Был primus, а стал примус. Почему "библия отечественного авангарда" не может стать руководством к действию

Первые годы нэпа потушили огни рабочих столовых. Потребительский индивидуализм резко дал себя почувствовать, и борьба общественного котла с примусом временно закончилась в пользу последнего".

Вторая книга самого капитального исследования об архитектуре русского авангарда посвящена той социальной новизне, которая диктовала новизну форм и которой был посвящен том первый. Здесь подробно описана типология нового быта: дома-коммуны и фабрики-кухни, клубы и районные термы, театры массового действа и конкурс на Дворец советов. Плюс градостроительные концепции: соцгород и город-сад, "парабола" Ладовского и "город-линия" Леонидова, а также краткий экскурс в историю предтеч - утопий Мора и Кампанеллы, Оуэна и Морриса. Фантастический по богатству и широте иллюстративный материал (издательство даже не смогло сосчитать, сколько в книге "илл."), цитаты из книг и газет 20-30-х, библиография на двадцать страниц, в общем, действительно "библия отечественного авангарда", как выразился Григорий Ревзин, рецензировавший в "EL НГ" первый том (19.06.1997).

И предъявлять к этой книге какие-то претензии - как и к Библии - было бы смешно. Хотя (и это тонко сформулировал Ревзин) некоторая отстраненность и сдержанность повествования заметно противоречат сокрушающей оригинальности темы: "это как если бы Диккенс описывал войну во Вьетнаме". И приведенная нами в начале цитата взята тоже не из текста самого Селима Омаровича, а из цитируемой в книге брошюры 1931 года. Впрочем, этих смачных цитат здесь так много, да и иллюстративный материал действительно настолько убедителен и упоителен, что как-то даже и не знаешь, какой тут еще нужен комментарий. Даты, факты, имена, краткие описания - остальное перед глазами.

И потом, чтобы сочинить сильный концепт, требуется некое настроение, лежащее, как правило, за пределами темы. Но сегодняшнее настроение умов, отношение к той эпохе характеризуются крайней невнятностью: как же это все так плохо кончилось, если так хорошо начиналось? Сам Селим Омарович - как следует из послесловия - тоже в некоторой растерянности. "Эксперимент не увенчался успехом, так как обнаружилось, что стремление к уравнительному распределению и обязательному коллективизму неизбежно ведет к ущемлению личности, к утрате демократии. <...> И все же, несмотря на крах "реального социализма", трудно до конца поверить, что человечество так никогда и не найдет других стимулов развития, кроме частного интереса, <...> сумеет разработать некую третью помежуточную модель".

В отличие от пенсионеров-зюгановцев у Хан-Магомедова есть куда больше оснований тосковать по той великой эпохе, все они предъявлены в этой книге. Тоску - которая, схлестнувшись со страстностью материала, вылилась в хладнокровный тон книги - обусловила нынешняя ситуация, которая чем-то похожа на нэп. Великая борьба (на этот раз - с коммунизмом) кончилась, и ее сменил пошлый угар промежуточной эпохи - примус, так сказать. Завоевания, конечно, налицо - рынок, демократия, гласность - но уж больно омерзителен культ "ценностей среднего класса", в ту эпоху звавшийся бы мелкобуржуазностью.

А современная русская архитектура как раз и есть печальный вариант "третьего пути", когда "кап" и "комм" ценности пытаются объединить, но поскольку того одухотворяющего содержания, которое стояло за формами первоисточника, нет - выходит одна декорация. Ведь что по сути-то? Вместо фабрики-кухни у нас теперь фаст фуд, вместо дома-коммуны - "элитка" с тройной охраной, вместо рабочего клуба - ночной, вместо театра Мейерхольда - театр Фокина (где в одном флаконе театр, ресторан, гостиница и магазин), а на месте мельниковской Сухаревки выросла чудовищная дрына. Журнал "Итоги", правда, радостно объявил, что в Москве победил неоконструктивизм. Но что это значит? Просто вместо башенок все стали делать острые углы и ленточные окна. Ну, еще одна мода. Правда, читая Хан-Магомедова, с удивлением обнаруживаешь, что там тоже было острое чувство стиля, или даже стильности. Глядишь на эти перспективы - черно-белые, поданные в остром ракурсе, летящие (обязательно по горизонтали), и просто облизываешься. Что-то есть в этом нерусское, уж больно все оно стильное. И притом в массе: что баня, что дворец культуры - везде один и тот же порыв-полет.

Да, конечно, все понятно: личность ущемлялась, потребности обобщались - противоречий хватало. Но архитекторы 20-х и сами это прекрасно понимали - потому так интересно читать здесь материалы тех дискуссий. А нынче-то - где противоречия, где споры, где борьба? В книге есть очень характерный сюжет про то, как архитектор Глущенко в течении пяти лет работает над проектом здания ТАСС, эволюционируя от авангарда к упрощенной неоклассике. Да, грустно, но за этим - накал, борьба идеологий, смена эпох. А сегодня подобные истории - на каждом шагу, но инспирирует упрощение проекта или жлоб-заказчик, или очередной трус из согласующей инстанции. Обуржуазился не только заказ, измельчал сам архитектор. Если его что и волнует, так это как пройти совет и как получить с заказчика. А в общественном внимании вызывают интерес только очевидные нелепицы вроде ХХС или Манежной.

Читая книгу, ловишь себя порой на мысли, что построена-то лишь двадцатая часть, да и построена - плохо, некачественно, а потому разваливается или уже развалилась и снесена. И тут же другая мысль: но важен-то действительно именно этот полет, этот "вал первичных идей", эта красота! А первая (позорная) мысль приходит просто потому, что отталкиваешься от реальности, в которой внуки конструктивизма задавлены строительными нормами, блюдением среды, ограниченным бюджетом, капризами заказчика или мэра. То есть если там сплошной полет и скромное воплощение, то тут все ровно наоборот: все строится, но полета - ноль.

Понятно, что антиконструктивистская, но ставшая обязательной мысль о том, что здание не должно нарушать сложившийся контекст, родилась только потому, что полвека эту самую среду калечили бездарными, однообразными зданиями. И это уже рефлекс: градсовет сегодня не пропустит ни одного яркого проекта. Тогда как по всей Европе строят радикальные, эффектные здания (регулярно, в частности, апеллируя к нашему авангарду) - и строят в центрах исторических городов. Потому что понимают: портит среду не яркий образ, а несоответствие пространству, его масштабу, структуре, сложности.

А водишь иностранцев по московскому конструктивизму - и остро понимаешь, что впечатление не то. Потому что знают они его по активно переводившимся книгам того же Хан-Магомедова, где все вместе - эффектные проекты и ракурсные (даже если не родченковские) фото 30-х годов. А живьем - это грустное зрелище. Так что жаль, что в книге нигде не указывается - жив тот или иной объект и каков его адрес, если жив. Вообще хотелось бы, чтобы Селим Омарович написал некую историю "жизни после жизни": и про то, как идеи конструктивизма воплотились в мировом модернизме, и про то, как тут все было, - как ломали перегородки в клубе Русакова, как хомутали "ножки" Центросоюза, как реконструировали под мебельный салон фабрику-кухню Барутчева, как хотели снести мельниковский гараж. Ну и чтоб нынешний неоконструктивизм как-то оценил, а то непонятно: какая-то "культура три" вырисовывается.