Голландцам захотелось Хундертвассера

Здания Хундертвассера и в реальности напоминают разросшиеся пряничные домики. Когда же вместо зданий ты видишь их авторские модели, то возникает четкое ощущение, что это части инсталляции из магазина детских сладостей, какая-то "страна чудес волшебных", где все сделали из сахара, меда, варенья и глазури. Сделали довольно давно, все это покрылось пылью, кракелюрами, там-сям появился, как это принято говорить у музейщиков, мушиный засид, но настроение леденцового детского счастья это не отменило.

Этими моделями, вылепленными из глины и покрытыми глазурью, а также совершенно детскими рисунками архитектурная часть работы Хундертвассера и исчерпывалась. Он построил довольно много: знаменитый Хундертвассерхаус в Вене, мусоросжигательный завод под Веной, кирху Святой Барбары в Бернсбахе, детский сад в Хеддернхайме близ Франкфурта, придорожный ресторан на автобане "Растштадт" на 45-м километре от Вены, термы в Блюмау и т. д. Но, будучи художником-самоучкой, к реальному строительству отношения не имел, потому что это дело требует образования. Свои модели он передавал профессиональным конструкторам и архитекторам, которые, собственно, и сочиняли, каким образом эти игрушки можно перевести в реальные здания, пригодные к использованию.

Хундертвассер – фигура противоречивая. Туристы обожают его здания, не сфотографировался у Хундертвассерхауса – считай, в Вену не съездил. Туристам и изготовленным для них путеводителям Хундертвассер обязан страницами совершенно невероятных восторгов, которые звучат просто как сочинения старшеклассниц у Марка Твена. Тут тебе и чудо, и раскрепощение, и невероятная глубина полифонизма, и возвращение к детской искренности общения архитектуры с человеком. Сами венцы относятся к нему сдержаннее и спокойнее, но все-таки с известной симпатией – как люди, которые уже объелись леденцами, но в принципе признают, что они могут нравиться другим. Что же касается профессионалов, то отношение к Хундертвассеру у них такое же, как у нас к Зурабу Церетели. Если ты кого-нибудь из них по незнакомству с вопросом спросишь, а где же знаменитые здания Хундертвассера, тебя навсегда зачислят в ряды безнадежно художественно не развитых и не позовут на ужин.

Само по себе это даже немного странно, потому что Хундертвассер вроде бы делал все правильно. Он придумал себе псевдоним (изначально назывался Фридрихом Стовассером), он бросил Академию художеств (проучившись там три месяца в 1948 году) и поехал плавать по морям в дальние страны. Он был моряком и пилотом воздушного шара, а наплававшись и налетавшись, стал звать к чистоте и детскости аборигенов, как это делали все художники-авангардисты начала века, а в послевоенное время – все французские интеллектуалы во главе с Леви-Стросом. Хотя в академии он пробыл недолго, но хорошо усвоил живописную манеру великих венцев Густава Климта, Пауля Клее и Эгона Шиле, и это очень заметно (картины "Вавилонская башня протыкает Солнце", "Автомобилист в ночи"), так что его принадлежность венской школе не вызывает никаких сомнений.

Впрочем, и современным ему художественным тенденциям он был не чужд. Выдвинутая им в конце 50-х теория трансавтоматизма, призванная высвобождать природные энергии, заблокированные цивилизацией, свидетельствует о хорошем знакомстве с идеями спонтанной живописи Джексона Поллока. Что же касается его стратегии обращения с обществом, то здесь он довольно четко следовал линии Сальвадора Дали, хулиганя и эпатируя публику. Он женился на негритянке, что для Вены крайне неожиданно, с ней он ходил читать лекции в академию, рассказывая про высвобождение природных энергий, он сам изготавливал себе крайне неконвенциональные сандалии, которые надевал на приемы, причем всегда на носки разного цвета,– словом, четко играл роль клоуна, столь необходимую для послевоенного гения. Его противостояние современной архитектуре также четко вписывалось в общемировую тенденцию критики модернизма, его книга "Манифест заплесневелости против рационализма в архитектуре" синонимична "Урокам Лас-Вегаса" Роберта Вентури и содержит ровно тот же комплекс идей – отрицание элементарной геометрии модернизма, апелляция к "заплесневелым" вкусам простых людей, которым кукольная архитектура конфетных замков и церковок куда приятнее, чем бездушные решетки интернационального стиля. Роберта Вентури, заметим, до сих пор чтут как пророка, "Манифест заплесневелости" не вспоминают никогда.

Словом, очень правильный художественный деятель второй половины ХХ века, но с удивительными последствиями. Ни одному из тех, на кого он ориентировался, не удалось снискать ни такой любви массовой публики, ни такого презрения профессионалов. Его обвиняли в безвкусице, низменности, присваивании себе чужого труда (Хундертвассер никогда не называл имен тех архитекторов, которые на него работали), развращении студентов, коррупционных связях с правительственными структурами и финансовых спекуляциях, его называли королем китча и бездарным кондитером. Хотя чем он, собственно, так невыгодно отличался от того же Дали, нормальному человеку понять трудно, и ему тоже было трудно. В конце концов он обиделся, все бросил и уехал из Вены на свою виллу аж в Новую Зеландию, где прожил последние десять лет жизни. Вопреки его ожиданиям, отъезд не вызвал скандала, а был воспринят с чувством удовлетворения.

Но вот что интересно. Когда он умер (в 2000 году), казалось, что с темой покончено. И вот сегодня – большая ретроспектива в Роттердаме. В городе, в котором вообще нет ничего, кроме современной архитектуры; в Голландии, стране, которой волна постмодерна 80-х вообще не коснулась и где все то, что Хундертвассеру было так отвратительно – протестантская сдержанность прямоугольной геометрии, архитектура нового фаланстера, является предметом национальной гордости. При этом выставка без всяких причин – нет никакого юбилея (он родился в 1928 году), он никак не связан с Роттердамом, нет никакого фонда, который бы его продюсировал. Просто голландцам захотелось Хундертвассера, и они его выставили.

Это к вопросу о Зурабе Церетели. Сейчас-то понятно, что все свои выставки он проталкивает сам, пользуясь своими связями, покупая здания, арендуя залы и вообще проявляя разные понятные свойства человеческой натуры. А вот представьте себе, что будет, когда десятилетия спустя какой-нибудь голландский музей сам захочет показать его работы, просто потому, что, скажем, его "Яблоко камасутры" во дворе музея на Пречистенке – это самое интересное, что есть сегодня в Москве с точки зрения иностранца. Представляете, как нам будет неприятно? Вот так, видимо, сейчас неприятно венцам.