считаю, что его вообще нельзя подпускать к этому. Или архитекторы должны решить: поскольку людей развелось семь миллиардов и им надо где-то жить, давайте выделим какое-то количество людей, назовём их как-нибудь и пусть они строят вот это. Напишем им нормативы, руководства, методички, пусть они это делают. А мы будем делать архитектуру и будем говорить, что это архитектура. В.П.: Сомнение [в работе] – это нормально. Если человек не пытается, если он просто занимается ремеслом, у него тоже, наверное, есть маленькие сомнения. Ремесло всё время пытается себя превзойти, чуть-чуть выбраться из себя, из ремесла. Л.А.: Есть время, в течение которого надо делать [проект], потому что потом уходит энергия проекта. Ты расслабляешься и твоя мысль уходит из головы. Ты начинаешь думать: «А может быть…». И всё. А должен быть сконцентрирован как меч. ...И эта штука должна быть до того, как ты понял, что это так, до того, как ты это построишь. Ты должен эту штуку держать, тебя будут давить, всё время колоть, колоть, и если ты вдруг посередине где-то начнешь сомневаться – они тебя заломят, перпендикулярно сломают просто. И ты сам уйдешь. В.П.: Когда ты уже делаешь, сомневаться нельзя. [Можно допускать сомнения], когда у тебя есть выбор, когда ты только принимаешь какое-то решение. Но в процессе тебя тоже заставляют принимать решения. То, о чём я уже говорила, что твоя мысль может не дожить до реализации, даже если она была где-то. ... [В профессии] должно быть умение идти на компромисс, потому что иначе ты ничего не реализуешь. Будешь архитектором Леонидовым, ничего не реализовавшим. Л.А.: С другой стороны, он все равно остался архитектором. Ты всегда должен смотреть на свое тело и понимать, что ты сам убил. В.П.: А самое главное – ты, как архитектор, должен знать еще, убил или нет. Иногда постфактум. Л.А.: Кроме тебя никто не знает. Посторонним людям всё равно. Это не их дети, им нужны результаты какие-то. Всем от тебя нужны какие-то результаты. Хотя все ругают и говорят, что вы себя мните богами, которые создают какие-то вещи. Да, они не мнят, они есть. Люди, которые создают предметы, которыми потом миллиарды пользуются через 500 лет, – естественно, они боги. Только не те, которым молятся. Они создают предметы, которым 500 лет, ты к ним подходишь, а оттуда что-то идёт. Ведь идёт же что-то? |
|