Железный дровосек. Сэр Норман Фостер - 22-й лауреат премии Притцкера

Без тени постмодернистского сомнения 63-летний англичанин стремится все выше и выше. Commerzbank во Франкфурте-на-Майне - 300 метров. Это самый высокий небоскреб Европы. Башня Millenium в Лондоне будет еще выше - 385 метров. Хотя запланирована была высотой в километр (Останкинская, для сравнения - 510). Другой Millenium, в Токио, должен побить все мировые рекорды - 840 метров. Выше пока только Petronas Towers в Куала-Лумпур и Sears Tower в Чикаго: 450 и 443 соответственно.
Куда тут Борису Тхору с его 400 метрами небоскреба в Сити!

"Когда-то я учился летать, - говорит Фостер, - и с тех пор очарован ощущением полета". Его сооружения не только стремятся ввысь, они и внешне схожи с авиацией: юридический факультет в Кембридже похож на ангар, музеи и лицеи - на аэропорты (сливаясь воедино в авиамузее в Дуксфорде). Сэйнсбери-центр в Норвиче больше смахивает на велотрек, но культ скорости и тут очевиден; а в центре "Рено" в Уайлтшире он и вовсе превращает автомобили в самолеты, подвешивая их к потолку. Быстрее, выше, сильнее: все, что ни делает этот олимпиец - аэропорты, метро, автобусные остановки, телекоммуникационные сооружения, стадионы, и даже частные яхты - все сводится к этим трем тезисам. Но главное - скорость. У тебя speed, и мы далеко.

Александр Асадов обреченно цитирует Фостера в проекте Евровокзала.

Культ техники - не только в материалах и конструкциях; к офису Daewoo в Сеуле привинчивается площадка для вертолета, и не сверху - а намеренно сбоку, чтоб видно было. Само же здание - излюбленная им форма "лодочки", которую он ставит то вертикально, то горизонтально (центр микроэлектроники в Дуйсбурге). "Лодочка", конечно, наивное слово для того, что делает Фостер, но в попытках хоть как-то спустить на землю его работы, лондонская пресса обзывает завершение Башни Тысячелетия "парой эротических огурцов", и это еще не самое ироническое наименование. Над ним смеются и говорят, что технический прогресс давно дискредитирован, чтобы продолжать воспевать его - не замечая, что сам Фостер далеко не так бескомпромиссен в своем хай-теке. По молодости он действительно упивался новейшими технологиями, играл мускулами, развешивал на фасадах стальные ожерелья, выводил наружу коммуникации - в лондонском аэропорте, гонконгском банке (какое-то время они работали вместе с Ричардом Роджерсом, который довел эту идею до полного экстаза в центре Помпиду), опускал стеклянную коробку на луг, словно приземляя корабль с инопланетянами (офис IBM в Хэмпшире), или оставлял иные следы "их" пребывания (мост в Мило, телебашни в Испании).

"НЛО, присевшее на особняк XIX века" - так определил критик Григорий Ревзин новое здание Тургеневской библиотеки. Но даже в лучшем случае это весьма провинциальные инопланетяне.
Хай-тек Foster Associates (в его фирме почти тысяча сотрудников) давно ушел от однозначности прямых линий и углов к некой плавности и даже биоморфности: сплетенный из железа шар жилого дома в США, улитка павильона метро в Бильбао, полусфера оперного театра в Кардиффе, раковина центра SECC в Глазго (где мэтр, кстати, не погнушался позаимствовать и развить идеи Йорна Утцона, цитируя оперный театр в Сиднее). Это все работы 90-х годов, но и раньше Фостер любил сам себя "поймать на противоходе": выкрасить, например, небесно-голубым цветом пространство между холодными, звонкими панелями (штаб-квартира EDF в Бордо). Да и контекстуализм вовсе не так чужд этому упертому вроде бы модернисту: в Японии он переосмысливает традицию, делая приземистые дома с выносом плоской крыши, открытые в природу (ветка сакуры тысячу раз отразится в бесконечных стеклянных плоскостях); в японских же аэророртах цитирует образ пагоды - пусть в жестких железных конструкциях; да и токийский небоскреб планируется весьма деликатно - в бухте, на приличном расстоянии от города. Не говоря уж о том, что его сооружения блещут удачными находками на тему экологии: во франкфуртском небоскребе внутренний двор открыт, и воздух свободно циркулирует между семиэтажными блоками здания.
И как ни странно, но именно этот технократ непрерывно выигрывает конкурсы на реконструкцию престижнейших памятников архитектуры: будь то Рейхстаг или Британский музей. И там, и там он перекрывает внутреннее пространство стеклянной крышей: вроде бы абсолютно бережная музеефикация, но в самых современных формах; сугубо прагматичное решение - но не без метафизики; все почти "как было", но появляется новый ракурс. Тактика элементарная: оттенить старое новым, так чтоб и овцы блеяли, и волки порыкивали. Вопрос только в качестве - чего в России, например, добиться никому не удается.

Нет никакого надругательства в том, чтобы перекрыть стеклом Гостиный двор - просто всем ясно, как это будет выглядеть.

Правда, и в Европе это вызывало скандалы, вплоть до перевыборов мэра в городе Ниме, где Фостер поставил напротив Мезон Карре (I в. до н.э.) стеклянную медиатеку, но шесть последних лет подтвердили правоту не мэра, а сэра (рыцарского звания Фостер удостоился еще девять лет назад). Вообще поразительно, с какой быстротой принимает Европа радикальные выходки сэра Нормана. Недавно фирма Willis Faber & Dumas решила переделать интерьеры (не фасад!) своего офиса в Ипсвиче, построенного Фостером в 1971-75 годах ("большое черное пианино" по Дженксу). Стоило только информации просочиться в печать, как энтузиасты тут же добились занесения здания в памятники архитектуры местного значения!

Самое молодое из московских зданий, охраняющихся законом - гостиница "Украина": 1956 год.
И присуждение Притцкеровской премии - тоже не случайно. В отличие от Нобелевской литературной (аналогом которой считается "Притцкеровка"), она присуждается не за выслугу лет, не очевидным классикам, не в потугах политкорректности (графоманам развивающихся стран, борцам с тоталитаризмом, негритянкам и гомосексуалистам) - а именно самому свежему, острому, радикальному. Постмодернисты очевидно лидировали в 80-е годы (Альдо Росси и Роберт Вентури, Джеймс Стирлинг и Ханс Холляйн), в 90-е пришел неомодернизм: Тадао Андо и Фрэнк Герри, Ренцо Пиано и Сверре Фенн. Однако, таких однозначных адептов хай-тека, как Фостер, в списках Притцкера еще не было. Интересно, однако, что члены жюри неизменно подчеркивают гуманизм фостеровской ферромании: "В начале 70-х годов, - говорит Билл Лэйси, секретарь жюри, - Фостер был пионером представления о том, что рабочее место может быть приятной средой".

Не менее активно подчеркивают эксперты пролетарское происхождение сэра Нормана, его образованность (окончил Йельский университет), а также то, что большинство работ сделано им в результате честных побед в международных и национальных конкурсах. Последнее время он каждый год выигрывает пять-шесть таковых, собрав за тридцать пять лет работы сорок побед.

У нас тоже победают лучшие - Боков, Асадов - вот только почему-то не строится ничего...
Умалчивают эксперты только о роли жены Фостера, каковая, по мнению зоилов, соотносима с ролью Мирьяны Маркович. Но если чем и не устраивает Фостер Америку, так это только тем, что в очередной раз закрыл ей путь к престижнейшей (хотя и не самой дорогой - 100 тысяч долларов против 220 карлсбергеровской) архитектурной премии: последний американец получил ее в 1991 году, это был Роберт Вентури. Впрочем, Англия увозила "Притцкера" только один раз: в 1981 году ее удостоился Джеймс Стирлинг, кстати, фостеровский учитель. Торжественная церемония состоится 7 июня в Берлине - ровно за три месяца до того, как германские парламентарии впервые усядутся под фостеровской крышей Рейхстага.

А кто бы нам Дворец съездов переделал?