Архитектура открытых дверей

Месяц назад депутат Московской городской думы Евгений Бунимович пытался развернуть гневную кампанию осуждения головотяпства московских чиновников, в День города полностью поправших Конституцию РФ в той ее части, где она гарантирует право граждан на приобщение к культурным ценностям. Московская дума предложила на один день открыть все исторические здания, в которых находятся институты власти, чтобы граждане могли их посмотреть. Они составили список, инициативу поддержал Юрий Лужков. Однако ж после многочисленных согласовании список вышел такой, что в День города москвичи могли посетить такие здания (Исторический музей, Музей изобразительных искусств имени Пушкина и еще десятки объектов), которые каждый может и так посмотреть каждый день, кроме их выходных. Все правительственные здания были вычеркнуты.

Кампания осуждения не развернулась. При всей благородности намерений господина Бунимовича затея показалась уж слишком идеалистичной. Чтобы граждане вот так запросто— пусть раз в году— могли вваливаться в кабинеты высших правительственных чиновников, кресла трогать, столы, это как-то странно. Грязи нанесут, еще потырят чего-нибудь. Не то что ни один мэр — ни один завхоз не потерпит такого безобразия. Но, как выяснилось, это бывает — в Лондоне. Причем пускают не только в те здания, которые признаны памятниками организацией «Британское наследие» (English Heritage), но просто во все правительственные, а также и в наиболее интересные частные.

Нельзя, правда, сказать, что каждый желающий в этот день попал в здание парламента, в Букингемский дворец, в любое из министерств, стоящих на улице Уайт-холл, в Скотленд-Ярд и так да лее. V каждого из них выстроилась километровая очередь, а из-за террористических акций в Америке и решимости Тони Блэра поддержать американцев в их акции возмездия были приняты особые меры безопасности, и сквозь секьюрити пропускали примерно одного человека в минуту. На всех времени не хватило, но теоретически мог попасть каждый. Вплоть до бомжей, которых на улицах Лондона едва ли не больше, чем в Москве.

Двигаясь вместе с этими толпами любопытных, больше всего поражаешься все-таки тому, что это возможно. Причем не просто возможно, а даже как бы и естественно. В беседе с корреспондентом „Ъ" один из самых знаменитых британских архитекторов Николас Гримшоу (Nicholas Grimshaw) сказал следующее: «Нам очень помог принц Чарльз. Правда, это, возможно, не входило в его планы, он хотел противопоставить старую британскую архитектуру современной, но он привлек к архитектуре внимание людей. Они стали интересоваться, и очень быстро внимание к архитектуре превратилось в одну из серьезных общественных тем. Вы видите, как ею интересуются люди. На это стоит ответить».

То есть люди интересуются — почему бы не удовлетворить их интерес. Все просто, но не оставляет чувство, что за этим стоит нечто куда более глубокое. С российской точки зрения, здесь происходит некий подрыв первичных отношений власти. «Посторонним вход воспрещен» — это наиболее зримое и понятное воплощение власти. Архитектура — это прежде всего власть, и смотреть на нее изнутри здания, где она сидит, все равно что рассматривать генерала без мундира.

Впрочем, такой взгляд не вполне русский. День открытых дверей в Лондоне — это не только открытые двери, но вдобавок карнавал. По Темзе плывут гроздья воздушных шаров. На Тауэрском мосту— народные гулянья, театры с Петрушками, гигантская пластмассовая тетка, которая плывет через Темзу. И так далее. Так что это до известной степени праздник переворачивания ценностей, карнавал.

Но чтобы ценности переворачивать, нужно их как-то по-особому поставить.

Самое главное, с точки зрения министерства иностранных дел, событие в лондонской архитектуре — это строительство «Лондонского глаза». Именно туда корреспондента „Ъ" повели в первую очередь. Архитектор, его построившая, Джулия Барфильд (Julia Barfield) с исключительным энтузиазмом рассказывает о том, как его строили, как убедили население, что это необходимо, как нашли спонсора (British Airways), как везли колесо по Темзе, как собирали его прямо на зеркале воды, как потом поднимали и т. д. Я этого энтузиазма не понимал — колесо как колесо, у нас в ЦПКиО такое же. Но вот что действительно поражает — местоположение. Оно находится прямо напротив здания парламента, прямо перед правительственным районом. Вот этого бы у нас не допустили и по соображениям охраны исторического облика, и по более глубинным — нечего глядеть, как в Кремле устроена жизнь.

Они же глядят. За этим массовым интересом к архитектуре стоит, разумеется, интерес к власти, что-то вроде «так вот ты какое, министерство иностранных дел», но со стороны поражаешься не самому министерству, а тому, что оно позволяет себя так рассматривать. Постепенно понимаешь, что сама архитектура — функция такого разглядывания, она как раз и вырастает из таких несколько специфических отношений между властью и подданными.

Когда идешь по Уайт-холлу от министерства к министерству и мысленно сравниваешь это с русской ситуацией, вдруг осознаешь принципиальную разницу масштабов. Здания, на русский взгляд, маленькие. Они очень величественные, но это величественность особняка. Самые большие, самые представительные здания неважно какой эпохи сделаны со специальным вниманием к тому, чтобы тебя не подавлять. Это какое-то удивительное свойство камерной величественности. Оно особенно ощутимо в масштабах лондонских памятников — они все в человеческий рост и даже чуть меньше, и Черчилль против парламента кажется просто пожилым пешеходом в толпе. Мы ставим Петра размером с небоскреб — они Черчилля чуть ниже человека среднего роста.

Александр Генис определил гений лондонского места как «имперский уют» — и это очень точно. Это странное ощущение — пройти по правительственным зданиям и оценить, как там уютно. Наверное, ты начинаешь ценить империю, как домашнюю ценность — как камин. В России чрезвычайно сильна функция архитектуры как мистерии власти, но это другая мистерия. V нас народ, прошедший по правительственным кабинетам,— это революция, у них— День открытых дверей. У нас перевернуть все ценности — это значит разрушить мир до основания. У них — подурачиться у себя дома.