Сеанс архитектурного головокружения

Гонзаго (Гонзого) Пьетро (1751-1831), итальянский художник, с 1792 года работал в России. Представитель классицизма. Автор архитектурно-перспективных театральных декораций (сохранились в театре в Архангельском), монументально-декоративных росписей с иллюзионистическими эффектами (так называемая галерея Гонзаго дворца в Павловске, 1822-1823). Также участвовал в планировке парков (в Павловске и др.).

Выставку Гонзаго организовал Институт итальянской культуры. Акциям его директора — графини Мариолины Джулиани — присуща известная академическая респектабельность. Она просто пытается показать публике то итальянское искусство, которое хранится в запасниках русских музеев, и отчасти его отреставрировать — задача осмысленная и благородная. Так появилась прошлогодняя выставка «Итальянские архитекторы в России», так произошло и с выставкой Гонзаго. Около пятидесяти листов великого театрального художника были отреставрированы, заново окантованы и вставлены в новые рамы.

Легкую чопорность концепции Музей архитектуры пытается ненавязчиво преодолеть. В данном случае это достигалось с помощью проецирования на неровные своды Аптекарского приказа Музея архитектуры эскиза росписи, который Гонзаго выполнил для Павловского дворца. Вращение фантастической перспективы создавало немного головокружительный эффект, достаточный для того, чтобы воспринимать рисунки Гонзаго отчасти ошалелым зрением, что и требуется от современной выставки.

Суровые ценители творчества мастера нашли эти приемы неуместными. Возможно, для настоящей историко-научной выставки это и было бы так, но стоит заметить, что верчение виртуальных росписей хорошо рифмовалось с творчеством Гонзаго в целом. На выставке представлена примерно двадцатая часть его работ. И если бы они были выставлены все, эффект был бы еще более головокружительным.

Гонзаго, кажется, рисовал как дышал — ив том смысле, что так же часто. Его эскизы очень похожи друг на друга, вопрос о его эволюции остается открытым — вещи 1770-х годов не отличаются от вещей 1810-х, и все— головокружительные. уводящие в даль перспективы, леса колонн, каскады арок, удивительные пути, манящие неведомо куда. Это почти скоропись.

Нагромождения колонн, арок и перспективных построений — все это Рим, Италия, невероятное превращение ордера в хаос. Гонзаго часто копировал Пиранези, и, наверное, как и Пиранези, мог восприниматься как своеобразный путеводитель по Риму и Италии вообще. Что-то вроде современных открыток по итальянским городам, которые, кстати, если раскидать их все по столу, производят столь же фантастическое впечатление головокружительного клипа.

Хитом выставки является эскиз росписи павловского плафона. Это улетающие в небеса бесконечные вертикальные ряды грандиозных арок и колоннад. Колонны достаточно приземистых пропорций, арки с тяжелыми римскими кессонированными сводами — и все это заваливается на тебя. Удивительное сочетание — пои явно ощущаемой глазом тяжести одновременно чувствуешь совершенную бестелесность форм. Это бесконечно торжественная архитектура ведет в небеса и уже лишилась плоти.

Экспозицию открывает проект театра, выполненный Гонзаго в 1817 году,— вещь, никогда не публиковавшаяся. Проект, поражающий беспомощностью. Когда рассматриваешь план, видишь, что он не понимает, куда впихнуть зрительный зал, куда сцену, куда фойе, как у него остаются огромные пустые, ничем не занятые пространства, с которыми он просто не знает, что делать, Пожалуй, абсурднее только план Театра Красной армии.

Гонзаго не в чем упрекать, театр не построен. Тут интереснее другое. Рисуя свои бесконечные перспективы, он сам совершенно не понимал, как в них войти, как выстроить все это в реальности. Все его архитектурные картины — видения бесконечно величественной, бесконечно привлекательной архитектуры, которая не рассчитана на возможность попадания вовнутрь.

Понятно, что все это — театральная декорация, но она определяет некие основополагающие русские переживания Италии. Во-первых, что Италия есть. И это бесконечно прекрасная и бесконечно величественная страна. Туда очень хочется. Во-вторых, что войти туда нельзя, и бессмысленно даже придумывать план, как туда пробраться. Это вроде холста с изображением очага у папы Карло — смотреть можно, а так — нет. И в-третьих, все это потому, что путь в Италию — это путь в небеса.