Что осталось от Ильича

Иван Леонидов - культовая фигура российской архитектуры. Структура культа довольно сложна. С одной стороны, она выстроена на риторике прогресса. Леонидов обогнал свое время, его проекты 20-х годов похожи на то, что делалось на рубеже 60-70-х. С другой - на компенсации комплекса русской архитектурной неполноценности: проект института Ленина Леонидова повлиял на разные международные творческие поиски в США, Бразилии и Европе. С третьей - на мифологии непризнанного гения, затравленного властями, - наверное, самая симпатичная интеллигентскому сознанию черта. Вместе это образует довольно стандартную роль гения русского архитектурного авангарда 20-х, но специфика Леонидова, пожалуй, в том, что он играет эту роль сильнее и чище других. Все же - ни одной реализации, только прозрения.

Иван Ильич Леонидов родился в 1902 году на хуторе Власиха Старицкого уезда Тверской области в семье лесного сторожа. Учился у деревенского иконописца, окончил четырехклассную сельскую школу. В 1918 году был секретарем Бабинского волисполкома. В Москве во ВХУТЕМАСе учился у Александра Веснина. С 1925 года участвует в архитектурных конкурсах, и в 1927 году делает свой самый известный проект института Ленина, в 1934 году - второй известный проект - Наркомтяжпрома на Красной площади. С середины 30-х работает в различных проектных организациях, участвует во множестве проектов, от градостроительных до оформления интерьеров, и все с одинаковым неуспехом: ни один проект не реализован. Единственное исключение - лестница в санатории в Кисловодске. Умер в 1959 году.

Леонидов действительно опередил свое время, но этим сегодня очень трудно впечатлиться. Дело в том, что время, которое он опередил, уже настало где-то в районе 70-го года, около тридцати лет назад.

Вот, скажем, его проект социалистического расселения города Магнитогорска - широкий бульвар, вдоль которого располагаются небоскребы. Проект в переработанном виде блестяще реализован архитектором Посохиным-старшим в форме Нового Арбата. Вот его проект Центросоюза, поданный на конкурс, который выиграл Ле Корбюзье. Этот проект реализован его учеником Леонидом Павловым в форме здания закрытого института на Профсоюзной и вычислительного центра в городе Иванове. А также другими архитекторами в форме бесчисленных громадных пластин раннебрежневских номерных НИИ, всем свои видом показывающих, что лучше к ним не приближаться. Вот три его башни Наркомтяжпрома на Красной площади. Одна из этих башен, с нелепыми железными пинаклями наверху, которые должны рифмоваться с собором Василия Блаженного, реализована архитектором Юрием Платоновым в виде здания президиума Академии наук на Ленинском проспекте, ласково прозванным народом "золотые мозги". Интересно, что академик Платонов на вопрос о том, зачем он украсил свое здание этими дюралюминиевыми конструкциями наверху, подобно Леонидову отвечал апелляцией к древнерусскому наследию: потому что Москва - златоглавая. Институт Ленина Леонидова впрямую никто еще не построил, потому что основной аудиторный корпус там в форме шара, а в шаре жить настолько неудобно, что пока никто не решился. Но общее расположение масс, масштаб, идеи переработаны уже упомянутым Посохиным-старшим в здании СЭВ. И так далее.

Несомненно, в скором будущем найдутся замечательные ценители архитектуры раннего Брежнева, которые раскроют нам на нее глаза. Тогда фигура Ивана Ильича, соединившего время Владимира Ильича с Леонидом Ильичом, заиграет во всем блеске. Но пока этого не произошло. Ничего отвратительнее гигантских семидесятнических пластин, горизонтальных и вертикальных, с ржавым мраморком цоколей, погнутыми алюминиевыми оконными переплетами и грязным стеклом, в которое врезаны чемоданчики бакинских кондиционеров, в советской среде нет. Их масштаб выражает силу государства, их форма - его тупость; площадь их стекла, поделенная на норму инсоляции в соответствии с КЗОТом,- количество состоящих на службе у этого государства мелких чиновников. Главное здание этой эпохи - раковый корпус на Каширке, и главная метафора этой архитектуры - рак бесконечного размножения элементарной геометрии. Собственно, стремление Леонидова к простым геометрическим формам, столкновение которых выражает волю и силу нового государства, лучше всего реализовалось даже не в уникальных брежневских зданиях, но в раковых опухолях спальных районов, выстроенных на мощном чередовании пяти-, девяти- и даже четырнадцатиэтажек, объемов типовых поликлиник, детских садов и трансформаторных подстанций.

Когда приходишь на выставку Леонидова со всем этим багажом, нельзя сказать, что особенно к нему расположен. Однако столкновение этого образа Леонидова с реальностью его наследия ошарашивает. Это очень изысканно сделанная выставка.

На стенах Аптекарского корпуса (белых средневековых палат) висят доски поздних леонидовских проектов. Ученик иконописца, он делал свои проекты как иконы - красками на доске. Их сохранность такова, что иконопись XVI века выглядит рядом с ними новой и прекрасно сохранившейся. Так трапезную, заполненную иконописью древних архитектуроверов. В ней выстроен сложный стеклянный лабиринт, и на стеклянные стены пришпилены бесчисленные графические листы Леонидова. Желто-коричневые, с оборванными краями, с графикой от руки, непонятными почеркушками, в которых с шизофреническим упорством варьируется по сто раз один и тот же мотив - шар, куб, пластина, антенна, вантовые конструкции.
Музей пошел по пути выставления Леонидова как фантастического, ни на что не похожего ценнейшего раритета. Да, в этих иконах и в этих рисунках можно вычитать весь арсенал средств советской архитектуры 70-х годов, но прежде всего в этой раритетности читается образ бесконечного одиночества. Работы до такой степени не похожие на нормальные средства архитектурной подачи, что сразу видно - все эти свои идеи он никуда не подавал, для себя рисовал, себе и показывал. Эти "проекты" выглядят недоведенными, брошенными партитурами, которые можно сыграть очень по-разному. Рядом с рисунками выставлены два макета двух главных проектов Леонидова, института Ленина и Наркомтяжпрома, сделанные в 1983 году, и они выглядят типичными раковыми корпусами. Архитектуру Леонидова можно разыграть как брежневский стиль. Но сам он так, по-брежневски, еще не умел. У него эти пластины выглядят абстрактными телами, парящими в условиях сомнительного тяготения: архитектурный космос, куда он пытается попасть усилиями чрезвычайного немыслимого упорства архитектурного фанатика, которому он молится своими истертыми архиконами.

Тем не менее, даже зная, что это - уникальная одинокая вера, отделаться от памяти о том, во что она превратилась, очень трудно. Секретарь Бабинского волисполкома обогнал свое время, ушел в мистику прозрений, но через сорок лет секретари этого уровня и призыва доросли до членов политбюро, и время пришло. Вера обрела плоть государственного стиля, а теперь ушел и этот стиль, и это государство. Вопрос в том, как воспринимать все это сегодня.

Оказывается, ответить на этот вопрос невозможно. Музею хорошо: он создал эстетскую выставку удивительных раритетов и может почивать на лаврах. Остальным - хуже. К юбилею Леонидова начали готовиться год назад. Союз архитекторов объявил сбор средств непонятно на что (ничего и не собрали), в ЮНЕСКО написали письмо с предложением объявить этот год годом Леонидова (не объявили), собрались издать полный каталог работ Леонидова (не издали) или хотя бы переиздать старую книгу Андрея Гозака (не переиздали) и провести грандиозную международную конференцию (не провели). Конечно, можно считать, что дело только в специфике организационных способностей и Союза архитекторов, и Академии архитектуры, которые оказались в силах только выехать на лестницу Леонидова в Кисловодск и там торжественно постоять. Но не менее важно то, что за весь год так и не удалось ясно сказать, что для нас сегодня Леонидов, зачем он нам нужен и чем ценен.

Впрочем, надежда еще есть. Завтра, говорят, в Москве проездом в Китай будет Рем Колхас (Rem Koolhaas). Для него, если он доедет, выставку специально откроют еще раз (напечатан даже дополнительный пригласительный билет с другой датой). Он, по слухам, очень ценит Леонидова и даже написал о нем небольшой текст на голландском (не перевели). Он приедет, и он скажет, что Леонидов - это круто, и мы будем счастливы. Это значит вот что. У русских архитекторов больше не осталось стремления опережать свое время, они не хотят наследовать Леонидову в роли непризнанного государством гения, у них остался только комплекс неполноценности перед Западом. Это - единственная составляющая роли великого русского авангардиста, которая еще востребована сегодня. Завтра приедет Колхас и высоко нас оценит. А больше ничего и не надо.