Начать на разрушенном

Арата Исодзаки за семьдесят, но он заявил о себе в 60-е, а шестидесятники любой национальности не стареют. Бунтарская закваска и авангардистский настрой не дают им законсервироваться, изменить себе, впасть в конформизм и перестать искать истину. Исодзаки — мудрец и философ, его можно было бы назвать утопистом и заподозрить в идеализме, но идеалисты не делают такой блестящей профессиональной карьеры. Вот уже 50 лет по проектам Исодзаки строят по всему миру, и все придуманное им сразу печатают профессиональные издания. Без его зданий невозможна ни одна книга по истории современной архитектуры.

“Разрушенная заново Хиросима” — выставка настолько сложная по техническому воплощению, что в Музее архитектуры к вернисажу так и не смогли запустить ее в полную мощь. В центре выставки инсталляция “Электрический лабиринт” 1968 г., которая стала архитектурной легендой. Ряд изогнутых вращающихся плоскостей с изображением японских духов зла ведут к экрану, на который проецируются проекты городов будущего. Вокруг “Лабиринта” — поздние проекты Исодзаки, впечатляющие новаторством формальных находок, модернистской ясностью и мощью, символизмом и культурными цитатами. Больше всего отсылок к Казимиру Малевичу. Проект Национальной библиотеки в Катаре формой восходит к архитектонам Малевича. Проект новой сцены Мариинского театра — современная фантазия на тему супрематизма, ясная по высказыванию, простая и изящная, как иероглиф.

Но выставка не отчет о проделанной архитектурной работе, она состоит не только из проектов, но из света, звуков, графики, странных изображений, проекций. И все это делает волшебным и таинственным то ли разваливающееся, то ли недоремонтированное пространство старого музейного флигеля. Руина — важное понятие в системе ценностей Исодзаки. Руины хранят энергию разрушения, которая рождает новое созидание. Мир и город — это взаимодействие разрушения и созидания. Новое начинается на нулевой отметке, на руинах.

Перед выставкой Исодзаки рассказал, как 30 с лишним лет назад впервые поехал в Европу, доплыл до Находки, потом долго ехал поездом до Москвы, где мечтал увидеть памятники русского авангарда, о которых читал в книгах. В городе он остановился только на сутки и весь день искал дом Константина Мельникова. И не сумел найти. Сейчас в Москве он все время говорит о русском авангарде и о Малевиче — ключевой фигуре для развития мировой архитектуры и дизайна ХХ века.

— Ваш проект нового здания Мариинского театра был самым русским на конкурсе, опирающимся на традиции русского авангарда.

— В этом проекте мне интересно было понять вот что: если бы Малевич был жив сегодня и имел компьютер, то в каком направлении развивались бы его идеи? Я хотел вернуться в ту точку, где он остановился. Я с большим интересом изучаю Малевича и развитие тех идей, которые он манифестировал в 1915 г. выставкой “0.10”. Именно эти идеи определили дизайн и архитектуру последующего столетия. Во всем мире.

— Но ваш проект не вызвал никакого энтузиазма у публики. Опыт Малевича и всего русского авангарда на родине не востребован.

— Я не могу вам ничего навязывать. После конкурса меня просили написать о значении Малевича и русского авангарда, но я не стал. Почему именно я должен говорить, в каком направлении вы должны идти? Но мне кажется, что вы должны идти за Малевичем, вам нужно вернуться к нулевой отметке и начать все заново. В 90-х вы пережили огромный кризис, разрушился СССР, перестройка вновь привела вас к нулевой отметке. Это новая точка — точка отсчета, начала. Почему вы не учите свою собственную историю, которая оказала такое огромное влияние на мир?

— Но если общество не воспринимает традицию, то что с этим поделаешь?

— Это везде так, общество повсюду консервативно. Но надо ему объяснять, разъяснять, его надо убеждать. Быть может, я был наивным и не знал ничего о ситуации в России, но пытался мариинским проектом вам что-то объяснить. У меня две идеи на данный момент: начинать с нуля и Малевич. Начинать так же, как сразу после Хиросимы, когда ничего нет. Никакой структуры, ничего. Я начал придумывать Хиросиму, когда там еще ничего не было, я хотел поднять ее в воздух, на новый уровень начала. И я начал Хиросиму с нуля. А ваш ноль — примерно 1915 год и дальше 20-е годы. Потом все прервалось. И надо вернуться в то время.

— Решение жюри конкурса по Мариинке никого не удовлетворило. Даже достаточно конформистский и популистский проект Доминика Перро показался петербуржцам слишком радикальным.

— Знаете, мне иногда нравится быть в жюри конкурсов. На конкурсах я нашел Заху Хадид, Бернара Чуми, Даниэля Либескинда. Тогда о них никто не знал, они казались слишком радикальными. Но я их заметил, открыл, и теперь они знамениты.