В: На чем держится русский патриотизм? О: На комплексе неполноценности.

По-моему, это как-то связано со структурой патриотического чувства. Кстати сказать, эта колонка – опять про вечные ценности, а именно про любовь к Родине. Мне кажется, что у нас именно в этой области – не килограмм, а «полкилово», такое, что вот эти замеченные риелторами новые приоритеты среднего класса, они довольно противоречивые и даже парадоксальные.

Тут известный патриот Савелий Ямщиков написал книжку о том, как он боролся против реституции Германии произведений искусства, и там довольно много о том, в каких тяжелых условиях ему приходилось работать. В качестве примера этих тяжелых условий он приводит меня. Он даже специальное название для меня придумал – «трагический русофоб» – в том смысле, что у меня тема приобретает трагическое звучание. И вот он, бывает, прочтет какой-то мой опус и буквально не может работать от гнусных миазмов, его окружающих. Вот такая ситуация.

Я, вообще-то, решительно не согласен, что я русофоб, но с другой стороны, если это так действует на людей, то, вероятно, стоит задуматься. Поэтому попытаюсь сослаться не на свое мнение, а, так сказать, на объективную реальность. Два года назад у нас была очень крепкая страна со странами-сателлитами вокруг, замиренной Чечней, посаженным Ходорковским, приструненными губернаторами и высокими ценами на нефть, и как раз стала усиливаться любовь к Родине. Развивайся – не хочу! Но тут случилась оранжевая революция на Украине, и возник вопрос об оранжевой революции у нас. Ну и сразу ясно стало, что это полный бред, потому что какая же может быть оранжевая революция при таком стабильном режиме?

А что случилось дальше? За два года мы напрочь разругались с Украиной, Грузией, Молдавией, Белоруссией и Эстонией. То есть была стабильная страна в благоприятном международном окружении, а стала нервная страна в кольце врагов, хотя и не очень сильных. Что ни говори, а оранжевая революция как-то стала ну не то чтобы более возможной, но уже не таким бредом. Я вообще не сторонник теории заговора, но если представить себе, что кто-то занимается менеджментом этой оранжевой революции, то это парень суперкласса – как далеко он продвинулся за такой маленький срок. И на что он опирался?

На полную вроде бы фигню – на нашу обидчивость. Каждый раз на одни и те же грабли – они что-то такое делают, что нам не нравится, что-то чепуховое и недорогое. А мы – ах вы так, да мы вам сейчас наваляем. И вот результат – на пустом месте в кольце врагов. Интересно, а как он узнал, этот менеджер оранжевой революции, что мы такие обидчивые? Ведь как по нотам расписал!

Без всякой русофобии хочу сказать, что, по-моему, он опирался на структуру нашей любви к Родине. Русский патриот – это существо обиженное и как бы жаждущее обиды. Это у всех у них проявляется – что у Савелия Ямщикова, что у Александра Проханова, что у Михаила Леонтьева, что даже у Александра Солженицына. Как бы не так, что вот просто люблю Родину, а оболгали-гады, обманули-гниды, ограбили-сволочи и спасите Россию.
Это вообще-то даже не очень понятно. Например, совсем не все мужчины любят женщину за то, что ее оболгали, обманули, ограбили и обидели, и не всем женщинам нравится, если это происходит с их мужчинами. Опять же любовь к матери редко на этом строится. Но вот русская любовь к Родине строится сегодня именно на этом, и именно это и заметил предполагаемый менеджер оранжевой революции. Он понял, что у нас сейчас патриотизм, а для воспитания патриотических ценностей нам хочется быть обиженными. Поэтому мы будем легко и с удовольствием на всех обижаться, пока не окажется, что все вокруг нас – наши обидчики и враги.

Это просто так случилось, это факты, а как об этом думать – вопрос. Думать можно по-разному. Традиционное либеральное суждение на эту тему заключается в том, что патриотизм – последнее прибежище негодяя, и тогда получается какая-то, ну, скажем, уголовная модель поведения. Знаете, шпана высылает вперед какого-нибудь сопляка типа «дядь, дай закурить», а потом начинается «ты, гад, ребенка обидел». Ну и маму урки как-то так же жалеют. Но мне кажется, тут совсем не это, потому что ведь до драки никогда не доходит. Не то что они обидели нашего бронзового солдата, а мы им танки ввели. Нет, они обидели нашего бронзового солдата, а мы сидим, переживаем, сопли трем и любим Родину.

Нет, тут не то, не шпана. Бывает аристократическая любовь к Родине – это попросту продолжение собственного достоинства. Это, в общем-то, древнеримская модель поведения – когда мысль о том, что Родину может кто-то обидеть, невозможна, потому что это называется «оскорбить», и если это действительно так, тогда надо не сопли тереть, а легионы двигать. Аристократическую любовь к России мы в свое время извели как неуместную. А бывает... Не знаю, может, я ошибаюсь, но по-моему, это что-то христиански-православное.

Нет, я совершенно не согласен, что патриотизм – прибежище негодяев, во всяком случае русский патриотизм – он прибежище людей душевно богатых и основан на сострадании. Вот, смотрите, Родина, она бедная, несчастная, все ее обижают, обманывают, кругом одни русофобы – пожалейте ее! Полюбите! Любовь здесь мыслится как сочувствие к несчастному, сирому и убогому – очень христианское чувство. Ну и конечно, тут есть психологический подтекст, связанный с тем, что моя родина – это в каком-то смысле я сам. Так что это я бедный, несчастный, обиженный, ­обманутый – пожалейте меня! Полюбите!

Я как-то не умею этим пользоваться, но знакомые мне говорили, что на некоторых баб такая модель отлично действует. Жаль, однако, что с соседями это не работает, никакого сострадания и любви, на нем основанной, международные отношения не предусматривают. Поэтому, естественно, дальше следует: «Ах не любите? Ну вы и гады! Ну вы и сволочи...» И никакого добрососедства.

Да, так вот, как выяснили риелторы, патриотизм – это у нас теперь распространенное мироощущение среднего класса. Оно, в общем-то, и естественно, потому что средний класс у нас в стране – он такой немного как бы поприжатый государством, обиженный и ограбленный, с другой стороны, и сам многое подтибривший и потому боязливый. Понятно, ему хочется стабильности и супу. Так что в названии поселков это надо учитывать – не только суп, но и комплекс неполноценности.

Я в результате так поступил. Взял книгу Фабра «Жизнь насекомых» и стал искать, и нашел – по-моему, идеальное название. «Ежемухи». Это в принципе такие короткоусые двукрылые, похожие на ос, но не кусаются, только жужжат. Тоже неплохо, но дело не в этом – какое слово! В нем и мухи, и вот это постоянство, «еже» – всегда мухи, – и какое-то смирение с этим, дескать, терпи, что ж поделаешь. Чувствуется старинная русская деревня, долгий опыт жизни, пусть не безоблачной, но жить можно! Только жужжат, не кусаются! Это же мечта среднего класса в его отношениях с государством! Я и слоган придумал для продаж – «Летим в Ежемухи!»

Но мой друг пока не соглашается. Ему пока нравится «поселок «Прогресс». Не дорос.